Преданность

Бруно любит в Леоне каждую его черту. От ожесточённых ноток, иногда проскальзывающих в его голосе, и хмурой улыбки до шелеста его тяжёлого плаща и бледного оттенка помады, которой он так тщательно и неспешно красится каждое утро. Всё, всё абсолютно всё в Леоне совершенно и завораживающе, и сам он, прекрасный, пылкий и живой, словно излучает тепло, согревающее Бруно до самой глубины его души. Даже вечная мрачность Леоне, к которой он приговорил себя много лет назад, мрачность и ненависть к самому себе, затаившаяся в его взгляде и в морщинке между бровями, тоже стала его неотъемлемой частью, сделав Леоне тем, кто он есть, и приведя его в Пассионе. Бруно дорожит каждой чертой Леоне, даже если сам Леоне ни во что себя не ставит. Всех своих подчинённых Бруно принимает такими, какие они есть, кем бы они ни были и кем бы они ни стали, и ради прекрасных губ Леоне и его взгляда, полного печали, Бруно готов пойти на что угодно, если это хоть хоть ненамного развеет горе, омрачающее его лицо. Особенно хорошо, думает Бруно, что самый действенный способ, помогающий отвлечь Леоне от его мрачных мыслей, так нравится им обоим. — О, — стонет Леоне, комкая в пальцах простыни, и сразу же стискивает руки в кулаки, чтобы не рухнуть на постель, — Буччеллати… Но Бруно лишь крепче сжимает его бёдра, жадно и нетерпеливо подающиеся ему навстречу, и впивается пальцами в его кожу, глубоко и размеренно двигаясь в Леоне. — Я же говорил тебе, — мягко упрекает он Леоне, стараясь, чтобы его слова звучали как совет без малейшей тени осуждения. Свободной рукой Бруно приглаживает волосы Леоне, ниспадающие через его плечи, и отбрасывает их ему на спину, чтобы Леоне, судорожно впившийся в простыни, нечаянно не зажал их в пальцах. — В нашей постели нет места Пассионе. — Его ладонь скользит ниже, на миг задержавшись на шее Леоне, и опускается на его горячее плечо, блестящее от пота. — Я не твой капо, когда мы наедине. Бруно чувствует, как напрягаются плечи Леоне от одного его прикосновения. Без лишних слов понятно, что сам Леоне думает об этом, но он всё же фыркает — еле слышно, потому что лицо почти касается простыней — и рвано вдыхает, прежде чем ответить, тихо и напряжённо, почти не размыкая губ: — Ты всегда мой капо, Буччеллати. Бруно сдерживает вздох. В этом весь Леоне — упрямый и запрещающий себе любые чувства, даже тогда, когда он стоит на коленях на их кровати и вспыхивает от удовольствия от одного лёгкого касания Бруно к его плечу. Бруно раздвигает ноги, чтобы встать поудобнее, и опирается рукой об отброшенные в сторону одеяла, прижимаясь к белоснежной коже Леоне. Леоне напрягается, чувствуя каждое движение Бруно, и подаётся навстречу ему. Даже если бы Бруно не слышал, как горячо, прерывисто дышит Леоне, одно то, как дрожат от тщетно сдерживаемого удовольствия тесно прижатые к нему бёдра Леоне и то, как крепко сжимает он изнутри член Бруно, уже говорит ему больше, чем любые слова. — Люблю твоё упрямство, — шепчет Бруно ему на ухо, и Леоне прячет лицо, наклонив голову — как и всегда, когда Бруно говорит ему о своей любви, не в силах молчать о ней. Бруно тянется к нему, зарывшись носом в тяжёлую волну его серебристых волос и вдыхая запах его разгорячённой кожи. — Леоне… Леоне отрывисто вдыхает. — Хватит, — выдавливает он из себя. В его голосе, охрипшем и задыхающемся, кому-нибудь другому сейчас могли бы померещиться нотки гнева и раздражения — кому-нибудь, но не Бруно, отлично выучившему каждую эмоцию Леоне. — Буччеллати, пожалуйста, не начинай. Бруно закрывает глаза и наклоняет голову, прижимаясь к шее Леоне. — Хорошо, — говорит Бруно со всей нежностью, что испытывает в этот момент к Леоне, и умолкает, пытаясь сдержать все те слова, которым Леоне так никогда и не поверит. Никогда, даже сейчас, когда между их блестящими от пота телами нет ничего, кроме разгорающегося жара. Бруно знает, как называется то, что он чувствует и каждый раз, называя Леоне по имени, чувствует, как тепло любви согревает его изнутри. А ещё Бруно знает, что Леоне, боясь показывать это чувство даже Бруно, прячет любовь глубоко в своём сердце, там, где её не затронет никакая боль, никакая опасность, ни даже сама смерть. Он знает — и потому молча зарывается лицом в волосы Леоне и движется в нём, позволяя говорить за себя своему телу, каждым медленным, размеренным толчком вновь и вновь повторяя Леоне то, что он так упорно отказывается даже слышать. Нет, невозможность сказать о своих чувствах словами для Бруно вовсе не какая-то непосильная жертва. Он любит то, как Леоне отдаётся ему — и телом, и душой, — и наслаждается той негой и тем теплом, которое