***
Закрываются двери твоей старой квартиры. Лёгкий хлопок и щелчок дверного механизма. С тихим, но слышимым лязгом ключ залезает в скважину, а твоя рука проворачивает его против часовой стрелки. Лязг-бух, лязг-бух — и вот уже не менее древний, чем сама эта квартира, замок запирает перед тобой дверь, которую уже никогда не захочется открывать, ведь именно так ты решил. Или не ты? Это не важно… Вниз по лестничному проёму, проводя рукой по пыльным поверхностям кованных перил этих, без преувеличения, раритетных в твоём городе пятиэтажных зданий. Нога резво следует за ногой, а кисть всё сильнее сжимает кожаную ручку чемодана, оставшегося тебе от родителей ещё с тех времён, когда они каждое лето ездили в Ялту. С тех времён, когда они могли беззаботно наслаждаться теплом и прибоем мёртвого моря. Украшенный, словно орденами, старый кейс был покрыт пожелтевшими наклейками, которых тоже коснулось время, которое он провёл валяясь где-то глубоко под диваном-тахтой, обитый слоями пыли и обжитый не одной семьёй паукообразных. Но это ни капли не мешает ему быть твоим надёжным спутником и сейчас, когда решение уже было принято. Двери разного колорита встречались тебе на пути, хотя большинство из них остались тебе знакомыми прямиком из того самого момента, когда ты стал здесь жить. Вот седьмая, в которой до сих пор живёт мать-одиночка с её ненаглядным сынком, в котором она души не чает. А ты ведь помнишь, как она кидалась в слёзы и хотела было уже идти на аборт, но… А впрочем, это не важно. А, вот и четвёртая — там когда-то давно жила добрая бабушка, герой труда, которой эта квартира досталась за немалые заслуги. Она была гордой, строгой и самостоятельной женщиной, но всё же излишне доброй в душе — лишь поэтому она оставила квартиру непутёвому сынку, который излишне активно поучаствовал в процессе становления женщиной для той тогда ещё девушки из седьмой, после чего благополучно получил горячую путёвку по местам не столь отдалённым от нашего с тобой мира на ближайшие лет восемь. Но ты выбрасываешь и эти моменты… Ах, вот и первая квартира. Там когда-то «догорала» свой век пара в возрасте. И вправду догорала, ведь та бедная старушка, словно воск, плавилась в его огненных руках, пока он старался хоть как-то ухватиться за неё, попытаться вытащить из вечного пожара болезни, но увы… С каждым днём ей становилось всё хуже и хуже, и с каждым прожитым ею моментом ей всё сильнее хотелось умереть и перестать отравлять собой душу единственному верному ей человеку. Он до последнего бился над лечением, буквально вырывая из докторов направления и лекарства, делал всё, что мог… Но победы её «рыцарю» было не видать — его «принцессу» всё же отобрал зверь, который будет гораздо страшнее любых из сказочных… И этот якорь был тоже выброшен долой из твоих мыслей. Пожалуй, это правильно — сейчас нет смысла грустить или жалеть. Сейчас только вперёд. Недлинный коридор, в который ты попадаешь спустя пять убогих ступенек последнего этажа, кажется тебе километровым. Что такое, эй? Ты в порядке? Почему сейчас твои руки трясутся, а губы дрожат? Ты не можешь плакать, нет, не нужно. Запомни одно: ты сейчас — нос корабля. Нос, что рассекает волны судьбы, и при этом никогда не оглядывается. Соберись — впереди ещё долгая дорога. Пора бы стряхнуть с себя пыль, а? Давай же, крепись и возьми, в конце концов, себя в руки. Тебе пора… Шаг. За ним ещё, и ещё… Будто этот дом впивается тебе в спину сотнями игл-крючков. Он хочет затянуть тебя обратно, как ловчий хватает беглую птицу за считанные секунды до свободы. Но сдаваться нельзя — позади прошлое. Последний рывок, сделанный тобой, будет первым шагом к чему-то важному, и, поверь мне, если ты его не осилишь, ты потом очень долго будешь жалеть… Твоя рука ложится на кнопку открывания магнитного замка — такого ржавого, что ты удивляешься, как он ещё держится в правом верхнем углу проёма и терпит все тяготы типичные для его вида техники: дёрганье ручки двери забывчивыми соседями, пьяные выходки местного пролетариата и всякие разнообразные детские, и не очень, шалости. Из-за всех этих испытаний дверь местами выглядела, как люк подбитого танка: покорёженный слой обшивки из металла, дыры ни то от ржавчины, ни то от снарядов, и искусные надписи и замысловатые рисунки по всей её поверхности, и некоторые из них видны даже с твоей стороны. Короткие пять писков из уставшего динамика, непроизвольный скрип ржавых петель. Толчок — исчезла преграда… Когда дверь отворилась, тебя встретил свежий поток прохладного вечернего ветра, который бывает таким приятным лишь в эту пору года — в осень. На улице светло, пускай и часть луны загораживают облака, медленно текущие куда-то вдаль без единого намёка на цель. Никого не напоминает, а? Ну да ладно… Не в ней дело, далеко не в ней. Ибо, как говорили великие, самураю важна не