Трасса

Гладкое серое полотно автотрассы, залитое ярким солнцем, привычно исчезает под огромными тяжёлыми колёсами, мотая километры на спидометре; знакомые придорожные указатели неуклонно сменяют друг друга, исчезая в облаке рыжей пыли. Крепкие мозолистые ладони уверенно держат руль в мягкой оплётке, и большегруз легко и покорно подчиняется малейшему его движению. Ещё бы, Алек собственноручно кропотливо и любовно перебирал, смазывал и подгонял в машине всё, вплоть до последнего винтика, и теперь уверен, что его красавица не подведёт. Алек любит эту успокаивающую монотонность, мерный шум двигателя, пьянящее ощущение силы, когда мощная фура послушно выполняет любые его желания. Одиночество долгих перегонов не тяготит его, и он ездит принципиально без напарника. Чётко зная свои резервы и возможности, просчитывая изъезженные вдоль и поперёк маршруты, он всегда понимает, когда стоит остановиться, чтоб не уснуть за рулём, и сколько времени займёт отдых, чтоб достаточно восстановиться, но при этом приехать вовремя и не подвести клиента. За три года бытности дальнобойщиком он обзавёлся необходимым опытом, полезными связями и неплохой репутацией. Его уважают и, порой, побаиваются коллеги, а заказчики, кто имел с ним дело или наслышан по «сарафанному радио», оформляя в офисе фирмы документы на перевозку, наперебой просят отдать груз именно Лайтвуду. Заработанного вполне хватает, чтоб держаться на плаву и достаточно сносно существовать ему и сестрёнке Изабель – единственному родному человеку, оставшемуся в этой жизни. Авария разделила всё на «до» и «после». Тогда он, успешный студент-третьекурсник медицинского факультета, старший сын влиятельных бизнесменов и любящих родителей, не знавший за свою жизнь особых невзгод и горестей, узнал, почём фунт лиха. Их подрезал на мотоцикле какой-то обдолбанный наркоман, машину повело, и отец, сидевший за рулём, не смог заставить себя вывернуть на тротуар, где шла женщина с коляской, вылетая на встречку, прямо под колёса тяжёлого грузовика. В памяти, будто сейчас, навсегда отпечатался визг тормозов, отчаянный крик матери, неумолимо приближающийся, будто в замедленной съёмке, бампер чужого авто, безумные глаза ошалевшего водителя, молниеносный оглушительный удар, выворачивающий душу скрежет, а затем – мгновения ощущений полёта, прострелившая тело боль и всепоглощающая чернота. Родители погибли на месте, за жизнь младшего, Макса, врачи безуспешно боролись ещё две недели, а сам Алек, после многочисленных операций, несколько месяцев пролежал в коме, придя в сознание в последний момент, когда консилиум врачей уже решил отключить его от аппаратуры жизнеобеспечения ввиду «бесперспективности». Долгие месяцы ушли на реабилитацию, когда он, стиснув зубы, через боль и скрываемые от всех слёзы, фактически заново учился двигаться, ходить, разговаривать, разрабатывал оперированные после переломов конечности. В душе он выл по потерянным родителям и брату: в семье царили очень тёплые отношения, и утрата была невосполнимой, но надо было держаться ради сестры, к счастью, не поехавшей с ними тем злосчастным днём, и Алек старался. Молодой организм восстановился на удивление быстро и без последствий. Остатки денег с родительских счетов пошли на оплату лечения. Партнёр родителей, Валентин Моргенштерн, после их гибели подозрительно легко прибрал к рукам все активы компании и личную недвижимость Лайтвудов, отправив пятнадцатилетнюю Изабель в приют, а Алека просто вычеркнув из жизни. Сейчас, спустя годы, парень подозревает, что, возможно, и авария была подстроена, но доказательств у него нет никаких. Валентин после выписки Лайтвуда из клиники до разговоров с ним не снизошёл, натравил охрану, не пустив его даже на порог родного дома и офиса компании. Знакомые родителей, старательно пряча глаза, все, как один, избегали встреч с осиротевшим юношей, видимо, опасаясь связываться с Моргенштерном. Алек, по сути, оказался на улице, без денег, без жилья, без