Самый дорогой человек.

      Вэй Ин смотрит на чашку кофе в собственных руках и с трудом верит в происходящее. С их последней встречи прошло два месяца и две недели скандала до коллапса маленькой вселенной самого дорогого для У Сяня человека. Юноша ведёт тонкими пальцами по ободку фарфора и тонет в кофейной гуще.       Он помнит, как пустота пожирала Цзян Чена изнутри. Как его некогда живой взгляд, в котором грозовое небо игралось вспышками фиолетовых молний в моменты радости и гнева. Помнит, как брат забросил фехтование и самолично наблюдал, как горит семейное фото в его руках и… ничего не мог сделать. Не имел права даже коснуться. Не имел права произнести слова. Просто не мог быть рядом.       Он помнил, какой спокойной была госпожа Юй, как тихо плакала шицзе, пряча покрасневшие глаза и на все отвечая дрожащей улыбкой. Дядя Цзян ходил мрачнее тучи, но ,кажется, наконец чувствовал себя свободным. Вот только Вэй Ин отчего-то тихо закипал ненавистью, тихой обречённой яростью. Почему все закончилось именно так? Где же хеппиэнд его такой черной полосы неудач, скрытых за ребячеством и подслащенной нежными улыбками Яньли, и объятьями А-Чена.       У Сянь смотрит на дисплей и снова блокирует экран. «—Исчезни.       Слова режут не хуже ножа. Цзян Чен по ту сторону двери поломанный, разбитый на тысячи частиц, распыленный в взрыве сверхновой. Вэй Ин ,как побитая собака, караулит его под дверью комнаты и засыпает ,прислонившись спиной к стене. Утром он просыпается с больной шеей и дрожью в руках. Срывается с тихим рыком и безудержным смехом, катается по полу и клянет себя последним словом, хотя не единственный повинен в этой драме.       Просто госпожа Юй скора на расправу, а Фенмянь устал отрицать. Просто Цзян Чен держался на одной слепой вере и надежде. Просто Вэй Ин тихо любил его ночью, позволяя отпустить и попытаться забыть «клевету», как страшный сон. Он сидел плечом к плечу и сжимал чужую ладонь, касался трепетно губами макушки и щек. У Сянь валил его на постель и не позволял вспоминать: собственные комплексы, пустые улыбки отца, крики и слёзы матери и ненависть к нему, Вэй Ину. Такому идеальному и такому же сломанному.       А потом случился потоп. Они застали эту ссору случайно и Вань Инь словил приступ. Он никогда не показывал слабость и слабым не являлся. Но вынести того, что слышали его уши, видели глаза, и ощущение ломающейся на мелкие частицы иллюзии… мало кто выдержит такое. А Вэй Ин тогда загулялся, а после так и не посмел проявить напор. Не вышиб дверь, не встряхнул как следует.       А после… стало просто поздно.»       Тихий колокольчик врывается в сознание болезненно, даже ностальгирующе. У Цзян Чена волосы собраны в низкий хвост и взгляд из-под очков усталый до ужаса. Серое пальто и тот самый красный шарф (У А-Сяня сердце проседает в грудной клетке под нежностью и отдается теплом где-то в животе). Он находит брата глазами и ,помедлив с минуту, разглядывая У Сяня, словно впервые видит, подходит ближе и присаживается напротив. Их колени соприкасаются под столом, и на его лакированной столешнице стоит одна на двоих чашка остывшего кофе.       Они молчат ещё минут пять, вглядываясь в лица друг друга. Разговаривая лишь взглядом и неловкими движениями. «Я скучал» «Прошу, прости» «Дай мне лишь шанс» — Как… как господин Цзян? — спрашивает А-Чен ,смотря в спину удаляющемуся официанту.       Не отец. Господин Цзян. Словно чужой, словно и не был никогда родным. У Сянь собирает всю свою выдержку, но голос иногда все равно срывается. Он рассказывает все. Об универе, о Лань Чжане, который снова вышел в первую тройку студентов. О турнире по фехтованию, о том, что решился-таки создать собственную группу. Что Хуайсан снова получил от старшего брата за прогулы, и, кажется, его спалили с Мэн Яо в одной из аудиторий.       Вань Инь слушает, наблюдая за чаинками в стакане, и впитывает родной голос кожей. Ему тоже хочется рассказать. Как больно осознавать правду, как страшно отпускать прошлое и принимать будущее. Как хочется обратно. Как хочется простить Фенмяня и полноправно осознать, что он ему не так уж и нужен как сын (он до сих пор не верит в это, и ,пожалуй, это к лучшему). Но он молчит. Вэй Ин немного бледней и волосы обрезал на корню. На руках черно-красные фенечки, и губы потрескались и искусаны. Так непривычно и по-родному близко.       Они срываются через полчаса. Сидят уже бок о бок, обнимая до хруста ребер и шепчут, шепчут о сожалениях, тихо, надломлено посмеиваясь над покалеченными судьбами. ***       У Вэй Ина небольшая квартирка-студия, до которой от кафе минут пять бегом на полной скорости. Они взлетают на пятый этаж, проворачивая ключ на два оборота и захлопывая громко дверь. Они прижимаются губами к губам ,не боясь ничего. Пальто Цзян Чена летит на барную стойку, за ним — куртка У Сяня. Руки сталкиваются, переплетаются тела. Они дергают за одежду, кусаются, прижимаются бедрами к бёдрам и стонут бесстыдно.       Вэй Ин снова, совсем как тогда, роняет Вань Иня на широкую кровать и ,оседлав чужие бедра, снова впивается в чужие губы поцелуем. Цзян Чен приподнимается на постели, вплетаясь пальцами в чужие волосы, и помогает стянуть с себя черный свитер, выгибаясь в пояснице, когда влажные губы покрывают его грудь нежными поцелуями, алыми метками. Он готов отдаться У Сяню, принять поражение, показать свои слабости. Вэй Ин желает согреть его душу и тело, вытрахать всю чушь и вырвать с корнями мысли о собственной беспомощности.       Оторвавшись от шеи брата, У Сянь стягивает с них обоих штаны и разводит чужие бедра, прижимаясь ближе, слыша чужой стон и делая лёгкое движение бедрами вперёд. Поглаживает большими пальцами тазобедренные косточки и ловит мутный взгляд горозового неба с отблесками фиолетовых молний. В груди проходится огненный цунами, срывая последние тормоза.       Подготовка проходит как в тумане. Они кусаются, шипят и тихо смеются с собственной глупости. А после только эйфория. Они шепчут в губы имена и цепляются друг за друга словно утопающие. Они кричат от боли и наслаждения, сплетаясь душами, деля одну печаль на двоих. Жёстче, резче, быстрее. Их выгибает, и последний поцелуй получается отчаянным и немного смятым. А после наступает штиль.       Они лежат в одной кровати по разные стороны, но им это нужно. Разобраться в самом себе, разобрать себя по полочкам, дать иному шанс принять себя и то, что это их жизнь. Что им идти одной дорогой. Что сшиты они алыми нитками с пурпурным отливом, и отрывать их не хочется от слова совсем.       А потом они просто сплетаются пальцами. И губами к губам ,медленно, осмысленно, горько, но так тепло.       И просто рядом.