столько цель, сколько сам путь до неё. Звучит красиво, но на деле не так уж и часто прокатывает… Клёны, разросшиеся толстыми, почти вековыми стволами, разбросали свои ветви какой-то упорядоченной паутиной, укрыв тенью красно-жёлтой листвы почти всю середину дворика, за исключением вечных и бессменных «бельевых турников», как их в шутку величали в твоём районе. Дворик манил каким-то сонным уютом этих старых домов и улиц, каким-то особенным шармом оборачивался с виду обыкновенный прямоугольник этой советской застройки. Всё будто бы просит тебя задержаться на этой бетонной платформе перед подъездом, подышать воздухом и лишний раз переосмыслить то, что ты собираешься сделать с собой, подумать, готов ли ты на такую жёсткость к себе. Ты проходишь пару шагов, чтобы снизу оценить масштабы того бетона, что сковывал тебя годами, хочешь взглянуть в эти стеклянные глаза-окна, в которых всегда роилась жизнь, даже в самых малейших её проявлениях. Кое-где горел свет, и в некоторых из них виднелись силуэты. Где-то хозяйка, которая ждёт запоздавшего мужа, думая о затее устроить ему очередное рандеву с судьбой, в каких-то из окон были видны обычные с виду, но очень важные застолья, которые праздновать нужно сейчас и никогда позднее — наверняка это были дни рождения незнакомых тебе людей или праздники, которых ты ни разу ни касался. В одном из окон ты почти узнал себя. Это был мужчина из соседнего подъезда, сварщик. Ему уже было около шестидесяти, и он, давно уже выпустив детей из своего гнезда куда-то вглубь этих бетонных джунглей, поселился здесь со своей супругой, которую он терпел лишь из взаимной благодарности за годы, прожитые вместе. Он опирался своими старыми, до невозможности жилистыми локтями в посеревший пластиковый подоконник и, смотря куда-то в бесконечность, выкуривал сигарету за сигаретой, успевая сбрасывать пепел в маленькую ёмкость, которая, предположительно, когда-то была баночной спортивного питания. В такие моменты, как тебе казалось, он просто хотел расслабиться, отдохнуть от суеты дней. Наверно, хорошо, что ты не знаешь его настоящей истории, и почему он никогда не отвечал на вопросы о его сыне, почему он всегда переводил эту тему в своих нечастых с тобой диалогах на какую-то другую. Теперь тебе нужно двигаться дальше, чтобы не повторить тех же ошибок, сколько их совершил этот старый, забитый в оковы потраченного не туда времени и своих бед человек. Ты медленно начал движение, стараясь смотреть прямо, а не в пол, но голова была такой тяжёлой от мыслей, что ты лишь через раз отрывал её от потупленного взгляда в бетонную плитку, которая устилала дорожку. Откуда-то доносились не по наслышке знакомые тебе дворовые гитарные мотивы, которые разучивали местные пацаны, чтобы уже через несколько недель играть свои первые романсы. Но ты лишь ускоряешься, стараясь как можно быстрее прийти к своей колеснице, чтобы навсегда укатить из этого царства разбитой жизни. И вот, в самом конце дома стоит твоя стальная лошадь, которая уже изрядно застоялась в своём стойле. Красная Ауди Кваттро купе девяносто первого года с турбо V20, доставшаяся тебе от отца по наследству, стояла здесь без езды уже довольно продолжительное время. Последний раз, когда ты приехал на ней сюда, ты был уничтожен горем. Не хотелось ни жить, ни дышать, ни думать — сам факт твоего пребывания в этом мире был для тебя едкой отравой. Ты залёг на дно, которое сам же и вырыл. Какого чёрта, друг? Зачем? Я не могу поверить, что ты хотел уничтожить себя таким ужасным способом. Просто гнить, разлагаться в рутине среди толп неудачников, которые оставили свой жизненный путь реке времени. Тебе нет места среди них, ты знал об этом. Но кто мог тебя отговорить? Никого не осталось. Никто не помог… Хорошо хоть я смог втихую передать тебе весточку. Да, выжигать на кинескопе было через чур, да и взрывать его тоже, но только так бы до тебя дошло. Поверь, я знаю. Что же до машины? Да… Экземпляр хороший. Даже великолепный. Вероятно, ты раньше и не задумывался о его редкости. А ведь это отлично сохранившийся немец с левым рулём… Настоящий музейный экспонат. Может быть, когда-то думал, что это рухлядь и мусор, место которому на свалке, и которую отец тебе отдал на «покататься и выбросить», но когда ты впервые после копейки из автошколы сел за руль и разогнал эту красавицу, твоё мнение изменилось колоссально. Звуки, ощущения, даже запахи были на высоте! А ведь этой машине уже было под двадцать лет, и металл кое-где начал уставать, в то время как на счётчике уже сияла вторая сотня тысяч километров, которые наматывались сперва в Германии, а затем уже и в менее экзотических местах, по типу твоего маленького города и удалённой от него дачи. Сейчас вся она была грязна: слой пыли покрывал этот ровный капот, листья свободно лежали по всему остальному кузову, лишь изредка поддеваемые ветром, неспособным их смести, а колёса уж и подавно выглядели печально. Ну что ты так растеряно смотришь? Давай, принимайся за работу, умник…***