разливается по его телу от каждого его движения в Леоне. Но больше всего на свете Бруно любит то, как в такие минуты Леоне вздрагивает и покрывается мурашками, забывая о своей обычной сдержанности, и то, как удовольствие овладевает им, позволяя Леоне всего лишь на несколько ударов сердца позабыть про свою затаившуюся, никогда не покидающую его ненависть к самому себе. Да, именно, Бруно ищет в тех часах, что принадлежат лишь им обоим, нечто большее, чем просто движения их бедёр и соприкосновения их тел, нечто большее, чем своё собственное удовольствие, которое доставляет ему Леоне. И это нечто заставляет Бруно быть терпеливым, очень терпеливым, пока Леоне дрожит и задыхается, прижатый к кровати телом Бруно. Наконец, Леоне вдыхает и выстанывает его имя — не то умоляя остановиться, не то умоляя продолжать. Бруно разжимает пальцы, скользя рукой по его бёдрам и перехватив их поудобнее, но Леоне не желает отпускать его ни на миг — он прижимается к нему поближе, утопая в тепле их слитых воедино тел, и Бруно немедленно вознаграждает его тем, что смыкает пальцы вокруг члена Леоне. От прикосновения руки Бруно Леоне вздрагивает и обмякает всем телом в его объятиях, не в силах противостоять нестерпимому желанию, пронизывающего его. Бруно знает, что именно чувствует Леоне и безо всяких слов — член Леоне, пульсирующий в его ладони, не оставляет места сомнениям. Бруно небрежно проводит по нему и сжимает его член у основания, медленно толкнувшись в Леоне и наращивая темп, входя в него короткими, уверенными движениями, которые неизменно, раз от раза, сводят Леоне с ума и заставляют его забывать, как дышать. Леоне запрокидывает голову, жадно ловя ртом воздух и глухо всхлипывая. Он насаживается на член Бруно, скользя в плену его ладони, и не может сдержать стона — низкого, грудного и жаждущего, который словно вырывается из самых глубин его тела, содрогающегося от наслаждения. — Буччеллати, — еле слышно, с трудом шепчет Леоне, пока Бруно вбивается в него, и дёргает бёдрами, умоляя Бруно о прикосновении. Его плечи напряжены, пальцами он вцепился в простыни и комкает их. — Пожалуйста. Но Бруно ничего не отвечает — вернее, не отвечает вслух. Вместо любых слов он наклоняет голову, прижимаясь к шее Леоне и выдыхает в его серебристые волосы, прилипшие к его вспотевшей коже. Вместо любых, ненужных сейчас слов, которых Леоне не захочет слышать, он просто целует его — и Леоне не может сдержать стона, чувствуя прикосновения жаркого рта Бруно к своей коже, и бессильно роняет голову — пока Бруно, сжалившись, не скользит рукой по члену Леоне, даруя измученному, жаждущему телу Леоне то, чего оно так желает. Леоне сжимает бёдра и плечи, и стоит Бруно всего лишь пару раз провести по стволу вверх-вниз, как Леоне кончает и стонет во весь голос. Его член вздрагивает в кулаке Бруно, а бёдра невольно подаются вперёд. В оргазме он крепко сжимается вокруг члена Бруно внутри него, и Бруно размыкает пальцы на его члене, толкаясь в его вздрагивающем теле всё медленнее и нежнее. Он обнимает Леоне за талию, когда его ослабевшие руки перестают держаться за простыни. Бруно ждёт, пока Леоне не отдышится и волна удовольствия не отступит от него, и лишь когда хриплое дыхание Леоне наконец становится тише и реже, походя на его обычные усталые вздохи, Бруно наклоняется к нему, чтобы снова поцеловать Леоне в шею, на этот раз прямо туда, где под кожей начинают угадываться очертания позвонков, и выпускает его член из ладони. Леоне замирает, всё ещё стоя на коленях и локтях, и его волосы, перекинутые через плечо, ниспадают на постель, а глаза закрыты, словно это поможет ему скорее прийти в себя. Бруно рассеянно поглаживает его бёдра и приподнимается с кровати, заставив Леоне распахнуть глаза и оглянуться на него через плечо. — Подожди, — говорит Леоне, и его голос предательски дрожит от растерянности и совсем недавнего удовольствия, полностью обессилившего его. — Буччеллати? Что ты делаешь? — Леоне ёрзает на локтях, словно желая вскочить и дотронуться до Бруно, чтобы убедиться, что всё в порядке. Он, конечно, этого не делает, но жест говорит сам за себя. Леоне бросает взгляд на бёдра Бруно и хмурится так, что тонкие морщинки прорезают его лоб. — Ты же ещё не кончил. Бруно улыбается. — Пока ещё нет, — соглашается он, приподнявшись с коленей и садясь на пятки. — И что ты будешь делать? — спрашивает Леоне — его голос звучит почти умоляюще — и тень разочарования набегает на его нахмуренный лоб. — Буччеллати, я не хочу получить удовольствие один. