summer heat

лето в этом году какое-то особенно жаркое. безоблачное небо позволяет солнцу беспощадно палить по земле, и да, он знает, это всё глобальное потепление — наверное, так и должно чувствоваться повышение среднегодовой температуры на полтора градуса. старая двухкомнатная квартира, когда-то вручённая ещё их бабушке с дедушкой, словно концентрирует в себе всю духоту, что могла найтись на окраине петербурга. открытое окно практически не спасает ситуацию. да что там — не спасает совершенно. если сократить все страдания, что в его душе происходят прямо сейчас, — старший брат не надел футболку. снова. на самом деле, это просто не должно быть проблемой. по умолчанию, младшие братья не должны втихую дрочить на старших. да вообще задумываться и хотеть их. что, впрочем, поделаешь уже? он не чувствует себя обречённым, задавая себе такой вопрос, ему даже нравится такое притяжение. не считая моментов, похожих на этот: таких, когда замок на ванную сломан, когда они дома без родителей, когда только некоторая доля смущения не позволяет подойти к этому бесстыднику (иначе и не скажешь) и показать, что именно не так. ему стоило бы быть героинщиком без мышц, без этого сексуального тела. кажется, даня готов дрочить даже на его соски, любезно встающие от едва работающего вентилятора. итогом всего этого форменного безобразия становится то, что, запечатлев в голове этот невероятный образ полуголого брата со стоящими сосками, он отправляется в ванную комнату, стремительно, чтобы скрыть реакцию своего тела. дверь даня за собой, правда, закрывает тихо, словно испугавшись чего-то, и останавливается, чтобы оценить ситуацию. сесть на унитаз и подрочить не подходит, потому что, зайдя, брат не даст ему и малейшего шанса скрыться; по той же причине отпадает сесть на пол, согнув ноги в коленях, скрючившись — так по нему вообще всё и сразу будет понятно. остаётся ванна. с кое-где слезшим покрытием, прекрасная, старая ванна с ярко-оранжевой шторкой — главной стеной между ванной и остальным миром. тем самым жестоким миром, где ходит егор без футболки. он спешно снимает бежевую футболку с давно стёршимся рисунком, — но он был красивым! — скидывает трусы, оставаясь обнажённым. подростковая неловкость в собственном теле скрадывается (впрочем, не менее нелепым) возбуждением, когда богдан широко шагает в ванну, включает воду где-то между этим и неплавным приземлением. издаёт логичное «блять» и накрывает свой член ладонью. кожа на руках покрывается мурашками, даже дверь теперь не беспокоит особо — и правда, кому какое дело, когда пальцы привычно потирают головку? есть что-то в этом оттянутом удовольствии, когда осознание того, что брат может зайти в любую секунду, проигнорировав льющуюся воду, свербит где-то в затылке. «что мы, не семья что ли, что я поссать при тебе не могу? ну ты мойся, мойся, не кипишуй». иногда, может, дане хочется, чтобы егор застал его вот так, нелепо, и взял прямо там, где найдёт. мечты, так усердно спрятанные под множеством саркастичных шуток. «что если я буду дрочить? — я тебе помогу». даня запрокидывает голову, ощущая прохладную стену голой кожей, вздыхает и поджимает губы. лишь бы сейчас не застонать, громко, в голос, красиво, как он умеет. беззвучно проговаривать «егор», едва шевеля губами, языком, на деле походит на какое-то мучение, но с тем самым запланированным охуенным концом. всё внутри обрывается вместе со стремлением к прелестному оргазму, когда хлопает дверь — что-что, а двери егор закрывает громко. в голове звучит «я тебе помогу», но даня стыдливо убирает руку, затаивает дыхание и молчит, надеясь, что останется незамеченным. — ну, чего перестал? — слегка насмешливо говорит егор, и богдан слышит журчание воды. чёрт знает, что он там делает, лишь бы... ушёл скорее, наверное, чем питал неразумные мечты подросткового сознания. ему стыдно перед братом, но это всё его вина, зачем дразниться? вспыхнув, даня говорит: — жду, пока ты мне поможешь, раз умный такой, — обиженный и пристыженный, он чувствует, как горят его щёки. опускается чуть ниже, хотя и знает, что за шторкой едва видны его очертания; впрочем, скоро это становится не столь важно: егор отодвигает шторку и мгновенно скользит по брату взглядом, задерживаясь на члене на несколько секунд дольше, чем должен безразличный брат. это возбуждает