Молодец… Я горжусь тобой. Всего за полчаса ты умудрился привести её в более-менее живой вид. Теперь, в свете луны, её свежевымытый капот отдавал былым блеском, с которым она и уезжала из салона. Пыль, которая покрыла практически всю площадь стекол этой железной лошадки, теперь была очищена и убрана, из-за чего зеркала игриво блестели звёздами, а фары сверкали своими прямоугольными корпусами, внутри которых, казалось, отражатели не утратили ни капли заводского хрома. Колёса вновь были приведены в заводское состояние — подкачаны, вымыты и были готовы хоть сейчас пуститься в скачку по разбитым дорогам этого богом забытого места. Что же до того, что было под капотом… Знаю, ты никогда не был экспертом, но ты сделал всё что мог. Масло было долито, клемма «батарейки» была посажена на место, жидкости, в которых так нуждалось авто, были заполнены практически до предела, и я даже удивился, что ты догадался слить шлангом остатки старого бензина через лючок, после чего заправить туда новый, совершенно честным путём позаимствованный у соседнего заниженного авто, который местные величали «внатуре приора». Что же, этот кусок металла тебе даже в грешки не запишут, я в этом уверен. А теперь, когда ты захлопнул капот и трижды помолился, чтобы она завелась, ты подошёл к левой дверце и выдохнул. Сейчас нужно было делать это максимально нежно. Ты понимал свою вину перед ней — ты оставил её гнить здесь, вместе с тобой, ты даже не подумал, хотела ли она такого исхода, но теперь… Одними извинениями не отделаешься — леди хочет танцевать. Берёшь за ручку двери, словно это была кисть девушки, которую ты пригласил на этот бал жизни, чтобы станцевать не один и даже не два медленных танца и… Сиденья встретили тебя жёсткостью холодной кожи. Но это ничего — сейчас мы её прогреем. Мягко захлопнулась дверь — всё-таки немецкая резина держала марку даже спустя десятилетия. И качественна она не только в автомобилях, поверьте мне — из-за неё мои коллеги лишаются не десятков, а даже сотен миллионов новых клиентов в год! Но сейчас не об этом. Ключ стал на своё место. Два щелчка, за которыми следовала кратковременная вспышка приборной панели, которая, включив сперва максимальную яркость, почти сразу же переключила её в более умеренный, приятный глазам вид. Слышно было, как дворники чуть дёрнулись, а электроподъёмники стекол в секунду ожили, шатнув стёкла. Да, повезло — аккумулятор жив. Дело осталось за малым. Теперь нужно было, чтобы её кованое сердце вновь наполнило пламя, а её выхлоп вновь зарычал старой, но от этого не менее бодрой и игривой музыкой двигателя. Ты закрываешь глаза, вдох, резко вкручиваешь ключ до конца и… О да… Этот рык можно мало с чем спутать. Рокот старого двухлитрового немца — это вам не ворчание корейского дизеля или, не дай Бог, звон отечественной автопромышленности. В этом звуке можно услышать истории о подъёмах и падениях, о силе и мощи скандинавских земель, музыку, идущую к тебе через десятки лет истории этого куска металла. Бой этих пяти цилиндров звучал так бодро, что сложно было узнать в этой машине старушку, которая почти дожила до своего третьего десятка. Однако же, главный козырь этой красавицы ещё скрыт, но она откроет его лишь когда вы будете наедине, когда танец наберёт самые крутые обороты, и вы достигните пика его скорости. Она прогрета и готова. Не заставляй её ждать… В левую руку тебе ложится рычаг коробки, которая даже сейчас поражала тебя своим коротким ходом передач. Проверить сцепление, нажать лишний раз педаль тормоза — не мантра, но не лишняя в этом непростом действии прелюдия. Сцепление вошло в пол легко, словно горячий нож в тёплое масло, вторая так же вжала тормоз. Лёгким, но быстрым движением включается первая передача. Лёгкое же бурчание откуда-то справа, чуть ниже твоей руки, ознаменовало момент, когда она была уже на взводе нога с тормоза перешла на газ. Слегка надавил на него — и вот уже разгорячённая печь, рыча игристым выхлопом, уже хотела умчать тебя отсюда. Но ты отпускаешь её, ослабляя давление. Затем снова, не теряя ни секунды, уже чуть глубже вдавливаешь педаль, заставляя её рычать чуть громче, чем в первый раз, и снова отпускаешь. И так ещё несколько раз. Играешься с ней, да? Будь аккуратен — можешь обжечься. Педаль газа в пол и одновременно с ней ты отпускаешь сцепление насовсем. Она, пронзительно зарычав, забуксовала на месте, чуть подпалив резину, после чего резво дёрнулась и начала набирать стремительно скорость. Поворот, другой, и вот ты уже покинул столь привычный тебе дворик. Она была счастлива, и ты знал это. О, осознавал бы твой разум, сколько бы она отдала за тот шанс, что ты ей дал, ты бы наверняка мог вить