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя… использованным. Бруно решает не напоминать ему, что вообще-то именно Леоне предложил ему побыть наедине, заметив, как невесел сегодня Буччеллати, и что не кто иной, как сам Бруно толкнул его на кровать, услышав от Леоне, что он позволяет ему делать с ним всё, чего бы он ни захотел, и что Леоне напрасно не желает понять, что Бруно действительно нравится видеть, как печаль и усталость покидают Леоне, которого он любит, уступая место хрупкому покою — пусть и всего лишь на несколько бесценных ударов сердца. Ничего из этого он не говорит, потому что Леоне знает всё это так же хорошо, как и сам Бруно; да и всё это неважно, так как Бруно и не собирается никуда идти. — Разумеется, — только и отвечает ему Бруно, нарочито спокойно и сдержанно в противовес Леоне, закусившему губу и следящему за ним потемневшими от волнения глазами. — Мы с тобой ещё не закончили. Леоне, не понимая, что Бруно имеет в виду, хмурится ещё сильнее, наморщив лоб и стесняясь своей недогадливости. Бруно, прихватив Леоне за бедро, раздвигает его ноги, поставив его в ту же позу, в какой Леоне стоял несколько мгновений назад. — Встань вот так, пожалуйста. — Что? — переспрашивает Леоне. — Ты опять хочешь так? Но зачем тогда надо было останавливаться? Но он, разумеется, снова послушно становится на локти и колени. Леоне растерян — и всё равно не может удержаться от того, чтобы не хмыкнуть, еле слышно и недовольно. Бруно вынуждает его отодвинуться чуть назад, сверяясь с измятыми простынями, которые повторяют каждую линию, каждое углубление, оставленное их телами, и Леоне послушно позволяет ему. Как и всегда, он непоколебим в своей покорности решениям Бруно — но сейчас он подчиняется ему не без явного удовольствия, даже если всё ещё не вполне понимает, чего именно хочет Бруно. — Да, вот так, — заключает Бруно, нарочно посильнее впиваясь пальцами в кожу бёдер и ног Леоне, помогая ему встать в постели ровно так же, как он стоял несколько мгновений назад, и Леоне повинуется его прикосновениям так же беспрекословно, как и приказам. — Отлично. Постарайся не двигаться. Бруно роняет ладонь с бедра Леоне, чтобы медленно и нежно скользнуть по изгибу его спины и поясницы, прежде чем отвести руку и встать с кровати. Леоне оборачивается, следя за каждым его движением, и Бруно читает в его глазах замешательство. — Буччеллати? Так куда это ты? — Не переживай, я никуда не ухожу, — отвечает Бруно, заметив недоумение, прорезавшее его лоб морщинкой, и отводит от Леоне взгляд, занятый тем, что снимает презерватив. Он завязывает его в узел и выбрасывает в мусорку. — Я буду тут. — Что ты делаешь? — ещё тише повторяет Леоне. Он, кажется, в замешательстве, и будь сейчас перед ним кто-нибудь другой, он не постеснялся бы раздражённо прорычать эти слова. Но Бруно именно что не этот кто-то другой, и потому, когда он, всё также храня молчание, подходит к креслу, стоящему в ногах кровати, Леоне только хмурится, не сводя с него глаз. Он стоит именно так, как велел ему Бруно, и Бруно, даже не глядя на него, полностью уверен, что Леоне не свёл свои раздвинутые ноги и не сдвинул руки ни на дюйм. В каком бы смущении и непонимании Леоне ни был, он всегда будет полностью послушным каждому приказу, который отдаст ему его капо — ну, а Бруно знает, что для Леоне он именно его капо, даже сейчас, когда они наедине. Бруно садится в кресло и долго устраивается поудобнее. Он делает это не нарочно, отнюдь не из желания подразнить Леоне, но тот всё равно зачарованно следит за ним, скользя взглядом от очертаний ключиц Бруно и тёмных линий его татуировки, вьющихся на его груди, до его всё ещё твёрдого члена. Бруно откидывается на спинку кресла, ставит ноги на пол, опускает руку на бёдра и неспешно проводит пальцами по коже всё ниже и ниже. Ресницы Леоне вздрагивают, он сглатывает, глядя на то как Бруно трогает себя, пока сам Бруно внимательно наблюдает за вспыхнувшим от румянца лицом Леоне и его невольно приоткрывшимися губами. На миг он останавливается, чувствуя, как возбуждение где-то внизу его живота всё нарастает и нарастает благодаря жадному взгляду Леоне и небрежным прикосновениям своих же пальцев, и Бруно наконец тихо вздыхает и смыкает ладонь вокруг своего члена. — Леоне, — медленно говорит Бруно, тщательно взвешивая каждое слово и следя за тем, чтобы его голос нечаянно не дрогнул от тщательно скрываемого им предвкушения, которое посылает приятный холодок по его спине и заставляет сердце пропускать удары. — Я бы хотел, чтобы ты сейчас призвал Moody Blues. Леоне поднимает на него глаза, оторвавшись от созерцания того, как Бруно ласкает себя, и хмурится, охваченный смущением. — Moody Blues? — удивлённо повторяет он. — Но зачем тебе