и так взбудораженного паренька ещё больше, но он лишь отводит глаза, игнорируя это и решая, что даже кричать на него будет лишним. — хорошо, — через несколько секунд, видимо, обдумав, говорит егор и касается тела брата, проводит пальцами от ямочки между ключицами к пупку и начинает раздеваться сам. ну, стягивать шорты заодно с трусами. богдан, кажется, и не дышит вовсе, настолько его это выбивает из собственной маленькой вселенной. «плохая шутка, да и сейчас вовсе не первое апреля», — урывками крутится в голове, но он лишь сглатывает, когда видит член брата. впервые ли это? едва ли, но тогда это вышло случайно, да и богдан не был так увлечён им, чтобы выдрочить из себя душу. возможно, именно тогда рычаг и нажался. а теперь... теперь он, кажется, даже очарован немного, раз молчит, не двигается, но смотрит во все глаза, осознавая, что кончится это может ещё стремительнее, чем началось. «ужасная шутка, отвратительная», а егор тем временем запускает руку в его секретное — хотя, видимо, не такое уж, — место за смазкой, но, не найдя её там, чуть озадаченно смотрит на брата: тот ещё немного краснеет, но подаёт ему смазку, лежащую где-то под его задом. неловкость накрывает с головой, но показаться слабаком не хочется. и шанс упустить тоже, даже если это жестокая шутка. наверное, его мозг уже затуманен до невозможности, если даже жестокой шутке он готов обрадоваться. озадаченность на лице егора сменяется ухмылкой — он, думается дане, прекрасно отдаёт себе отчёт, что делает. берёт смазку из его руки, слегка крутит в руках, влажную и тёплую. такой простой жест, а смущаться заставляет. даня изучает его голое тело. не то чтобы он его не видел. вообще, видел, особенно часто в возрасте лет шести, но сейчас всё, кажется, по-другому. тело десятилетнего мальчика явно отличается от двадцатилетнего дылды. — ну и чего? подвинешься? голос брата вырывает из очарованности им же, и его голос лопает мыльный пузырь, как лицо в грязь обнаруживая, что всё это — реальность. богдан аккуратно собирает конечности, пуская егора рядом, и замирает, пока тот устраивается удобнее. глупые несколько секунд, заполненные подозрительным молчанием, прежде чем брат разводит ему ноги, притягивает за лодыжки немного ближе. и, само собой, этому можно только поддаться. любой глупости при желании можно придать смысл. в любом безрассудном поступке найти разумное зерно. впрочем, сейчас, когда его ноги вновь разведены и нужно справляться с желанием свести их обратно или уже закончить всё самому, ни о каком разумном зерне и речи не идёт. «ох, ох, ох, вот это тело», — думает даня, сожалея, что не настолько храбр сейчас, что его язык будет заплетаться. — хах, — реагирует егор в первую секунду, но затем на его лице расцветает довольная улыбка, — спасибо, братик. богдан морщится и сразу после краснеет, осознавая, что несчастные шесть слов звучали не в одной его голове. впрочем, задумывать о корректности уже не приходится. ещё точнее, проворная рука старшего брата вдруг оказывается на внутренней стороне его бедра, значительно выше, чем, наверное, следует... о боже, пожалуйста, да. если они оба хотят этого, то нет ничего зазорного в том, чтобы помочь друг другу (ему и не скрыть гордости собой, когда он смотрит на член любимого братца; возбуждённый член, и это, кажется, его работа!). так дела в семьях и делаются. завершив эту свою мысль, даня отдаётся делу, остальное сейчас уже не имеет смысла. он самостоятельно двигает руку егора выше, к паху, с вызовом глядя на него — и откуда только столько храбрости, что заставляет маленького мальчика внутри него лишь молча смотреть из-за колонны? усмешка воспринимается как насмешка, но стоит лишь немного дёрнуться его губам, как брат, точно и быстро определявший, когда младший надуется и отвернётся, другой рукой касается его щеки, а смотрит прямо в глаза, спокойно и, кажется, безопасно. даня бы сказал, что это выглядит безопасно для него. несколько секунд они смотрят друг на друга, и прерывает это егор, без лишних слов соскальзывая ладонью на член богдана. тому и возмутиться некогда, с губ срывается славно сдобренный сорванным возмущением вздох. больше ждать, медлить, юлить и не хочется, он нелепо подаётся вперёд и кладёт обе руки на плечи старшего брата, одновременно не переставая двигаться, чтобы пересесть на его