Львёнок

Всё началось еще давно, когда Банчан был подростком, а Чонин — совсем маленьким и достаточно глупеньким львенком. Их родители находили общий язык, и были одними из самых крепких друзей в прайде. Возможно, это стало одной из причин, по которой Чан так крепко ненавидел омегу. Ему сказали, что он — старший брат Чонина, естественно, условно. Но это значило в первую очередь: «Приглядывай за ним везде». Делать этого отнюдь не хотелось, особенно в разгар полового созревания, когда рядом ходят такие горяченькие омежки и то и дело подмахивают тебе хвостом, проводят им по носу, проходя мимо, а то и хуже: плавно прогибаются в спинке, оттопыривая хвостик и мягко мурлыкая, вспахивая землю острыми когтями. Взрослая самка льва никогда себя так не поведет, но прекрасные девочки-подростки, совсем не осознающие, что с ними должно произойти в ближайшее время, почти не контролируют себя. Мальчики-омеги ничем не лучше девочек, но Банчан почему-то никогда не обращал на них внимание. Альфу притягивали женские хвостики, женские лапки и женские мягкие ушки, не скрытые хоть и небольшой, но гривой, как это было у омег мужского пола. Чонину же доставляло большое удовольствие носиться рядом с Чаном, ведь он был таким единственным ребенком в прайде, у кого есть свой альфа-защитник. Его совсем не интересовал тот факт, что альфа открыто выражал своё недовольство, ему наоборот безумно нравилось наблюдать эту раздраженную морду и водить старшего за собой везде, где тому было необходимо, ведь иначе отец Чонина не на шутку подпортит тому гриву. Впрочем, альфа молился и ждал своего совершеннолетия. Ведь тогда он впервые увидит себя в человеческом обличии, сможет спокойно покидать территорию львиной стаи и направляться в город (его очень интересовали другие люди), где вполне сможет остаться жить подальше от Ян Чонина. — Тебе нельзя туда идти. — Кто сказал? — Твой отец. Если ты сделаешь хоть еще один шаг в ту сторону, тебе несдобровать. Чонин улыбнулся, это было видно по поднятым к верху усам, сощурил зеленые глазки и шагнул вперед, ожидая дальнейшей реакции своего «брата». И она последовала. Банчан резко кинулся на него, приминая лапами к земле и грубо кусая за холку, на которой в скором времени должна будет вырасти короткая и жесткая грива. Омега постарался изобразить рёв, но у него ничего не вышло. Он забрыкался, и чужие зубы стиснулись еще больше. Чем сильнее он дергался или двигался, тем больше было вероятности, что домой он придется с дырками в шкуре. И при этом он сам будет виноват, ведь ослушался своего отца — вожака целого прайда. — Отпусти, — он начал пищать, тем самым желая как можно скорее выбесить альфу, всем телом вжавшего его в землю. — Тихо, — скомандовал он, проговаривая сквозь стиснутые зубы. Чонин только услышал хруст ветки, как первая стрела с ярко пылающим наконечником воткнулась в сырую землю в полуметре от него. За ней последовала ещё целая армия таких же стрел, создающая круг около львов, и черные силуэты показались из-за кустов и деревьев. Чан стал потихоньку двигаться назад, в сторону земель, с которых они пришли, но тени окружали и надвигались со всех сторон. Омега зажмурился и только чувствовал, как Чан медленно тащит его по земле, по-прежнему держа не менее крепко. Он боялся говорить и открывать глаза. На секунду ему показалось, что альфа оставит его на съедение неведомым существам, ведь тот всегда мечтал избавиться от мелкого, но этого не последовало. В какой-то момент старший остановился и осторожно отпустил загривок мелкого, тут же ткнув его носом в спину, что означало лежать и не двигаться. Солнце заходило, и если поначалу