верёвки из этого металлического чуда. Но сейчас у вас равная сделка — путь, который вы преодолеете вместе. Каких-то жалких две сотни метров, и ты уже заехал на съезд, который вёл прямиком на отрезок МКАДа, на старую, шестиполосную трассу, которую мало кто использует, однако ты помнил, что за ней следят и регулярно убирают соответствующие механизмы этого государства. Асфальт там был первоклассный даже по европейским меркам — это и было самым странным из всего того, что на этой трассе случалось. Как же это так: постсоветское пространство и качественный асфальт? Быть того не может… Впрочем, тебе в этом придётся ещё и убедиться, что эта дорога — нонсенс, какой он есть. Однако, нонсенс приятный, причём, вам обоим: тебе и твоей обворожительной спутнице, которая, как и женщины, с годами становятся только лучше… Ты включил старую кассету, которая валялась здесь с незапамятных времён. Её, наверняка, оставил ещё отец, когда сам эксплуатировал эту бестию. Ты никогда не включал этот кусок пластика, отдавая предпочтение року и джазу, который, как ты считал, грамотно сочетал в пропорции два к одному. Но в этот раз всё как-то иначе. Не хотелось слышать бодрой гитары, барабанов или душевные завывания саксофона — хотелось чего-то такого, что реально бы заставило тебя душой прочувствовать всё то, что томит в себе этот металл. Кассета запустилась и… О, Господи, разве это то, о чём мы подумали? Просто шедевр! Даже я не поверил своим ушам, когда зазвучал первый бессмертный хит Modern Talking. Я не могу ошибиться! Этот проигрыш ни с чем не спутаешь.Deep in my heart there is a fire a burning heart…
Deep in my heart there is desire for a start…
Эта музыка… Чёрт побери…I am dying in emotion,
It is my world in fantasy…
I am living in my, living in my dreams…
Как же приятно она звучит. Нет, ничего не буду говорить — слишком глубоко эта музыка засела в твоей и моей памяти. Столько упущенных моментов позади…You're my heart, you're my soul
I keep it shining everywhere I go
You're my heart, you're my soul
I will be holding you forever, stay with you together
Как думаешь… Ты сможешь себя пересилить? Сможешь забыть, а? Знаю, вопросы не самые приятные… Но ты уж слишком быстро вернулся в реальность. Может быть, даже в глазах угольки стали сверкать. Хотя, в твоём положении, максимум, на что ты можешь рассчитывать, так это маленький догорающий «камин». Часики тикают, неправда ли?You're my heart, you're my soul
Yeah, a feeling that our love will grow
You're my heart, you're my soul
That is the only thing I really know…
Музыка уходит на второй план, и руки уже не контролируются тобой — все движения давно уже заучены до автоматики, и даже такой долгий перерыв не заставил тебя забыть их. Ты остаёшься наедине со своими воспоминаниями. В правом глазу появляется одинокая слезинка, которая прошлась по лицу холодным шлейфом. Но ты не моргнул. Кадры-кадры-кадры — перед глазами немое кино. Помнишь девяносто первый? Тот крах, разнёсшийся неслышимым треском на миллионы километров вдаль и вширь? Как сразу после банкротства ты, по наводке отца, пришёл к ним на порог? А он ведь предупреждал, что того не стоит, он ведь говорил, что это топь, из которой целым не выбирается никто. Хотя, разве тебя это остановило бы? Деньги были нужнее, чем здоровье. Для неё, для родителей, для семьи… Сколько же ты совершил дерьма за свою жизнь, неразумное дитя? Десяток? Быть может, два? Нет. Гораздо больше, чем можно себе представить. Резал, бил, кроил кастетом в черепах невинных… Ты обманывал, ты стрелял не в тех, кто того заслуживал, ты воровал… Самые глубокие котлы ада буквально исписаны твоим именем и готовы будут принять тебя, когда ты закончишь свой путь. Я понимаю тебя — ты хотел как лучше, ты хотел жить. Но ведь кто не хочет? Твой взгляд застыл стеклом, когда в голове мелькали кричащие образы, обрывавшиеся смехом девушки, одобрениями друзей и «коллег». Чувствуешь, как во рту снова становится кисло? Словно в твою глотку снова упирается дуло «макарова». Вспоминаешь своё первое дело… Как вы брали магазин того старого еврея. Ты ведь действительно не хотел убивать, неправда ли? Курок же имеет свойство самопроизвольной активации, ха-ха. Как говорил один: «Не люди убивают людей, но оружие…». Верно. В таком случае, машины бы сами разбивали себя, ложки делали бы людей толстыми, а авторучки совершали бы ошибки, которые так свойственны человеку……you're my soul
That is the only thing I really know…
Заиграли последние куплеты старой доброй песни, которые выдернули тебя из раздумий. Неужели ты не слышал, как она играла всё это время? Протираешь щёку от всё ещё свежего влажного следа и чуть прибавляешь громкости, а то, если и дальше будешь забираться в воспоминания, рискуешь умереть раньше срока…Ты открывал ночь
Все что могли позволить
Маски срывал прочь
Душу держал в неволе.