сейчас мой стенд? Что ты хочешь… — и в этот самый миг Леоне понимает, и его голос обрывается, а губы невольно приоткрываются. Бруно ничего больше не произносит. Он просто смотрит на Леоне, любуясь изгибом его губ, их движениями, когда он говорит, и тем, как он сглатывает, не решаясь сказать и слова больше. Глаза Леоне расширяются — может, от потрясения, а может, и от возбуждения, или от того и другого одновременно — и его привычная маска сосредоточенного напряжения сброшена. Вспышка удивления будто бы смягчила золото его глаз и подчеркнула ту границу, где фиалковые тени переходят в сияющий медовый цвет. Бруно наблюдает за тем, как лицо Леоне озаряется пониманием, и удивление, написанное на его чертах сменяется неверием, затем потрясением, интересом и наконец размышлением. И всё же Леоне качает головой — не в знак утвердительного ответа на просьбу Бруно, а скорее пытаясь успокоить этим жестом себя. — Ты же не имеешь в виду, что?.. — тихо бормочет Леоне, точно говоря с самим собой. Он избегает взгляда Бруно, пристально устремлённого на него, впившись глазами в стену над плечом Бруно. — Буччеллати, ты же не всерьёз?.. Но стоит ему только взглянуть на Буччеллати и решимость в глазах Леоне тает, превращаясь в неуверенность. На одно биение сердца их взгляды пересекаются, и Леоне рвано вдыхает, отрицательно покачав головой. — Нет, я не буду призывать Moody Blues. Ты… нет, я так не могу. — Можешь, — говорит Бруно так ровно и спокойно, как только может. — Что в этом плохого? Это всего лишь твой стенд. Неужели ты никогда раньше не пробовал с ним такого? От этих слов лицо Леоне словно каменеет и мгновенно заливается краской. Он роняет голову, пряча лицо за волосами, и его молчание отвечает на вопрос Бруно лучше всяких слов. Впрочем, он не собирается выпытывать у Леоне подробности того, чем именно он занимается в одиночестве. Бруно отнимает руку от своего члена, выпрямляется в кресле, упирается локтями в колени и наклоняется к Леоне, не вставая со своего места. — Но, Леоне… — ресницы Леоне вздрагивают и он поднимает на Бруно глаза. Его щёки все ещё горят от смущения, но он изо всех сил старается послушно смотреть на Бруно. В свою очередь Бруно тоже не спускает с него пристального взгляда. — Это был не приказ. Здесь и сейчас я не твой капо, — и Бруно наклоняет голову. Его волосы окутывают его лицо тенью. — Ты можешь отказаться, если не хочешь. Несколько секунд Леоне просто пристально смотрит на него. Его губы крепко сжаты, и хотя сперва Бруно думал, что Леоне откажется, сейчас он уже не так в этом уверен. И правда, над головой Леоне что-то коротко вспыхивает, его серебристые волосы озаряются фиолетовым блеском, и тихий жужжащий щелчок сопровождает появление в комнате Moody Blues. Бруно переводит взгляд с Леоне на лицо Moody Blues, лишённое всякого выражения и улыбается ему. — Ну здравствуй, — говорит он мягко и оглядывается на Леоне. — С какого момента начнём перемотку? — Леоне моргает, его губы кривятся, а щёки краснеют ещё сильнее, но он всё же кивает. Бруно кивает и расправляет плечи, вновь откидываясь на спинку кресла. — Давай попробуем двадцать минут назад. Леоне опускает голову и волосы падают ему на лицо, скрывая его от глаз Бруно, но Moody Blues, несмотря на то, что Леоне неподвижно замер на постели, подходит к нему так же спокойно и грациозно, как и всегда. Леоне не нужно произносить ни звука — Moody Blues повинуется одной его мысли. Таймер на лбу Moody Blues мерцает и отсчитывает двадцать минут назад, и тогда он меняется почти за миг. Его тело принимает оттенок кожи Бруно, а лицо обрамляют тёмные волосы длиной до подбородка, и когда Moody Blues становится на колени на кровати позади Леоне, его уже не отличить от настоящего Бруно. Совсем не отличить, если позабыть про таймер на его лбу. Видеть себя не в зеркале, а со стороны странно, даже немного жутко, размышляет Бруно, но тут Moody Blues кладёт руки на бёдра Леоне, и Бруно, до этого внимательно следивший за каждым движением своего почти точного отражения, теперь невольно поглощён видом Леоне. Конечно, кое-какие отличия есть, и Бруно видит перед собой не совсем точное воспроизведение того, что происходило здесь двадцать минут назад. Он видит, что Леоне послушно стоит на коленях, опираясь на кровать, почти так же, как и тогда, но его бёдра наклонены вперёд, а не назад, потому что в этот раз он не повинуется своему телу, а лишь пытается повторить — и из-за этого Moody Blues не может прижать его к себе, как Бруно. На миг его перемотка замедляется, и он издаёт странный недовольный звук, не понимая, почему что-то идёт не так. Леоне тихо вздыхает, похоже, так