в сумерках было совсем неясно, кто стоит перед ним, то сейчас, когда стрелы освещали происходящее вокруг, он увидел под черными одеждами человеческие лица. И в эту же секунду необычная боль, что, вскоре он узнает, называется разочарованием, пронзила его сердце. С самого детства он слышал истории от матери о том, что люди ничем не отличаются от них, только они изначально по природе львы, а люди всегда были и остаются людьми, без возможности перевоплощения. Чан знал, что такое охота, но почему-то никогда не думал о том, что и человеческому роду для пропитания она нужна. Не знал он только, на кого именно они охотятся и чье мясо едят. Как жаль было узнавать об этом в подобных условиях. Наступление чужеземцев было быстрым, они не оставляли Чану и минуты подумать. Единственная мысль пульсировала в его голове: сохранить жизнь Чонину. И он сохранил. Выпрямившись, расправив гриву, вцепившись крепко когтями в землю, альфа издал такой рёв, что летучие мыши, висевшие на ветвях, покинули свои места, а деревья прогнулись. Он смотрел на то, как в сырой земле догорали наконечники стрел и как люди в черных одеждах осели, а кто-то и вовсе убежал. И это всё же его не остановило. Чан кинулся на того, кто целился стрелой ему прямо в морду. К сожалению, он не знал, что таких было много, и один из них вот-вот прошьет острием лапу Чонина. Гнев и злоба окутали альфу. Над головой прогремела гроза, и тропический ливень накрыл сушу. В ту же секунду лев вцепился зубами в плечо врага и порвал его таким образом, что тело разделилось на две части. Отскочив от разорванного тела, в один прыжок Чан поймал стрелу на лету и перекусил ее, успевая когтями задеть стрелка, тем самым вспарывая ему грудь. Все, кто не успел убежать в лес, потерпели ту же участь, и теперь всё ещё теплые, но мертвые тела чужеземцев лежали на территории львиной стаи. Большинство истекало кровью, кто-то был просто без сознания от сильного удара. Чан поднял свою лапу из лужи крови и оглядел ее. В какой-то момент ему стало от себя настолько противно, что захотелось убежать прочь — стать изгоем и никогда больше не появляться на землях родного прайда. Ощущение глухоты стало потихоньку спадать: он начал слышать шевеление листьев на деревьях, догорание стрел и потрескивание упавших сухих веток от распространившегося огня. Но худшее, что он услышал, это был тихий скулеж. Омега лежал на земле, мокрые глаза смотрели на лапу, из которой торчала уже потухшая от ливня стрела. — Чан, — всхлип, и сердце альфы сжалось и тут же разбилось на тысячи осколков, — Чани, вытащи ее, мне больно, — он говорил еле-еле, и Чану на секунду показалось, что эта стрела попала мелкому прямо в сердце, а не всего лишь (как он потом осознает) в лапу. Лев двинулся к лежащему львенку, и все дальнейшие шаги были настолько тяжелыми, будто к ногам привязали огромные куски металла. Он боялся того, что увидит, а именно: кровь на обуглившейся шерсти. Не долго раздумывая, Банчан водрузил тело младшего себе на спину, стараясь как можно меньше затрагивать поврежденную лапу, и молча понес его домой, периодически слыша скулеж у уха, который омежка так старался скрыть. — На нас напали, — начал рассказывать вожаку, но не успел: его уже ударили лапой, оставляя кровоточащие раны на морде. Чан не поднял глаз и не смел разворачиваться спиной. Ему оставалось только стоять рядом с лежащим на полу Чонином, пока лекарь в обличии человека извлекал острие и обрабатывал различными травами рану, и ждать, когда ему разрешат уйти. *** С тех пор они не общались. Виделись, но не общались. Родители также проводили вместе время, вот только к Чонину был