Её любимая дорожка… Отец-таки смог записать её. Хороший он был человек. Добрый и честный. Ты же в него пошёл, да? Жаль, что его последний год был полон грусти… И ведь верно — как же могло так случиться, как же так сложилось? Любовь всей его жизни так неожиданно сбегает, опустошая не только его сердце, но и квартиру, а месяцем позже, ровно когда на неё пришла похоронка из далёкого Грозного, опустошает ещё и душу. Женщины… Кто же прекрасный пол поймёт и разгадает их самих?Пусть на щеке кровь, Ты свалишь на помаду. К чёрту барьер слов, Ангелам слов не надо
А зачем жалеть людей, верно? Они же мусор! Куда не глянь — их десятки, тысячи, миллионы!А мы не ангелы, парень! Нет, мы не ангелы
Убей одного — на его место придут трое, пятеро, а может и все семеро. Какое тебе вообще дело до их мечт, надежд и жизненных ситуаций?Темные твари, и сорваны планки нам Если нас спросят, чего мы хотели бы Мы бы взлетели, мы бы взлетели…
К чёрту эти ничтожные мешки с мясом, не захотевшие бороться. Ты убивал, верно, но это же было для благих целей, да? Жена, родители, ребёнок — им нужно было, чтобы ты был жесток, чтобы ты был зверьём, которое рвёт глотки и разрывает мясо. Но разве они заставляли тебя? Ах, ты сам так решил…Мы не ангелы парень! Нет, мы не ангелы Там на пожаре Утратили ранги мы…
Любой проступок можно оправдать. Поверь мне — я это отлично знаю. Ты, по меркам человеческим, та ещё мразь. Десятки тел, десятки пуль, боль и страдания — всё это есть на твоих руках.Нет к таким Ни любви, ни доверия…
Узнай бы кто твоё прошлое, ты бы наверняка получил пожизненное, а в лучшем для тебя случае — казнь. Но ты знаешь, что рассказать о твоём прошлом уже некому… Не это ли есть хорошо?Люди глядят на наличие перьев, А мы не ангелы, парень!
Знаешь… Хочется сказать тебе, что тебе всё-же повезло, но… Ты ведь этого не услышишь. И это печально. Ты многое вытерпел, и, причём, ты терпел это всё не ради себя, о нет. Осознавал тяжесть, но не заботился о том, что, возможно, собирать себя придётся кусочками. Мне жаль твою душу.Сотни чужих крыш. Что ты искал там, парень? Ты так давно спишь
Да. Тебе было очень тяжело. Твои зубы скрипят, когда ты вспоминаешь, как парковался возле его дома. Всего два десятка метров… Тогда тебя отвлёк соседский пёс. Уже даже не помнишь его вида, но отчётливо помнишь лай, на который обернулся, и…Слишком давно для твари, Может, пора вниз? Там, где ты дышишь телом! Брось свой пустой лист, Твари не ходят в белом!
Официально было установлено… Взрыв газового котла… Неисправности системы отопления… Жаль, что они знали, что он мог вывести их на тебя, на человека, что решил покинуть эту систему, на человека, решившего сыграть с судьбой по-крупному. А ведь всего неделя — и вы бы уже были далеко от этого ада… Во второй раз этот припев звенит эхом у тебя в ушах. Воспоминания катятся, словно снежный ком, и скоро уничтожат тебя изнутри. Ты вспоминаешь, как пугал её, беременную женщину, когда усадил её в авто, собрал всё, до чего мог дотянуться, и умчался прочь из этого места. Повезло, что в багажнике хватило места аж для всех шести сумок, забитых зеленью. Были ли те бумажки твоей расплатой, а? Стоило ли это того? Ты выключил магнитолу — сейчас лучше без неё. Нужно бы аккуратно въехать на трассу… Интересно, что же это такая за трасса? Пускай это и глубокая ночь, да и город твой не один из самых больших, но разве здесь не должно быть полно народу? Шесть полос пустоты, в середине которых даже нет разделительных барьеров. Странно всё это, ненормально… Вспоминаются первые моменты жизни после этого ужаса. Ты купил квартиру, вложился в правильное русло… Получил хорошую должность — наконец ты работал по профессии. Ты имел не просто коллег, но лучших друзей, которые завсегда помогали тебе. Жена? Нет, ангел во плоти! А ещё и маленькая дочь… Она не должна будет ни в чём нуждаться — этот мир будет у неё под ногами. Кажется, даже небо в те дни было светлее, а солнце светило ярче. Всё же, мать его, хорошо было… Нога всё глубже уходила вниз, вжимая педаль газа в пол. Спидометр уже давно показывал сто пятьдесят на её пятой передаче. Машина едва заметно дрожала — то была коррозия и старые прокладки, которые изжили себя ещё пару лет назад. Изжили себя тогда же, когда и ты изжил себя. Верь не верь, но смерть — это не то, что вы, люди, называете смертью. Истинный конец твоего бытия наступает лишь тогда, когда ты перестаёшь