Семь стариков и одна Звездочка: художники-террористы

      Арвен любила сидеть в сливовом саду, расстелив плащ на траве, и пить обжигающе горячий мелиссовый чай. Башни и стены Мятежной Крепости нежились в объятиях прозрачных майских сумерек, и в сливовых ветвях загорелись мягко и таинственно самосветные камни. Именно в это время, в час вечерний, на нее обыкновенно снисходило странное чувство, будто именно здесь всегда и был ее дом, хотя Ривенделл был столь же похож на северную твердыню, как пеструшка на ястреба. И сейчас она вновь ощущала, как сжимает душу пронзительно сладкое, мучительное чувство, которому Арвен не находила имени, а оттого звала грубо и неточно: любовь. Арвен полюбила Форменоссэ с самых первых дней своего пребывания в Валиноре. Но превыше того, полюбила она обитателей крепости: взбалмошных, своевольных, порывистых.       После Исхода крепость пустовала долго, до той поры, покуда не пришла туда из Тириона одна женщина. Непреклонная в своем решении, она несла свое добровольное изгнание и в одиночку, не ожидая ни помощи, ни понимания, начала поднимать Форменоссэ из руин. И то ли дух ее засиял подобно маяку, прорезая туман скорби, окутавший земли нолдор, то ли огни Тириона были слишком тусклы для возрождающихся и прощенных эльдар, променявших райский уголок на бесприютный Белерианд, но потянулись в твердыню Первого Дома бывшие изгнанники. Стали жить своим миром, по своему укладу. Поначалу на них дивовались и пофыркивали, кое-кто и вовсе родил изумительную в своей меткости фразу: «Форменоссэ, собратья мои, это Цитадель Сепаратизма, попомните, еще хлебнем мы от Этих!». «Цитадель Сепаратизма» предсказуемо упорхнула в народ, а самих форменоссцев с тех пор величали не только «Этими», но и сами угадайте, как. Хотя, сказать по правде, Арвен, уже изрядно пожив в стенах Цитадели так и не увидела, где ж этот самый Страшный Сепаратизм у них прячется. Единственное, чего искренне желали «Эти», чтобы к ним никто не лез, и чтоб сами они ко всем лезли, но нечасто. Однако, пока все выходило ровно наоборот. Вот и сейчас, судя по шуму, донесшемуся со стороны главных ворот, кто-то вновь решил нарушить местную атмосферу с белериандскими пошутейками и повернутостью на приближении НТР своими силами. Арвен одним глотком допила остатки чаю и поспешила причаститься происходящему.        У ворот происходило явление Эонвэ. Он был бледен, как выходец с того света, глаза его метали молнии. Арвен лично видела, как посланец Манвэ истребил взглядом комара, неосмотрительно попавшего в его поле зрения. «О, да он в гневе!», с каким-то даже весельем отметила она.       - Где?! – внезапно дискантом возопил Эонвэ. Очи его завращались диковато и пугающе. Зеваки, успевшие собраться вокруг него, начали предусмотрительно отодвигаться на границу зоны его досягаемости.       - Кто? – участливо спросил пришлеца подоспевший Макалаурэ.       - Предположу, что я, - подле нежданного гостя воздвиглась монументальная в своих женских статях Большая Ба Махтаниэн. – А еще предположу, прибыл ты к нам издалека и по чрезвычайному делу, ибо я не припомню случая, когда тебе, глашатай, изменяли что твое красноречие, что твой баритон. Чем могу?       - Ну знаете! – голос майа взлетел, дав неприличного петуха. – Ну знаете!!!!!       - Водички знаменосцу Манвэ!       - Нет, госпожа, это вам водички. С мылом. И ветоши! Да побольше, если желаете, чтобы ваших младших отпрысков в количестве двух штук все же отпустили из чертогов Мандоса. – Эонвэ наконец совладал с голосом. – И еще, с собой брать только домочадцев. В рядах Этих послышался разочарованный ропот. В небогатом на события Амане беспокойные нолдор были почти за любой кипиш. Теперь, прозрев, что их никуда не возьмут, и они ничему интересному не причастятся, эльдар Форменоссэ стремительно начали приунывать.       - Это все, конечно, очень интересно, но на дворе почти ночь, государь мой, - мягко ответила глашатаю Большая Ба. – Скажите, Чертоги не рухнут, ежели мы отправимся на место катастрофы утром?       - Не рухнут, но здесь замешана честь, престиж!...       - Престиж – не опорная свая, стало быть, до утра никому ничего на голову не рухнет.       - Дааа, изрядное художество, - почти с восхищением произнесла Арвен, окуная тряпку в ведро с мыльной водой.       - Ну а чего ты хотела от сыновей одного из лучших лингвистов по ту и эту сторону моря? – невинным тоном осведомился Макалаурэ, драивший стену слегка поодаль. – Зато какой размах!...       - Что поделать, в нашей семье все привыкли делать основательно! Ох, видел бы кто сейчас как феанорова жена бесславно оттирает стены, исписанные ее великовозрастными оболтусами!... Как вы там вообще в Белерианде княжить-то умудрялись?       А в Форменоссэ меж тем посевные работы!... Впрочем, ради постного лица Намо стоило сюда тащиться верхом на горбу этого нахала Эонвэ. «Орлом обернусь! Орлом обернусь!». Где он таких худосочных орлов видывал?       Так под размеренное ворчание Большой Ба тускнели под усердными руками нолдор начертанные флуоресцентной краской буквы «ГОЛО», дополнявшие неимоверно стильную готичную надпись «МАНДОС».