же раздражённый этой заминкой, как и его стенд, но всё же, не дожидаясь, пока Бруно заговорит, придвигается навстречу Moody Blues. Он подаётся бёдрами к своему стенду, и воспроизведение Moody Blues мгновенно налаживается. Стенд прижимается к нему, удерживая Леоне за талию. Леоне замирает, затаив дыхание — не от от предвкушения, не то от испуга, смешанного с удовольствием, — но перемотка продолжается, будто для Moody Blues никакие переживания его обладателя не имеют значения. Moody Blues, как и Бруно несколько минут назад, прижимается к Леоне, и Леоне резко вдыхает, едва ли не застонав. Он запрокидывает голову назад, отбросив волосы с лица на плечи и спину, и Бруно, неожиданно даже для себя, вздрагивает и вспыхивает желанием при виде того, как сам он входит в Леоне, стоящего на коленях на кровати. — О, — нечаянно вырывается у Бруно и на мгновение сжимает свой член в руке чуть крепче, не в силах устоять перед возбуждением, мгновенно охватившим его. Голова Moody Blues наклонена вперёд, и сам он смотрит на обнажённые плечи Леоне с такой нежностью, что Бруно невольно краснеет, глядя на себя — но, конечно, ещё внимательнее он следит за Леоне. За Леоне, который стоит на коленях, содрогаясь от каждого движения своего же стенда в нём, и отчаянно комкает простыни. Его голова всё ещё поднята, но Леоне не смотрит на Бруно, хотя его волосы больше не падают ему на лицо — его рассеянный взгляд устремлён куда-то вдаль, и его лоб морщится, а губы приоткрыты, пока Леоне лихорадочно, почти задыхаясь, жадно ловит воздух. Щёки Леоне покраснели, но Бруно кажется, что в этом виноват уже отнюдь не стыд и неловкость. Леоне точно позабыл о том, что он сейчас не один в спальне и даже не чувствует на себе пристальный взгляд Бруно, словно какое-то другое, невероятное ощущение захватило его так сильно, что даже его обычные сосредоточенность и замкнутость превратились в огонь, ярко сияющий в его глазах. Губы Леоне приоткрылись, словно от нестерпимой жажды, и он тихо всхлипывает от каждого движения своего стенда. Бруно сглатывает от этого зрелища и окликает его, просто чтобы хотя бы на миг вернуть Леоне с небес на землю. — Леоне, — Леоне моргает, не поворачивая к нему голову, будто он никак не может сосредоточиться. Бруно стискивает свободной рукой ткань подлокотника кресла, чтобы успокоиться самому. — Леоне, посмотри на меня. Леоне хмурит лоб и кусает губы, но он всегда подчиняется Бруно, и этот раз — не исключение. Прищурив глаза, он поднимает подбородок и смотрит на Бруно. В свой черёд Бруно может сказать только то, что Леоне сейчас выглядит… потрясающе. Леоне прекрасен, прекрасен абсолютно всегда — даже когда он хмурится по привычке, недовольно поджав накрашенные губы, или когда он не может устоять перед такими простыми удовольствиями, как бокал вина и горячая еда. Но сейчас он словно горит изнутри, его щёки залиты румянцем, а помада смазалась под неистовыми поцелуями Бруно, и от одного взгляда на такого Леоне у Бруно что-то сладко трепещет где-то в животе и груди, будто некто сжимает его сердце в кулаке, и он на миг забывает, как дышать. Взгляд Леоне рассеян, его ресницы дрожат, отбрасывая переливающиеся тени на его глаза, а волосы растрепались и вспотели от его жаркого дыхания и падают на смятую постель. Серьёзно, человечество многое теряет, думает Бруно, глядя на него, потому что он, только он один видит, как красив Леоне, когда его трахают. Бруно приходится наклонить голову, чтобы прийти в себя, привести мысли в порядок и вспомнить, как дышать. Впрочем, перестать любоваться разгорающимся желанием в глазах Леоне и румянцем, разливающимся по его блестящей от пота коже он не в силах, как не в силах и запретить себе возбуждаться от этого зрелища всё больше. Нарочито спокойно он спрашивает: — Леоне, ты в порядке? Леоне сглатывает и с явным усилием отвечает: — Да, просто… — он моргает и продолжает дрожащим голосом, хотя буквально в этот самый миг его поглощает ощущение того, как его же собственный стенд заполняет его с каждым движением. Губы Леоне дрожат от тех слов, что он не посмеет произнести, и он отвечает: — Просто… — и зажмурившись, бессильно роняет голову, пряча лицо в тень своих волос, — Я чувствую всё это. — Тебе тяжело? — спрашивает Бруно. — - Ты хотел бы помедленнее или?.. Леоне отрицательно качает головой, почти яростно, так, что его волосы падают с его спины через плечи и почти касаются его пальцев. — Нет, дело не в скорости, — говорит Леоне. — В крайнем случае, я подрочил бы себе. — Он указывает головой на Moody Blues, вбивающегося в него и удерживающего Леоне за бёдра. — Просто… — но тут Moody Blues