законченного образования, знакомых и перспектив. Вариантов у него не оставалось, и парень пошёл к Ходжу. Старквезер официально был владельцем спортивного клуба, где Алек раньше занимался в тренажёрном зале, но, помимо этого, содержал подпольный бизнес, организовывая нелегальные бои и имея немалый доход от тотализатора. Лайтвуд, державший себя в неплохой физической форме, неоднократно получал от Ходжа предложения поучаствовать в боях, но всегда вежливо отказывался: в деньгах его родители не ограничивали, а драйва активному студенту и так в жизни хватало. Чем ещё занимаются подопечные Старквезера, Алек старался даже не думать, и в криминальный мир не лез, а теперь, получается, пришлось. Ходж был единственным человеком, проявившим к парню какое-никакое участие. И пусть преследовал тот свои интересы, Алек ему бесконечно благодарен за снятую комнатушку, возможность тренироваться и подкинутые авансом деньги. К Лайтвуду приставили громилу Джордана, и тот так загрузил парня ежедневными выматывающими тренировками и непрекращающимися спаррингами, что думать о чём-то и жалеть себя времени не оставалось. Силы и навыки вернулись, а злости – на жизнь, Моргенштерна, обстоятельства – было хоть отбавляй, и Алек, с полной отдачей выкладывающийся на ринге, очень скоро стал любимчиком зрителей. На бои с его участием набивался полный зал, и Лайтвуд, к вящему удовольствию Ходжа, целиком и полностью оправдывал их ожидания. Спустя десяток-другой выигранных подпольных боёв парень уже смог вернуть долг Старквезеру. Тот понимал, что Лайтвуд – мальчик из хорошей семьи, с мозгами и упорством, воспитанный честным и принципиальным, – надолго у него не задержится, и сам посоветовал и помог ему получить водительские права соответствующей категории, лицензию и взять в кредит большегрузную фуру. Ходж замолвил словечко, где надо, пристроив Алека в компанию, организующую грузоперевозки, обеспечив первыми заказами и знакомствами среди местных дальнобойщиков, а дальше он справился сам. Жизнь налаживалась. Постепенно он втянулся, разобрался в тонкостях процесса и нюансах придорожных взаимоотношений, будь то коллега-водила, хозяин мотеля, «ночная бабочка» или залётный наркодилер – с кем только не сталкивала судьба на трассе! Но Алек – сильный, обстоятельный, немногословный, справедливый – достойно выходил из всех переделок и вполне заслуженно пользовался уважением среди всей этой разношёрстной братии. Тренировки у Ходжа он не забросил, и периодически даже выходит на ринг, но не часто – чтоб публика не забывала, и форму не терять. Деньги, конечно, шальные и нелишние, но рисковать здоровьем не хочется: Фортуна – дама капризная, не стоит испытывать её терпение, тем более, он отвечает теперь не только за себя. С трудом, но ему удалось-таки выцарапать Изабель из того кошмарного приюта: у него была официальная работа, стабильный доход, собственная жилплощадь, и у мерзких тёток из опеки не осталось достойных аргументов, чтоб препятствовать родному брату оформить документы на сестру. Они и раньше с Изабель жили душа в душу: сестра, как никто другой, знала и понимала Алека, порой, даже лучше, чем он сам. Несмотря на юный возраст, роковая красотка неплохо разбиралась в людях, и именно она, в своё время, заставила закрытого и стеснительного старшего брата поверить в себя, осознать и принять свою ориентацию, набраться уверенности, чтоб открыться родителям и друзьям и жить полной жизнью, а не существовать бледной неловкой тенью. Сейчас же, оставшись одни, они судорожно цеплялись друг за друга, даря всю свою заботу и внимание родному человеку. Алек для сестры что угодно сделает, хоть за Луной на небо залезет, только попроси, и Иззи, в свою очередь, любому горло перегрызёт за брата. Размышления о сестре переключили мысли Алека с воспоминаний к делам насущным. Через пару недель презентация коллекции очередного модного дизайнера, чьё имя он не то что запомнить, даже выговорить не пытается (но да, он знает об их