А карты говорят

Деворак ютится где-то на краю крыши. Отсюда открывается прекрасный вид на праздничный фейерверк и даже коты орут чуть тише обычного. Он весь такой нескладный и большой, но даже это не мешает ему оставаться незамеченным. Ведь что может сочетаться лучше чернильного плаща и неба, покрытого мелкими, едва заметными звездами? Было сыро. Деворак достал припасы с вином и хлебом из небольшой поясной сумки и устроился поудобнее. Внизу, под ним танцевали городские дети, взрослые пили хмель и каждый любовался праздничным фейерверком. Одним из немногих, к слову. После смерти здешнего графа, коего Деворак знал ближе, чем кого-либо другого из пациентов, их почти не использовали. Долгое время держали траур и ничего пышно не праздновали. Будь его воля, подумал Деворак, слез бы он к этой толпе в чудном обличии, затанцевал бы, пил с горожанами кислое вино, катал на руках детей. Чего ещё может пожелать уставшая душа? Покой да тишь вызывают стагнацию. А это то, чего на ряду с апатией Деворак боялся, но при этом желал больше всего. Врач не может быть чисто хладнокровным, иначе просто не услышит людей, не сможет быть чутким, когда это необходимо и искалечит. И вместе с тем, он должен таковым быть, иначе не выдержит ответственности и груза, обремененного болячками, травмами и смертями чужих ему людей. В схватке за человечность и хладнокровность победила первая. И беда это или судьба — остается для него загадкой. Он кусает наспех хлеб, что по вкусу больше похожий на медовый сухарь, от того, что бог знает сколько провалялся в сумке с травами и видит Мелину — рослую девочку, умную не по годам, что болеет каждые пару месяцев. Он раньше часто навещал её семью и был своего рода семейным врачом. Видеть её в здравии было приятно, и Джулиан видел в этом свою заслугу. Всё же, скромность была ему не по карману, как ни крути.