верить в то, что происходит вокруг тебя. Когда человек, ещё не рождённое дитя реальности, мгновенно перерезает пуповину, за счёт которой жил и существовал разумом. Настоящая смерть не всегда наступает после того, как сердце не бьётся. И самое ужасное, что может случиться с человеком — это когда он умер, но продолжает жить. Жить долго, годами, десятилетиями… Ты умер в тот сраный день, когда тебе позвонили. Ты разлёгся в своём любимом кожаном кресле, ожидая конца рабочего дня, раздался звонок на старый стационарный телефон. Ты поднял его, ожидая, что это в очередной раз звонит жена, но ожидания разбились, когда холод голоса диспетчера проговорил твои инициалы, спрашивая, попал ли он по номеру, или нет… Ты слегка смутился в тот момент, но всё же ответил, что звонок был совершён верно… Из глаз вновь потекли слёзы — две одинокие капли вновь упали куда-то вниз, оставив блестящие следы на лице. Передозировка наркотиком… Кома… Как же твоя малышка могла так поступить? Её же учили, что этого делать нельзя, множество раз вбивали ей в голову лекции о наркотиках и как на них подсаживают, но… Видимо, ей этого не хватило. Двенадцать лет на этом свете, и она решила доказать «подружкам», что тоже не боится и… Взяла эту, чёрт побери, марку. Кто же знал, что девственный организм даст слабину и прогнётся под этой дрянью настолько сильно, что дойдёт до такого? Тебе явно дали понять, что дело дрянь. Теперь она либо инвалид, либо растение до конца жизни… Возмездие ли это было или просто случайность — даже мне об этом знать не дано. Это было очень больно. Это был удар, сила которого была больше, чем ты мог вытерпеть. Каким бы сильным ты ни был, всегда найдётся то, что поразит в самое сердце… Телефон мгновенно полетел в сторону. Дыхание стало резким, прерывистым. Твой лоб покрылся потом. Ты вспомнил о жене, ведь по её адресу могли тоже позвонить, а ей ни в коем случае нельзя волноваться — болезнь, с детства донимавшая её периодическими депрессиями, могла уничтожить её в этот миг. Ты мчался из офиса так быстро, как мог, ты сбивал людей собой, будто ты был буйволом, видящим лишь красную ткань. Минута — и ты в машине. В этой же Ауди… Секунды — ключ вставлен в скважину, а машина, рыкнув, помчалась на всех парах. Мгновения — и ты вжимал педали так, как никогда в жизни… Первый этаж, второй, третий… Ты добежал до своей квартиры в одном из спальных районов. Судорожно вставляешь ключи, провернув которые ты дёргаешь со всей силы дверь, влетая в коридор, и буквально несёшься в вашу спальню, минуя длинный коридор просторной квартиры. Руки до хруста сжались на руле, а из глаз уже рекой лились слёзы. Машина всё сильнее набирая скорость — уже сто семьдесят. Ты помнишь ту песню, что играла в комнате, ты помнишь запах крови, манящий металлом, и помнишь этот вид… Море… Вы всегда мечтали поехать жить туда, куда твои родители ездили на отдых. Поднять на ноги дочь, помочь ей освоиться в жизни и… В свой маленький рай, чтобы не мешать ей. Море… В тот день ты тоже увидел море. Только оно было красным… Алая лужа вокруг табуретки, затянутая на шее петля, нарядное платье со свадьбы, перерезанные кухонным ножом запястья… Нет, такого просто не может быть. Так не должно было быть, верно? Это же чёртов сон! Дурной сон, и никак иначе. Ты просто уснул в офисе от того, что работы просто не было, — ты успел всё сделать, после чего задремал, а сейчас этот кошмар прервётся, когда зазвонит телефон рингтоном, который ты поставил на номер жены. Сейчас это всё закончится, верно? …Ты стоишь в проёме и слышишь ворчание старого граммофона, на котором играла Анна Герман.Ты спеши, ты спеши ко мне, Если я вдали, если трудно мне… Если я словно в страшном сне, Если тень беды в моём окне…
Стройная красавица, которая пережила с тобой все те невзгоды девяностых, которая была твоей опорой в жизни не один раз, и которая подарила тебе дитя, была мертва. Она висела под потолком, лишь изредка покачиваясь и издавая скрипящие звуки старой льняной верёвки, что лежала на шкафу. Рядом лежал длинный окровавленный нож, которым она раньше нарезала салаты. «Почему?» — единственная мысль, которая пролетела у тебя в голове. Ты не мог понять, почему это произошло. Твои ноги подкосились, и ты упал на колени. «Почему?». Редкие глаза-хамелеоны, которыми ты был одарён с рождения, в это время дня должны были быть светло-зелёного окраса. Но сейчас они были серыми — их цвет ушёл. Теперь они никогда не будут яркими. Ты не мог даже заплакать — с детской растерянностью ты смотрел на её бездыханное тело и не понимал. Неужто и вправду существует кара Божья?..Не спеши, когда весь мир в тиши… Не спеши… Не спеши… Не спеши, когда весь мир в тиши… Не спеши… Не спеши… Не спеши…