существовании и даже датах показов, приходится соответствовать), и Изабель непременно надо будет порадовать обновкой. «Посмотрим, сколько будет навар за эту поездку… коммуналка не оплачена… колодки скоро менять – стучат, не дело… да к Ходжу давно пора наведаться… Иззи за учёбу на следующий год внести сразу для надёжности… может, про запас сколько-нибудь останется…» С тех пор, как сестрёнка поступила на свою долгожданную журналистику и переехала в кампус, с головой окунувшись в развесёлую студенческую жизнь, Алеку неуютно в пустой квартире. Он бы тоже с удовольствием вернулся к учёбе (не до старости же «баранку» крутить!), но сомневается, потянет ли оплату обучения за двоих, да и разъездная его работа с учебным процессом не особо сочетается, но, мало ли, деньги он, по возможности, откладывает. В сгущающихся сумерках призывно мерцает огнями вывеска знакомого мотеля, и Алек успокоенно откидывает со лба прилипшую жаркую челку, привычно взлохматив свою тёмную шевелюру. «Добрался вовремя, всё путём. Ну и гнездо на голове! Подстричься, что ли?» – мысль, как всегда, мимолётна и утопична. Из зеркала заднего вида ему самодовольно подмигивает нахальный голубоглазый брюнет, и Алек, фыркнув, совсем по-мальчишечьи показывает язык собственному отражению. Нужный поворот, заправка (не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня – жизненное кредо перфекциониста Алека Лайтвуда), и вот он, его нынешний ночлег. Загнав фуру на стоянку и получив ключи от полюбившегося номера, он кидает на стул сумку с немудрёным набором необходимого, выпрыгивает из промасленного рабочего комбинезона и долго блаженствует в душе, а затем, натянув чистые джинсы и футболку, идёт в близлежащий круглосуточный маркет, где водитель в дороге может пополнить запасы всего – от еды до запчастей, от лекарств до одежды; а в углу торгового зала, в уютном баре у Майи, всегда можно вкусно и сытно перекусить. Однако вечер быстро теряет свою лёгкость и расслабленность. Из ближайшей подворотни доносятся до отвращения знакомые звуки – так кулак с упоением встречается в полёте с человеческой плотью. Удары, возня, сбивчивый гомон – кого-то методично избивают, и Алек, не выносящий драк, моментально оказывается в гуще событий. Глаза с трудом привыкают к сумраку. В глубине грязного переулка, за «благоухающими» на жаре переполненными мусорными баками, яркая стайка «ночных бабочек» («жриц любви», «богинь дороги» – как ни назови, всё равно, первая древнейшая – она и есть первая древнейшая) бьют ногами скорчившееся в углу тело. Жертва уже не сопротивляется и даже не пытается защититься, обмякнув безвольной куклой. – Эй, дамочки, полегче! Всей толпой на одного? – Алек перетягивает на себя внимание, подбираясь и занимая выгодную позицию. Всё-таки, озверевшая компания, пусть и девиц – дело непредсказуемое и опасное. – Лайтвуд, тебе до всего дело есть? Иди, куда шёл, это не твои разборки! – Хайди, детка, зачем так грубо? Что не поделили? Он же малолетка совсем! Избиваемый, молоденький азиат, совсем ещё мальчишка, кажется, без сознания. Дышит ли вообще? Хайди, «мамка», главная среди этих шалав, Алека признала и нападать не рискнёт, можно заняться парнишкой. Врачебные навыки, если уж получил, никуда не денутся, пусть и образование не закончено. Пульс есть, мальчишка дышит, зрачки реагируют; избит, конечно, неслабо, но жизненно важных повреждений Лайтвуд не находит. Алек с удивлением оглядывает бессознательное тело: хрупкий, но неплохо сложенный, подкачанный парень, слишком высокий для азиата. Стройные ноги обтянуты донельзя развратными штанами, не оставляющими простора для фантазии, на голом смуглом торсе – нелепая блестящая жилетка и переплетение многочисленных цепочек, на чумазой мордашке – агрессивный макияж; волосы, сейчас встрёпанные и торчащие, изначально были уложены в стильный ирокез с цветными прядями в чёлке. Весь облик парня не оставляет сомнений, зачем он вышел на трассу. – Что, Хайди, от конкурента избавлялись? – Это