приставлен новый охранник — Уджин. Большой, взрослый лев казался с виду мягким и милым, неспособным никого обидеть. Но если Чонину угрожала опасность, то реакция не заставляла себя ждать. Чан ревновал. Ревновал так, что днем не мог находиться рядом со всеми и покидал территорию стаи, а на ночь возвращался снова. Малыш рос так быстро, что приобретал прекрасные изгибы львиного тела. Грива несколько пепельного цвета оттеняла белую шерсть. Глаза смотрели на все с неподдельным любопытством, особенно на Банчана, уходившего рано утром в неизвестном для мелкого направлении. А то, что мелкому неизвестно, надо исследовать, особенно, пока Уджин храпит недалеко от его ложе. Он спрыгнул со скалы легко, как пушинка, и осторожно начал красться за львом, чья шерсть на солнце была серебристой. На полпути Чан навострил уши и повел носом по слабому ветерку, медленно поворачивая голову и готовясь к прыжку на того, кто его преследует всё это время. Изначально он не мог определить даже пол того, кто идёт за ним, из-за вечно перебивающих своим ароматом цветов и сильного ветра, сдувающего любую догадку. Но теперь, находясь в лесу меж деревьев, он четко осознавал, кто там — сзади. Первая мысль, которая пришла в голову, была о том, что надо убежать. Но ведь тогда Чонин погонится за ним, заблудится и потеряется? Нет. Альфа в один прыжок оказался над омегой, вновь прижимая его к земле, как тогда. Он почувствовал, как зад подростка приподнялся и уперся ему в пах. Чонину оставалось до совершеннолетия три года, что означало скорое начало первой течки, в то время как Чан уже давно мог становиться человеком, хоть и ни разу не воспользовался этой возможностью. — Чонин~а, что тебе надо? — лениво проговорил он, переворачивая под собой младшего на спину и отмечая божественный запах чего-то свежего и нежного, будто перед ним лежало облачко. Омега лежал, сложив лапки на груди, и очень тяжело дышал. Он никак не ожидал столь скорого раскрытия, поскольку вовсе не догадывался о том, что пахнет за километр (никто воспитательные работы с ним еще не проводил). Чонин также видел, как альфа не сводит глаз со шрама на лапе, на котором вот уже много лет не растет шерсть. Недолго думая, Чан лизнул шрам и теперь уже смотрел в глаза младшего, неожиданно резко задрожавшего под ним. Чонин последовал его примеру и лизнул льва под глазом, туда, где несколько лет назад его отец оставил эти позорные три полосы. Если бы Чан смог, он бы покраснел, ведь кровь забурлила во всем теле, и единственный вопрос был в его голове: как себя сдержать? — Почему ты бросил меня? — Я не бросал. — Тебе стыдно? — Да. — Но за что? — За то, что не смог сберечь тебя. Они молчали. Чан поднялся и сел, смотря на солнце над головой. Чонин последовал его примеру. — Какой ты в обличии человека? — Я не знаю, — на эти слова львенок вскочил и баднул альфу в плечо. — Ты что, не смотрел? — он не мог поверить своим ушам. А Чан вполне мог. Ведь он ненавидел людей. С того самого дня он так яро ненавидел людей, что представить себя в их обличии альфа просто не мог. Как стать тем, кто разлучил их на долгие годы с Чонином? Сейчас он ненавидел людей так же, как когда-то свою обязанность — присматривать за младшим, и если бы ему тогда сказали, как сильно он будет страдать из-за этого, он бы рассмеялся этому льву в морду и ушел, предварительно помахав хвостиком. — Я хочу посмотреть, — не унимался младший. — Нет, говорю же! — он успел воскликнуть, как тут же замолк. Они оба подняли уши вверх, треск веток и быстро надвигающийся чей-то запах пугали обоих. Вот только Чонин расслабился быстрее, и сделал это очень зря. Ведь