Ты уже не помнишь, как резал верёвку — сохранился лишь один фрагмент. Тот, когда ты последний раз поцеловал её в лоб, тогда, когда уложил её на пол, прямо в кровавое море, освободив её тонкую осиную шею от грубой верёвки всё тем же ножом. Кадры, словно из старого альбома, мелькают пред взором. Спускаешься вниз, забыв запереть квартиру, вновь садишься в машину и держишь путь в больницу — тебе предстояла последняя встреча с маленькой копией твоей жены — с твоей единственной дочерью… Ты ничего не помнишь про путь, но помнишь финал — ты стоишь перед одиночной палатой, где и лежало тело твоей малышки. Зашёл, защёлкнул замок двери и стал медленно приближаться. Она была точной копией матери — один в один. Те же прекрасно-ровные черты лица, пухлые губки, правильный нос и голубого цвета глаза. Цвет моря… Ты привстал на колено рядом с ней, взял её маленькую ручку и поцеловал. Сейчас твоя дочь бездумно смотрела в потолок, лишённая сознания. Теперь это была лишь её оболочка, которой она лишилась по глупости. Сама себе подписала смертный приговор… Ты выдернул рубильник. Голова сама опустилась вниз. Ты ничего не слышал и не чувствовал. Ни крика врача за дверью, ни звука шатающейся под ударами двери, ни стонов задыхающегося детского тела — ты выключился из этой реальности. Мир убил тебя. Снова. Ты в тот момент остался совершенно один. Брошенный миром, высаженный пассажир реальности. Ты и вправду тогда умер, а твоя оболочка запустила последний протокол — жить. Тебя и вправду наказали. В тот момент ты получил сполна, и долг был уплачен. Не осталось ничего, кроме зелёных бумажек, ради которых ты в своё время лишал детей отцов, отнимал детей у родителей и забирал мужей у жён. Сполна хлебнул той горечи, что оставил миру… Да… Те несколько часов поездки до соседнего города тогда казались вечностью. Пускай и трафик был плотным, но ты гнал, как сумасшедший — тебе хотелось как можно быстрее уехать, уйти от всего живого. Именно поэтому выбор пал на давно купленную однокомнатную квартиру на окраине города, которую ты хотел подарить дочери, когда та поступит в здешний ВУЗ и захочет жить отдельно. Глубокой ночью ты прибыл туда и… Выбыл из жизни. Ты существовал однообразно — каждый вечер пялился в пустой телевизор, который даже не работал, ел одни лишь недоваренные макароны и смотрел в ночное небо, бесцельно проживая данное тебе время. Ты даже не понимал, что ты до сих пор жив — твоё тело всё делало за тебя по давно заданной программе. Пытался ли ты покончить с собой? Нет. Ты бы этого не смог, ибо ты слишком слаб. Хотел ли вернуть время назад, изменить своё прошлое? Да. А кто бы не хотел?.. Ты, не отрываясь, смотришь за дорогой, пока из твоих глаз вытекает все те страдания, что ты годами запирал в себе. Как болезнь, как раковая опухоль эта чёрная масса росла внутри тебя, питаясь остатками тех приятных чувств, что томились глубоко у тебя в памяти, заблокированные печатями ран. Но сейчас, когда вся эта мерзость выветривается из тебя по секундам, ты начинаешь приходить в себя… Что может быть хуже: умереть, не приходя в сознание, или очнуться от болевого шока, ощутить весь болевой спектр яда, что сейчас стремительно убивает тебя, пережить ад и вернуться обратно? Не знаю. Это дело морального выбора, но… У тебя другая ситуация. Ты смог очнуться, и сейчас каждая сломанная кость, каждая порванная в клочья мышца, каждая кровоточащая рана дала знать о себе в полной мере, без малейшей дозы болеутоляющего. В твой разум пришло осознание, что ты всё ещё один. Что тогда, несколько лет назад, ты потерял свою последнюю надежду на счастливое будущее, что ты саморучно уничтожил последний шанс, в виде едва живой дочери. Ты сам дёрнул рубильник на этом электрическом стуле, к которому и был прикован. Ты заслужил это? Заслужил ли ты это?.. Нет, я не могу тебя судить… Но даже сейчас, когда ты кричишь в своей машине от горя, когда перед глазами, в которых лопнувшие сосуды давно уже залили всё кровавой пеленой, ты всё ещё не борешься за свою жизнь. Ты очнулся, но всё так же беспомощен. Ты пытаешься найти хоть один повод попытаться начать всё сначала, верно? Этот разум, погружённый в агонию, пытается всё уладить, пытается успокоить себя, вывести из состояния хаоса мысли. Ты, сам того не хотя, борешься… Но, кажется, ты уже дошёл до финальной точки. Ты спрашиваешь себя, требуя срочного ответа: «Можно ли начать жить заново… Когда по твоей вине умер отец, когда твоя жена покончила с собой из-за вспышки депрессии, а дочь, которая впала в кому, была убита тобой?» Значит, ты всё-таки решился… Здесь моя работа, можно считать, окончена. Было, как ни крути, приятно работать с тобой все эти годы. Прощай и… Прости, если где недоглядел…***