наша территория, нечего тут ловить! – Откуда взялся такой? Залётный? – Алек припоминает, что раньше, пару раз, возможно, видел похожего мальчишку, намывающего чьи-то авто, на стоянке. – Да нет, это Магнус, его тут каждая собака знает. Сирота, мать умерла, ему лет шесть было, отца в глаза никто не видел, жил с полоумной бабкой, пока та не преставилась, года два уж как. Он из приюта сбежит, потусуется, его обратно заберут, а нынче и забирать наплевали: восемнадцать на днях, какой смысл с ним связываться? – Хайди курит, картинно облокотившись о стенку, и лениво рассказывает, пока Алек осматривает мальчишку. Девицы, по знаку «мамки», давно растворились из подворотни. – Восемнадцать? На вид и шестнадцати не дашь. Что ж не пожалела сироту? – Пожалела как раз. Пусть мозги включит и валит, нечего ему делать на трассе. Ты не смотри, он не шлюха, первый раз вышел. Видать, случилось что-то, он обычно машины моет или в баре на кухне помогает, тем и зарабатывает. Он хороший, добрый, только шебутной, вечно неприятности находит. Алек, забрал бы мальчишку, может, куда пристроишь. Пропадёт он здесь. – Я что, на няньку похож? – тем не менее, Лайтвуд поднимает парня на руки и несёт к своему номеру (не бросать же в подворотне?) Посомневавшись, Алек всё-таки оставляет свою чумазую находку на кровати и идёт в машину за аптечкой (благо, стоянка под окном, и двери номера ведут сразу на улицу). Краем глаза замечает метнувшуюся тень у входа: очухавшийся мальчишка бежит прочь, сверкая пятками. «Твою же… Вот связался!» – и Алек несётся следом. Тело закалено многолетними утренними пробежками, и он в два счёта нагоняет убегающего азиата, тем более, передвигается тот тяжело, прижимая ушибленный бок и подволакивая ногу. Алек чувствует абсурдность ситуации и в бешенстве закидывает мальчишку на плечо, возвращаясь в номер, не обращая внимания на истошные крики и яростное брыкание. – Раздевайся! – рычит он, бросив добычу на кровать, и застывает: парень в ужасе отшатывается, сжимаясь в комок и отползая к стене. Карие глаза, распахнутые в изумлении и обиде, наполняются слезами, губы кривятся, голос дрожит. – Не трогай меня! Я не хочу… не надо… До Алека доходит, насколько двусмысленно прозвучала его фраза, и что напридумывал себе мальчишка. Хочется съязвить насчёт трассы, шлюшного прикида и конкуренции с Хайди, но злость куда-то улетучивается. – Успокойся, я не клиент, и спать с тобой не собираюсь. Я просто осмотрю тебя, вдруг в больницу надо. Отделали тебя знатно! Иди сюда, не бойся, не обижу! – Алек аккуратно, как к дикому зверьку, приближается к парню и протягивает руку, ожидая реакции. Тот предсказуемо напуган и недоверчив, смотрит исподлобья, но слегка расслабляется. – Ты что, врач? – Ну, недоучившийся. Но понять, что с тобой, вполне способен. Двигайся ближе и снимай свою жилетку. Я за аптечкой. Давай без глупостей больше! Алек выверенными движениями методично проходит пальцами вдоль костей, исключая переломы, мнёт живот, проверяет рефлексы, осматривает множественные гематомы и ссадины. Мальчишка шипит и морщится, но терпит. Повреждений немало, но угрозы для жизни нет, Алек справится с этим без медиков. – Штаны сними, – спаситель серьёзен и собран, в словах никакого подтекста, но парень в ответ моментально напрягается и судорожно мотает головой, пряча глаза. По заливающему его до ушей румянцу Алек понимает, что бельё под такую одежду «в облипку» не втиснешь, и готов биться головой о стену. – Горе ты луковое! – порывшись в сумке, находит боксёры в фабричной упаковке, чистую футболку и бросает парню, – Иди в душ! Сам справишься? Подожди, обезболивающее вколю, а то завалишься ещё. Спустя полчаса Магнус, чистый, расслабленный, блаженно растекается по кровати, тихо поскуливая, пока Алек обрабатывает ему многочисленные раны и ссадины, перевязывает, вправляет вывихнутый голеностоп. Магнус чувствует себя податливой глиной в руках скульптора, и готов оставаться ею вечно. Глаза безудержно