Мгновение за окном.

      Она глядела, как маленькие снежинки, причудливо выглядящие на фоне серого мрачного неба, медленно и плавно опускаются на землю. В каждом дуновение ветерка, который подхватывал их, словно летний пух, было сокрыто столько нежности и какой-то утончённой грациозности, что не хватало слов что-либо произнести. В такие моменты она любила просто сидеть и смотреть, не нарушая столь хрупкую тишину излишними словами.       Ей было всего 16 лет. Такая юная и похожая на цветок, ещё не до конца раскрывшийся, но уже подающий надежды и радующий глаз. Она жила, была самой жизнью и дышала только любовью ко всему живущему на белом свете. Она была невинной ромашкой в чистом поле. Сорви её — и до конца своих дней, не успев поставить её в хрустальную вазу, не знать тебе покоя, лишь отравляющая душу грусть.       И всё же она больше не была одиноким цветком. Для каждого живущего есть кто-то свой. Возможно, запредельно далёкий, но так горячо любимый, что при первом взгляде на этого человека сердце, глубоко внутри, замирает, а потом начирает трепетать, трепетать, трепетать! И с каждой прожитой секундой чувство это в сто крат увеличивается, лишь бы чувствовать в своей руке его руку.       Она смотрит во двор школы. По заснеженной дорожке идут двое: парень в очках и девушка со смешным помпоном на шапке. Погода сегодня благосклонна, и потому боязнь отморозить носы больше не является помехой, чтобы упустить такую возможность побыть наедине с природой и друг другом. Тишина. Где-то вдалеке слышны рождественские песни, которые школьный хор исполняет каждый год. От этого элемента праздника на душе становится тепло и уютно, а потому любовь к своим друзьям каким-то волшебным образом опять-таки увеличивается, даже страшные морозы не помеха, даже вездесущий Филч не мешает им вместе постигать все чувства и красоты этого мира.       Они идут не спеша, словно время для них застыло и не существует никого, кроме мальчика в очках и девочки со смешным помпоном на шапке. Им сегодня всё равно на колкие взгляды посторонних людей. Они свободны, они словно две вольные птицы, и ветер несёт их в правильном — они это знают — направлении. И не существует преград, кроме собственных лютых демонов в их головах, которые любовь покорно посадила на цепи и приказала замолкнуть, ибо тут она вершит судьбу.       Девушка остановилась и протянула руки к парню, забирая его очки. Он улыбнулся, когда она ловко водрузила их на свой курносый нос и начала слепо щуриться, как старая кошка.       — Как ты можешь в них что-то видеть! — изумлённо прошептала она, тем самым забавляя его. — Нет, правда, одни размытые снежинки!       — Я и без них вижу, что ты сегодня прекрасна.       Она снимает очки и замирает, сражённая его словами. Они не новые, но каждый раз дарят одни и те же эмоции. От них сердце вспыхивает, ладони трясутся, а душа, душа поёт, и ты начинаешь видеть себя в другом свете, словно сошла со страниц дивных сказок. А всё от одних слов, сказанных именно «твоим» человеком.       Он сказал ей это впервые в заброшенном кабинете на первом этаже, совершенно не думая о последствиях и крича это от чистого сердца. Тогда он видел её покрасневшие щёки и изумлённые карие глаза. Сейчас, спустя целых три месяца, картина вновь повторялась, и это приносило теперь не облегчение от того, что грузом лежало на сердце, а самое настоящее счастье.       Она начала вертеть курчавой головой по сторонам в поисках любопытных глаз, которым потом будет невтерпеж рассказать всё своим подругам-сплетницам. Но только снежинки кружились с неба, да разносилась песнь по всему двору. Они были одни — на этой улице, в этом мире, в этой вселенной. И никого не существовало для него в тот момент, когда её красные от мороза губы накрыли его, слегка потрескавшиеся, но так желанно идущие на встречу прекрасному. Она боялась сделать лишнее движение, несмело обнимая его за спину, поглаживая по шее, спрятанной за тёплым шарфом. Он боялся навредить ей, а потому с необычайным трепетом, словно держал фарфоровую куклу, обнимая острые плечи и боялся, что очки будут больно утыкаться ей в переносицу, поэтому всегда снимал их. И всё: большего и не надо было.       Пускай за окнами бушевала страшная война, они, находясь в самой её эпицентре, не смели потерять ни друг друга, ни свою любовь, пронеся столь возвышенное чувство через многое: через предательство, через боль они сохранили верность друг другу и никогда не отпускали своих рук, оставаясь по-прежнему мальчиком в очках и девочкой со смешным помпоном на шапке.       Образы исчезли, растаяли, словно дым. Гермиона невольно вздрогнула оттого, как быстро это видение прошло. А потом улыбнулась, прижимая ладони к груди. Где-то там, глубоко-глубоко, билось её юное сердце, такое поистине счастливое и свободное. Там было так тепло, словно внутри у неё находился свой маленький костёр любви, а подпитывали его, несомненно, чувства, приносимые любимым человеком.       На её плечи опустилась кофта и чьи-то родные ладони сжали их.       — Сегодня больно прохладно. — сказал Гарри, садясь рядом. — Не хочу, чтобы ты заболела.       — Спасибо. — ответила Гермиона, сильнее прижимая к себе старенькую кофту. В ней и правда было теплее, но от осознания, что её принес именно Гарри из-за боязни, что она может простудиться, внутри становились теплее намного больше.       — А мы пойдём сегодня гулять? — спросила Гермиона, хлопая ресницами.       — Конечно. Если ты этого хочешь.       Он протянул ей свою слегка шершавую ладонь, и она, не раздумывая ни секунды, ухватилась за неё. Они встали друг напротив друга и замолчали, замерли, словно неведомая сила приказала им на мгновение стать статуями, у которых, однако, внутри бушевал настоящий живой пожар. А потом они рассмеялись.       Уже уходя из гостиной Гриффиндора, Гермиона в последний раз взглянула в окно. Там, парень и девушка сидели на старой скамье, и крохотные снежинки укутывали их замерзшие тела, словно одеяло. Мгновение — и образы пропали, а на их место пришла реальность, полная любви, счастья и бесконечного тепла друг к другу.