Человек, одиноко сидевший в пустой, как ему казалось машине, наконец осознал для себя. Он умер ещё тогда, когда вошёл в квартиру и увидел жену. Просто тогда он ещё этого не понял. Всё, что было после, — всего лишь рейв. Дрянная вечеринка с дешёвыми наркотиками и не менее дешёвой выпивкой, которая изрядно потрепала рассудок, и которая должна была когда-то кончиться… Но человек собрался духом. Он восстановил дыхание, вдохнул поглубже, вытер с лица остатки нервных слёз и закрыл глаза. Только мужчина прислушался к машине, как был несказанно удивлён — так плавно и тихо она ехала в эти сто восемьдесят километров в час, как не ехал их мерседес люкс класса его давно забытого знакомого. Хороший, бодрый гул двигателя, приятная, мягкая подвеска и запах асфальта — вот что его сейчас сопровождало. Человек, не глядя, включил магнитолу. Она зажужжала внутренностями, пару секунд шипела, после чего из старых динамиков стал доноситься знакомый гитарный мотив. На глазах уже снова хотели появиться слёзы ностальгии по тем временам, что давно уже утекли в песок времени, которое всегда бежит и никогда не спотыкается…Они говорят: им нельзя рисковать, Потому что у них есть дом, В доме горит свет…
Где-то вдалеке он заметил сигнальные огни. Они были не похожи на обычные — то наверняка был большегруз, ведь светился он на дороге, как большая новогодняя ёлка. Тоска навалилась на плечи. Человек понимал — больше некуда возвращаться и некуда идти. У него ничего не осталось. Лишь чёртов счёт в банке, уйма зелёной бумаги и груз за спиной…И я не знаю точно, кто из нас прав, Меня ждет на улице дождь, Их ждет дома обед… Закрой за мной дверь, я ухожу. Закрой за мной дверь, я ухожу…
Не за что больше бороться, да и не хочется… Разве есть шанс начать всё сначала, когда бóльшая часть жизни осталась позади, а память тянет на дно. Незачем больше переживать об этом — ничего из этого уже не вернёшь. Но и нового ничего не построишь. Непроходимый тупик. Ловушка…И если тебе вдруг наскучит твой ласковый свет, Тебе найдется место у нас. Дождя хватит на всех…
Рука дёрнула ручку коробки и включила шестую передачу. Ты вдавил газ в пол до конца. Теперь двигатель зарычал так, как не рычал никогда на твоей памяти — два литра бензина сейчас звучали как лев и тигр одновременно. Подвеска перестала трястись, скрип сидений исчез, а фары, мигнув дважды ближним светом, включились на полную мощность. Машину было не узнать. В этот раз она решила показать свой максимум, что позволяли годы. В последний раз тряхнуть старым металлом…Посмотри на часы, посмотри на портрет на стене, Прислушайся — там, за окном, Ты услышишь… Наш смех…
Между старенькой Ауди и фурой оставалось около половины километра. Он переместился влево, прямо к первой полосе — самой близкой к пространству между двумя направлениями. Его лицо не выражало никаких эмоций. Только из усталых глаз, украшенных синяками, изредка поблёскивал бисер выгорающих эмоций. Двести… Двести десять…Закрой за мной дверь, я ухожу. Закрой за мной дверь, я ухожу…
Три сотни метров, две… И вот когда между ними оставалось около ста метров, он до упора дёрнул руль влево. Машина, взвизгнув подвеской, перепрыгнула короткую колею и заскочила на соседнюю сторону широкой дороги, где в момент оказалась на той же полосе, что и огромный тягач Вольво, который оказался здесь в нужную минуту и в нужный час…Закрой за мной дверь, я ухожу…
Человек, слыша протяжный вой гудка большегруза, закрыл глаза и впервые, спустя долгие несколько лет, своим постаревшим от боли и горечи жизни лицом выдавил последнюю улыбку, на которую ушёл весь остаток моральных сил. Ему не нужно было волноваться или печалиться — скоро он снова увидит их…Закрой за мной дверь… Я ухожу…
***
— … Чудовищное ДТП произошло в эту ночь, на шоссе возле города