закрываются, мысли уплывают, и он бы с удовольствием уснул, если бы не предательское урчание в животе. – Голодный? До Майи дойти сможешь, или здесь подождёшь? Ладно, лежи, отдыхай, я скоро. Не вздумай сбежать, всё равно поймаю. Дверь я запру. Договорились? Магнусу слишком плохо, чтобы двигаться, и слишком хорошо, чтоб сбегать отсюда. Он почему-то верит этому непонятному мужчине, и заторможенно кивает, проваливаясь в полудрёму. – Эй, спящая красавица, сначала ужин! Магнус, казалось бы, только смежил веки, а его уже беспардонно расталкивают. Алек колдует над прикроватной тумбочкой, расставляя на ней одуряюще вкусно пахнущие контейнеры с едой. – Ешь, пока не остыло, потом выспишься! – мужчина с доброй ухмылкой садится на край кровати, в руках – миска с бульоном и ложка, и парень, смущаясь, послушно открывает рот, – Тебя ведь Магнус зовут, верно? Я – Алек. Что-то слишком интимное и будоражащее в этой неожиданной близости голубых глаз, сильных рук, чужой заботе чувствует Магнус, и неловко спешит перехватить инициативу, забирая ложку и миску: «Я сам, спасибо!» – чтоб Алек, отвернувшийся за собственной порцией, не заметил под свесившейся чёлкой внезапно повлажневших глаз. С аппетитом расправившись с обширным ужином (Магнус давно не ел так вкусно и сытно) и наведя порядок, Алек спокойно, уверенно, без тени стеснения стягивает футболку и джинсы, и Магнус, сам того не желая, не может отвести взгляд от литых мышц, накачанного торса, кубиков пресса, росчерков шрамов на совершенном теле. И когда эта почти двухметровая ожившая статуя древнегреческого божества подцепляет край одеяла, деловито бросая: «Двигайся давай!», парня охватывает паника. Судорожно отодвигаясь к стене, на самый край кровати, почти перестав дышать, он, зажмурившись, ждёт. Ничего хорошего в этой жизни просто так не бывает, за всё приходится платить. – Эй, перестань уже шугаться! Не покушаюсь я на твою честь, спи спокойно. До утра это мой номер, моя кровать, и я должен где-то выспаться, мне за руль завтра. И вообще, я не сплю с малолетками, – Алек ворчит, укутывая его в одеяло, устраивая удобнее на огромной, в общем-то, кровати, треплет по спутанным волосам и гасит свет. – Я не малолетка, мне восемнадцать! – Магнус сам себе удивлён, кто за язык-то тянет? – А, ну тогда это в корне меняет дело! Нарываешься? – голос Алека сочится сарказмом, – Спи уже. Спокойной ночи! Уже засыпая, Алек размышляет о превратностях судьбы. Мальчишка так похож на Макса: нет, не внешне, конечно, а характером, вот этой вот упрямой ершистостью и хрупкостью. Боль утраты, щемящее чувство нежности и неожиданное желание защитить, укрыть парня от несправедливости мира сплетаются в странный комок, и Алек не в силах разобраться в себе. Может, права Хайди, и взять его с собой – не такая уж и плохая идея? Алек просыпается среди ночи. Темно, комната подсвечена через окно уличным фонарём. Мозг лениво стряхивает сонное непонимание: он в мотеле… драка… Магнус… Рядом раздаются тихие всхлипы, разбудившие его, и Алек мигом подрывается, сгребая мальчишку в охапку. – Магнус, что случилось? Где болит? Посмотри на меня! Парень от его вмешательства всхлипывает лишь сильнее, цепляясь за Алека тонкими пальцами, пряча лицо у него на груди и заливаясь слезами. Плечи вздрагивают в рыданиях, и Алек, обняв, тихонько поглаживает его по спине, пытаясь утешить. – Тише, тише, мой хороший. Успокойся, расскажи… – Зачем? Зачем ты это делаешь? Почему не бросил меня там, в подворотне? Почему ты такой? Ты уедешь завтра… Алек понимает без слов, о чём эти горькие слёзы и бессвязный прерывистый шёпот. Он тоже сирота, и знает на собственной шкуре, каково это – выживать в битве против целого света, помнит чувство вселенского одиночества и обиды, когда тебя, оказавшегося таким маленьким и беззащитным перед системой, равнодушно-наплевательски пытается уничтожить окружающий мир. А ведь у Алека была поддержка в лице Изабель, и два десятка лет счастливых воспоминаний, у Магнуса