Уджин, которого он узнал по древесному аромату, выскочил из-за кустов на Чана и грозился перегрызть тому глотку. Чонин несколько раз крикнул, чтобы они остановились, но никто из двух дерущихся альф не хотел этого слышать. Тогда ему пришлось укусить Уджина за спину в подходящий момент, чтобы переключить внимание. И это сработало: лев с шерстью золотого цвета отпрянул от Чана и зло посмотрел на омежку. — Я тебя к нему пускал? — А он должен спрашивать у тебя разрешение? — Не с тобой говорю. — Твоя собачка всегда такая агрессивная? — с ухмылкой произнес Банчан, обращаясь к младшему. — Не называй его так, — тот нахмурился и сел рядышком с альфой шерсти желтого цвета. Ревность отозвалась жгучей болью в груди Чана, будто кто-то колет его сердце маленькими иголочками. Он понимал, что проведя столько времени вместе, не привыкнуть и не привязаться друг к другу нельзя. Вот только… Альфа думал о том, что, если бы он смог защитить малыша тогда, Чонин был бы привязан к нему, как и раньше, рос бы вместе с ним, а что ещё лучше — защищал бы его также, как защищает Уджина в эту минуту. — Пойдем, пока родители не проснулись, — сказал Уджин омеге и пошел в сторону их общего дома. Чонин грустно смотрел на то, как Банчан разворачивается при этих словах и в несколько прыжков преодолевает большое расстояние, отдаляясь от него в чащу леса. *** Из-за куста выглянул серебристый лев. Его шерсть так сильно сияла на солнце, что он решил, что будет замеченным в зеленых зарослях, но этого не произошло. Чонин находился в шатре, предназначенном специально для отдыха семьи вожака. Полог шатра был раскрыт, и в нем во все стороны крутился голенький мальчишка, стоявший напротив зеркала. Он рассматривал буквально всё: от пяток до подмышек, от пупка до ноздрей на своём милом личике. Волосы были больше пепельные, чем серые, что отличалось от цвета гривы. Он выглядел настолько довольным, что Банчан начал улыбаться вместе с ним, морща морду и высоко задирая усы. Альфа почувствовал, что сзади стоит чужак, по нелюбимому имени Уджин. У этого альфы, как выяснилось недавно, появилась жена, и, судя по слухам, должен был появиться ребенок. Но даже это не останавливало ревность Чана. — И чего встал, шел бы к семье, — не оборачиваясь, сказал он. — Пока он не нашел свою пару, я должен быть рядом с ним, — вздохнул Уджин и подошел ближе, — точнее сказать, пока его пара тупит, я должен быть с ним, — и ухмыльнулся. Чан обернулся и увидел приятного на внешность юношу, улыбающегося так, что клыки слегка проглядывали сквозь губы. Он был одет в типичную одежду для их стаи: рубаха и штаны из хлопка, и держал такие же вещи стопкой сложенные на своей руке. — Отнесешь? — Уджин наклонил голову и вновь еле сдержал свою улыбку. — Отнесу, — угрюмо сказал Чан, и хотел было стянуть зубами одежду с руки альфы, но тот не дал. — Сначала стань человеком. — Отвали, иначе останешься без ушей, — Чан рыкнул и выхватил стопку одежды. Альфа снова смотрел через кусты, держа в зубах то, что Чонин должен надеть. Но перед этим он должен встретиться с ним, когда тот будет стоять полностью обнаженный. «Даже без шерсти. Стыд», — пронеслось в голове Чана. Чонин по-прежнему рассматривал себя. На этот раз он очень внимательно смотрел вниз на что-то, чего старший никак не мог разглядеть. Ветка под лапой льва хрустнула, и омега испуганно обернулся назад. По его мнению, никто не мог подходить близко к шатру его семьи, обнесенного со всех сторон кустами и деревьями, так как боялись отца. И только один лев мог это сделать. — Откуда у тебя моя одежда? — юноша испуганно смотрел на Чана, опустившего глаза и морду от дикого