выходит из него и сразу же толкается вперёд, глубоко погружаясь в Леоне, и Леоне еле сдерживает полустон-полувсхлип, прикусывая губы. И лишь когда его стенд вновь начинает двигаться, он вдыхает и с трудом заканчивает: — Просто я чувствую, как трахаю сам себя. На миг Бруно отводит взгляд от порозовевшего лица Леоне, чтобы взглянуть на Moody Blues. Ничего не изменилось — Moody Blues, выглядящий как отражение Бруно, повторяет каждое его действие из прошедших двадцати минут. Сам Бруно вспоминает то, как узко было в Леоне и как крепко он сжимал в себе его член, вздрагивая от удовольствия, пока Бруно брал его раз за разом, и даже воспоминание возбуждает его настолько сильно, что член Бруно твердеет и вздрагивает в его руке. Неудивительно, что и Леоне, уже кончивший, кажется, снова на пределе, и кровь приливает не только к его щекам, но и к его члену, стоящему в тени его бёдер и согнутых коленей. Наверное, почти невыносимо переживать настолько сильные ощущения сразу же после того, как Бруно заставил его кончить — и всё же от каждого толчка Moody Blues ресницы Леоне трепещут, а взгляд — затуманивается. И когда руки Moody Blues властно тянут его на себя, он послушно повинуется, подаваясь к своему стенду, хотя его ноги видимо дрожат. Бруно наблюдает за ними с почти мучительно долгую минуту, рассеянно поглаживая свой член и не сводя глаз с Леоне. Плечи и бёдра Леоне словно окаменели, его спина изогнута, и дрожащими пальцами Леоне крепко впился в измятые простыни. Перепутанные пряди его волос, словно вуаль отбрасывают тень на его лицо, и его глаза под опущенными ресницами потемнели, словно их заволокла дымка. Бруно замечает, как Леоне угадывает каждое движение Moody Blues и подаётся ему навстречу, пылая румянцем. Он так прекрасен, когда обессилен и поглощён желанием, что на него невыносимо всего лишь смотреть. Бруно не знает, стоит ли ему и дальше сдерживаться, противясь той чарующей силе, что заключена в приоткрытых, дрожащих губах Леоне и его густых длинных ресницах, и не присоединиться ли ему к ним двоим. Бруно поднимается с кресла, и Леоне, услышав это, вмиг открывает глаза. Он смотрит на Бруно так, словно видит его не вполне ясно — не то от возбуждения, не то от усталости. И лишь когда Бруно подходит к нему, касаясь его волос, Леоне льнёт горячей щекой к его ладони. Бруно зарывается пальцами в волосы Леоне, откидывая их тяжёлую серебристую волну ему за спину, и Леоне покорно поворачивает голову, следя за его рукой, хотя его лоб невольно морщится от удовольствия, пока его стенд движется в нём. Бруно любуется тем, как серебристые пряди рассыпаются по напряжённым плечам Леоне и смыкает пальцы на его затылке. Леоне откидывает голову назад, позволяя Бруно держать её, и пододвигается к нему, встав перед Бруно на колени. — Леоне, — зовёт его Бруно, и его голос такой же нежный и спокойный, как и прикосновение его рук. Он крепко сжимает голову Леоне в ладонях, затем опускает одну и скользит пальцами к приоткрытым губам Леоне. Фиолетовая помада Леоне смазывается под его пальцами, расцветая на его коже. — Открой рот. Ресницы Леоне вздрагивают, и он поднимает взгляд на внимательно глядящего на него Бруно. Леоне смотрит рассеянно, будто не видя его, и его глаза потемнели. Бруно на миг успевает усомниться, что он вообще слышал его, видя, как Леоне стискивает губы от его прикосновения, но тот вдруг размыкает их, явно приглашая Бруно в тёмное тепло своего рта и не отводя от него глаз. Свободную руку Бруно опускает на основание своего члена и скользит по всей его длине, глядя, как бледные следы помады Леоне раскрашивают его кожу в лавандовый. Леоне наклоняет голову вперёд, словно умоляя Бруно позволить ему почувствовать его вкус на своём языке. Бруно качает бёдрами вперёд, медленно и уверенно, и Леоне обхватывает губами головку члена Бруно и вбирает её, медленно заглатывая его член всё глубже. Бруно толкается в его рот, словно отвечая без слов на столь же безмолвную мольбу губ, языка и рта Леоне. Леоне сглатывает, его ресницы дрожат, пока он всем своим телом чувствует, как Бруно берёт его с обеих сторон — Бруно, желавший и Бруно, всё ещё желающий Леоне. Бруно движется медленно. В неторопливости есть свои плюсы, и он сполна вознаграждён за своё терпение долгим и неспешно овладевающим им удовольствием. Он чувствует, как глубоко внутри под его кожей разливается истома, и наконец разрешает себе отдаться ласкам рта и горла Леоне. Но, в отличие от Бруно, расслабленного и неторопливого, Леоне заведён и голоден, желая ещё большего. Он глухо, почти неслышно стонет вокруг его члена, массируя его языком, пока член Бруно не становится