же и этого не было, потому Алек, поманив добром, уже не имеет права отступиться. – Тише, тише, малыш. Всё, всё, перестань. Я понимаю, о чём речь, но ты теперь не одинок. Поедешь со мной? Магнус, пожалуйста, что тебя здесь держит? Действительно, что? Заколоченный разваливающийся дом, где безрадостно прошло его детство? Приют в соседнем городке, где в сейфе заперты его документы? Майя или Люк, единственные из всего населения захолустного городишки, кто хоть как-то интересовался его жизнью? – Я правда могу с тобой поехать? Ты не шутишь? Зачем тебе это? – Обязательно должно быть «зачем?» Потому что! Не хочу оставлять тебя одного в этом гадюшнике. Не бойся, я не обижу. У меня квартира в Лос-Анжелесе, места хватит. Думай, до утра время есть, а теперь давай спать. Алек откидывается на подушку, не выпуская парня из объятий, и Магнус, волей-неволей, оказывается у него под боком, щекой на груди. Алек зарывается рукой ему в волосы на затылке, невесомо оглаживает торчащие лопатки, и парень, успокоившись, засыпает, доверчиво прижавшись. Лайтвуд сам проваливается в сон под мерное сопение у себя на груди и тихий стук чужого сердца. Утром Магнус просыпается в пустой постели, но разочароваться не успевает: на стуле – аккуратно сложенная с вечера одежда, в углу – знакомая сумка, а в дверь уже входит взмыленный Алек, явно с пробежки: в спортивном костюме, разгорячённый, с налипшей на лоб чёлкой, в руках – бумажный пакет из бара. – Проснулся? С добрым утром! Как себя чувствуешь? – Бывало и получше, конечно, – потянувшись, Магнус чувствует все вчерашние синяки и ссадины. – Потерпи немного. Я в душ, а ты завтракай пока. Это всё тебе, налегай, я у Майи поел, – и Алек скрывается за дверью душевой. Из стаканчика на подставке умопомрачительно пахнет кофе, в пакете – омлет с беконом, салат и любимые Магнусом пончики, которые у Майи бесподобны. Парень в два счета расправляется с завтраком. Умытый Алек, благоразумно одевшись сразу в душевой и не дразня мальчишку голым торсом, вкатывает ему очередную дозу обезболивающего, щедро обрабатывает заживляющей мазью и смотрит пристально, в глазах вопрос. – Ну что, решился? – Магнус сразу понимает, о чём речь. Несмотря на страх и стеснение, очень хочется согласиться и довериться, Алек – первый человек в его жизни, которому не наплевать, и Магнус, глубоко вздохнув, решается рискнуть. – Да! А… куда ты сейчас? – В Денвер. А что, есть разница? – Ну… Можно забрать мои документы по пути? Соседний городок, это недолго… – Заберём. Тебе восемнадцать-то когда исполнится? Меня в киднеппинге не обвинят? – Завтра… – мальчишка смущённо хлопает ресницами, и Алек с трудом сдерживает странный порыв затискать его, как плюшевую игрушку. – Тогда вставай, одевайся, – на кровать летит пакет с джинсами и футболкой: новые, размер – что надо, и Магнус совсем тушуется. – Алек, зачем? – Ты чего, голый поедешь, или во вчерашнем маскараде? Перестань, дают – бери, и не ломайся, как красна девица. Как нога? Сам дойдёшь до машины? Магнус, одевшись, аккуратно поднимается и морщится, пытаясь наступить на вывихнутую ногу. Алек рядом, и, не долго думая, подхватывает его на руки и несёт на улицу под смущённые визги. – Я же не девчонка! – Не дёргайся! Залезай в кабину и назад, ложись и отдыхай. Сзади кабины «альков» с небольшим, но уютным спальным местом, где Магнус с удовольствием растягивается и вскоре засыпает под мерное гудение мотора. Алек без его участия забирает в приюте документы, очаровательно улыбаясь и рассыпая комплименты престарелой въедливой директрисе, усыпляя её бдительность. Ему даже позволяют заглянуть в личное дело Магнуса Бейна, но ничего нового, помимо рассказанного Хайди, он там не находит. Аттестат на удивление приличный, есть водительские права; личные вещи, уместившиеся в маленьком рюкзачке, Магнус сам забрал при последнем побеге. Алек выходит из приюта с осознанием, что он только что подписался на самую большую авантюру в своей жизни, но пути назад уже нет.