смущения. Чонин еще не понимал того, как прекрасны его тонкие ручки и ножки, его белая кожа и твердеющие на свежем воздухе бордовые маленькие сосочки. Чан тоже до этого не понимал, но сейчас он просто не мог смотреть на то, как парень стоит перед ним, ничего не стесняясь, и лишь удивляется тому, почему именно этот альфа принес ему одежду. А еще этот небесный запах. Он стал сильнее, чем прежде. Ответа не последовало. Зато вместо этого юноша стал медленно подходить к нему, наблюдая за тем, как глаза альфы забегали. Чонин подошел ко льву и нежно провел рукой по гриве, спускаясь на ушко и мягко почесывая за ним, на что услышал утробное «мур» и вздрогнул. — Никогда бы не думал, что ты настолько чувствительный, — засмеялся омежка звонким голосом и так приятно улыбнулся, что у льва, кажется, действительно появились бабочки в животе. Он лизнул Чонина в щеку, и тот прижался к нему всем телом, обнимая за сильную шею. Секундой спустя тело омеги обвивали крепкие мужские руки, не сильно отличающиеся по цвету от омежьих. Младший поднял голову и увидел самые красивые и любимые глаза, рассматривающие его с жадностью и желанием. Уголки рта альфы были подняты, от чего образовались ямочки на щеках, такие же, как у младшего при улыбке. — Ты красивый, — он провел ладошкой по щекам альфы, поднялся на носочки и чмокнул его. — Ты тоже, — прошептал Чан и примкнул к губам омеги. Они целовались так долго, сколько могли. Руки альфы блуждали по бархатной коже, проводя ласково ногтями по выступавшим ребрам и лаская подушечкой пальца соски. Тихие стоны Чонина возбуждали тело настолько, что ему казалось, что он взорвется от перенапряжения. Рука опустилась на небольшой орган омеги, проводя пару раз ладонью по члену, он услышал громкий всхлип юноши, по внутренним бедрам которого стекала густая вязкая смазка белесого цвета. Шатер был по-прежнему открыт, но Чан знал, что их слившийся аромат распространяется сейчас на много километров вокруг, и никто не рискнет подойти сюда, прекрасно осознавая, чем для него это может закончиться. Банчан опустил руки, подхватывая младшего под скользкие ягодицы и осторожно насаживая его на себя. — Если я кончу прямо сейчас, будешь виноват ты, — усмехнулся альфа и ощутил, как Чонин, насаживаясь, стал елозить, тем самым скользя по органу и выбивая из Чана стон за стоном, — как-то ты слишком быстро привык, — тяжело выдохнул он. Кровать прогнулась под весом двоих людей, она скрипела под натиском старшего, и, кажется, шатер шатался в такт ему. Голос Чонина оказался слишком звонким для всей округи, и Чану приходилось иногда прикрывать ему ротик поцелуем, продолжая вдалбливаться в открытое перед ним тело. Смазка омеги пропитала простыни и одеяло под ними, альфе казалось, что он сам полностью в ней, потому что этот сильнейший запах окутал его с ног до головы. Держаться давалось с каждым толчком все тяжелее, а вскоре и вовсе не вышло этого сделать, ведь Чан излился внутрь омеги обильной струей. Вожак львиной стаи подошел настолько не вовремя, насколько он мог только себе вообразить. Голый Чан лежал сверху на его сыне, тяжело дышащем и прибывавающем в послеоргазменных судорогах. Жена его встала перед мордой и кивнула в сторону от шатра. — Я тебе говорила, нельзя сюда идти, да и сам чувствовал, баран ты упертый, — рычала она на него, но лев лишь только шагал тяжелой походкой в чащу леса, — не мешай детям, иначе внуков у тебя не будет. — Почему ему не мог понравиться кто-то другой? Этот даже защитить его не может, — пробасил альфа. — Потому что он его пара, — мягко произнесла она и боднула в шею, напоминая ему о том, что и у него есть любовь.