таким же твёрдым, как и его собственный, и прикрывает глаза. Леоне всё равно не может сосредоточиться ни на чём из-за слёз, заволокших его взгляд — а чувствовать в себе член Бруно уже само по себе возбуждающе, пусть даже и не видя его. Леоне комкает простыни, точно они помогут ему выдержать движения Бруно и его же стенда в нём. Бруно ощущает, как вздрагивают плечи Леоне, и видит, как его член почти прижимается к его животу, твёрдый и покрасневший. Бруно уверен, что Леоне, изнемогающий от того, как медленно Бруно скользит членом в его рту в ритм движениям Moody Blues в нём, уже давно кончил бы, не сделай он этого раньше. Щёки Леоне пылают румянцем, и он тихо и хрипло стонет, раз за разом вбирая член Бруно. Бруно зарывается пальцами в волосы Леоне, почти выходит из его рта и притягивает его голову ближе к себе. Он невольно вздыхает — отказаться от дразнящих прикосновений губ и языка Леоне тяжело, но Бруно хочет, чтобы ничто не отвлекло его в тот миг, хочет видеть, как наслаждение захватит Леоне, хочет видеть, как мурашки побегут по коже его бедёр и как вздрогнут и подкосятся его ноги. А сейчас Бруно видит лишь, как Леоне близок к этому мгновению. Всё говорит о том, что он на пределе — то, как напряглась его изогнутая спина, то, как трепещут его ресницы и как нахмурился лоб, даже то, как его губы обнимают головку члена Бруно — так крепко, словно только он может помочь Леоне выстоять против разрушительной силы удовольствия, бушующего в нём. Леоне бьёт дрожь, и кажется, что некая лихорадка посылает мурашки и волны жара по его коже, но тут Moody Blues за его спиной подаётся вперёд, и его рука дотрагивается до плеча Леоне, почти касаясь пальцев самого Бруно, гладящего волосы Леоне, струящиеся по его лопаткам. — Я же говорил тебе, — внезапно произносит Moody Blues, и мурашки бегут по коже Бруно, стоит ему только услышать свой же голос, глухой от возбуждения и нежный от любви. Пальцы стенда повторяют то, как он погладил Леоне по волосам. Леоне моргает и вскидывает на Бруно глаза, глядя ему в лицо, и Бруно в свою очередь не отрывает от него взгляда, пока Moody Blues повторяет то, что Леоне упорно не хочет слышать, сколько бы Бруно ему не повторял: —В нашей постели нет места Пассионе. Я не твой капо, когда мы наедине. Бруно переплетает пальцы на затылке Леоне, удерживая его на месте, когда сам он отстраняется, чтобы посмотреть на Леоне. Губы Леоне, припухшие от жара и трения, и влажные от смазки Бруно, невольно дрожат, но он сдерживает вздох и шепчет: — Бруно, ты… — голос Леоне обрывается, но он продолжает: — Ты всегда мой капо. Бруно собирает волосы Леоне в одной руке и перебрасывает их через его плечо. Леоне послушно наклоняется, поворачивая голову, чтобы Бруно было удобнее. Moody Blues прижимается к изгибу спины Леоне, верно отражая движение Бруно, и Бруно кладёт руку на плечо Леоне, пытаясь прийти в себя, и опускается на колени на кровать. Он и Moody Blues двигаются синхронно, склонившись к лицу Леоне. — Леоне, я люблю тебя и твоё упрямство, — говорит Бруно, словно эхо вторя своему же голосу и тем словам, которые Moody Blues одновременно с ним шепчет Леоне на ухо. Леоне глубоко выдыхает, и его жаркое дыхание почти обжигает кожу предплечья Бруно, касающегося плеча Леоне. — Я тоже тебя люблю, — шепчет он голосом, таким же дрожащим от желания и напряжения, как и всё его тело. Бруно поворачивает голову, чтобы прижаться лбом к вискам Леоне, а Муди Блюз прижимается губами к его шее, выдохнув на его вспотевшую кожу. — Хорошо, — говорит он, как говорит в этот самый миг и Бруно, и Леоне всхлипывает. Бруно прижимает его голову к своей груди, чтобы успокоить и удержать Леоне, потому что Moody Blues мерно и быстро двигается в нём. Леоне падает в объятия Бруно, позабыв о своей обычной стойкости, и сдаётся в плен широких плеч Бруно и его нежных рук. Бруно крепко держит его, пока Леоне вздрагивает на его груди, чувствуя, как его собственный стенд трахает его. Он хрипло дышит, давясь каждым вдохом, и Бруно смотрит поверх его плеча на то, как Moody Blues гладит бёдра Леоне. Бруно поднимает свободную руку и прижимает Леоне ещё ближе к себе. Двойник Бруно позади Леоне заключает его твёрдый член в руку, и Леоне рвано вдыхает, резко выгибая спину и дёрнув плечами. — Бруно, — вскрикивает Леоне, вздрогнув всем телом. Бруно крепко обнимает его, ощущая, как оргазм сотрясает Леоне изнутри. Он видит, как судорожно дрожат плечи Леоне и как играют линии его спины. Лицо Moody Blues искажается и воспроизведение обрывается, когда оргазм Леоне передаётся и ему — его глаза на миг расширяются, губы приоткрываются, и лицо Moody Blues, лицо