бёдра. егор намерение понимает и, более того, принимает, помогая ему. они рядом, близко, ближе, чем когда-либо прежде — это смущает и распаляет одновременно, так что богдан сам в отчаянии хватается за смазку, открывает чуть дрожащими руками и почти суёт брату в нос. говорит о его отчаянии это крайне красноречиво. между тем, как смазка открыта, и пальцами в нём проходят мучительные секунд двадцать. всё, что не является напрямую их контактом, сейчас мучительно. вздох, полный того самого желания, между ними, и словно кто-то нажимает на плей. богдан стонет и тонет в том, что ему дают. егор управляется с ним на удивление умело, он не переусердствует в своих попытках сделать хорошо, не даёт слишком мало — и даня ощущает себя воплощением нелепости, держась за его плечи и прерывисто дыша. его главная проблема в том, что всё слишком хорошо: *настолько, что его, быть может, не хватит надолго*. отвлечься от этих мыслей, чтобы сосредоточиться на брате, сложно, но богдан честно старается. и, когда получается, он чувствует себя замечательно. самоуверенный обычно егор спрашивает у него, может ли он продолжить, и даня прикусывает язык — случайно! — и кивает. в нём два пальца, и это, наверное, лучшее воспоминание лета. младший тянется за поцелуем, он получает его. ohana means family. сколько это длится? а сколько дане кажется, оно длится? хорошо чувствуя пальцы в себе, он слишком влажно целует брата, пока не чувствует себя пустым. разочарованно выдыхая, он смотрит на егора стеклянными глазами; его щёки розовые, и старший сам решает вернуться к поцелуям. впрочем, с ними или без, он не тянет со своим членом. даня давится поцелуем, реагируя неоднозначно; егор снова спрашивает, всё ли с ним в порядке, на что богдан тихо шепчет: «тсс», и гладит одну из многочисленных татуировок пальцами. секунды между тем, как член оказался в нём, и его согласием продолжать, длятся бесконечность, наполненную мягкими поглаживаниями спины младшего влажной рукой егора и его бездумным рисованием пальцами. кивок, который так легко упустить, и тишина, спокойствие в воздухе разрушаются ради секса. с первым же движением богдан цепляется пальцами за плечи брата как клешнями, издавая звук, очень отдалённо похожий на стон. это непривычное, если знать, что до того он не заходил дальше собственных пальцев внутри, и потому ещё более шокирующе удовольствие. вместе с небольшим дискомфортом мозг отказывается работать. вода стекает по его рукам на торс егора и ниже, вызывая хлюпающие звуки, когда даня чувствует себя готовым и впервые сам подскакивает на члене («ууух», — вырывается у братца, и это, пожалуй, лучшее поощрение). и снова, и снова, словно дорвавшись. он делает это так по-наивному хорошо, что старший едва вмешивается, скорее направляя и получая своё удовольствие. — блядская сосалка, — хлюп, — блять! — «ах», — сукасукасука, — одно за другим выпаливает богдан, позволяя одной руке скользнуть с плеча егора — синяки они заметят потом, — к собственному члену. это хорошо. сколько может продержаться юный девственник, занимающийся сексом с тем, в кого влюблён давно и сильно? будучи тем ещё гордецом, в этом даня себе не льстит, и потому старается получить всё и сразу сейчас, избегая конца и одновременно стремясь к нему. в конце придётся столкнуться и с объяснениями, неловкостью, и с оргазмом. последнее нелепо пульсирует в голове, пока егор вновь целует его. это — всё, что имеет значение сейчас. оргазм наступает вместе с непреодолимым белым шумом в голове и чужой спермой в заднице. он лучший, лучше любого из тех, что младший достигал самостоятельно. как первые капли воды после долгой жажды, и богдан никак не может насытиться поцелуями, касаниями, чувствами. позаботиться о том, как чувствует себя егор, он тоже сразу не может, но потом видит, что ему тоже хорошо и, кажется, смеётся. прижимается к брату и негромко смеётся, пока не надо ни о чём думать.

***

— пап, пап! папа, вставай! вовчик мне все кроссовки разрисовал! ну папа, папа егор ушёл за хлебом, а вовчик разрисовал мои кроссовки! богдан просыпается от излишне громкого и запыхавшегося голоса их старшего сына. тихо обругав обожаемого старшего брата и по совместительству того, кого он неофициально зовёт «мужем», даня встаёт с криком: «воооо-ваааа». а лето в том году было каким-то особенно жарким.