Бруно покрывается мерцающими фиолетовыми тенями. На одно биение сердца Бруно видит себя самого, наклоняющегося к Леоне и поглощённого тем же, почти невыносимым удовольствием, что и Леоне. Наконец, перемотка уступает обычной форме Moody Blues, сверкающие фиолетовые и синие тени пробегают по его телу, прежде чем он исчезает. Леоне падает на грудь Бруно, обрушившись на него всей тяжестью своего тела, и жадно глотая воздух. Бруно притягивает его как можно теснее к себе и закрывает глаза, уткнувшись в серебристые волосы Леоне. Бруно хотел бы, чтобы это не заканчивалось — ни через минуту, ни через час, ни вообще никогда. Такими моментами он особенно дорожит, потому что на свете нет ничего необычнее и прекраснее Леоне, покорного и усталого. Но Леоне почти сразу же впивается пальцами в плечо Бруно, и хотя он ничего не говорит, Бруно понимает его без слов. Он медленно размыкает свои руки, выпустив Леоне из своих объятий, чтобы он успел передохнуть, и встаёт с постели. От предвкушения сердце Бруно бешено стучит в его груди, и каждый его удар отзывается по всему его телу, словно оргазм вот-вот настигнет его. Леоне опускает руки на его бёдра, размыкает губы и вбирает ими его член, приподнимая и обхватывая его языком. Бруно откидывает голову назад, наслаждаясь теснотой рта Леоне, и хотя его горло буквально горит, он не может сдержать стоны. Задыхающийся Леоне ёрзает и переминается на постели, без слов умоляя Бруно позволить ему взять его член целиком. Бруно запускает пальцы в его волосы, нежно массируя его кожу и качает бёдрами вперёд, чтобы Леоне удобнее было охватить языком всю длину его члена. Леоне повинуется, и Бруно чувствует острый прилив удовольствия, рождающийся от каждого движения его языка и рта. У него перехватывает дыхание и он судорожно вдыхает — слишком громко, и Леоне поднимает на него свой обычный внимательный взгляд. На миг их глаза встречаются, и Бруно опускает ресницы, безмолвно разрешая Леоне довести его до разрядки. Блаженство пронизывает его, заставляя Бруно напрячь бёдра и сильнее сжать волосы Леоне в пальцах, мгновение затаив дыхание, и он забывает, как дышать. Всё, что он помнит — это имя Леоне, вырывающееся из его губ со стоном, полным такого простого, такого безумного удовольствия, пока Бруно выламывает судорогами оргазма. Бруно изливается и держит Леоне за волосы, впившись в кожу его головы, чувствуя, как Леоне проглатывает. Когда, наконец, его хватка ослабевает и пальцы разжимаются, выпуская Леоне, тот медленно отодвигается и садится на пятки. Бруно падает на кровать, и Леоне ложится следом за ним, не успевает Бруно ему и слова сказать. Его волосы падают на руку Бруно, его голова тяжело падает на плечо Бруно, и когда Бруно поднимает руку, чтобы нежно провести пальцами по волосам Леоне, и Леоне испускает тихий вздох, такой, будто с ним уходит всё напряжение, что ещё оставалось в его теле. Закрыв глаза, он льнёт к Бруно, а Бруно одной рукой обвивает его обнаженные плечи Леоне, чтобы прижать его к себе покрепче, другой рукой зарывшись в его растрёпанные волосы. Волна спокойствия обрушивается на них, когда дрожь, сотрясающая плечи Леоне, отступает, а отрывистое дыхание Бруно, вырывающееся из его груди, утихает. Волосы Леоне рассыпаны по простыням, и Бруно перебирает каждую прядь, убирая их с его лица и прочёсывая ее пальцами. Леоне молчит и, кажется, не против, а может, даже и не замечает этого, но Бруно чувствует, как плечи Леоне расслабляются и как его тело наливается блаженством от каждого его прикосновения, поэтому не останавливается ни на миг, гладя его по волосам, пока под его рукой они вновь не становятся нежными и блестящими, как серебристый шёлк. Закончив, он бережно обнимает Леоне за шею. — Леоне, — произносит он, пробуя его имя на вкус — и оно разливается чем-то сладким в его груди. — Я люблю тебя. Леоне устраивается на плече Бруно поудобнее и прячет лицо в тепле его тела. Рукой Леоне обвивает талию Бруно и обводит острые линии его лопаток. — Я знаю, — отвечает Леоне глубоким, низким голосом и обнимает его ещё крепче, прижимаясь к нему. — Бруно, я знаю. Бруно улыбается в волосы Леоне и кладёт ладонь на его затылок, склонив голову Леоне себе на грудь в ответ на его невысказанное желание. С минуту они лежат, обнимая друг друга, соприкасаясь всеми телами, утопая в чужом тепле и дыхании, пока Бруно не прижимается к Леоне чуть ближе и не решается коснуться губами серебристого нимба его волос, разметавшихся вокруг его головы. Леоне вздыхает, умиротворённо и тепло, почти касаясь губами его кожи, и Бруно заключает его в объятия и закрывает глаза, позволяя покою овладеть ими.