Чертов Король Крыс.

Где-то в пустыне, за пределами Battery City, в старом мотеле. -Есть ли смысл сопротивляться дальше, если даже те, кто начали это противостояние, те, на кого мы молимся, кому поклоняемся, не справились. Разве есть у нас хоть какие-то шансы? Мы кучка неудачников, что ошиваются за пределами цивилизации в какой-то разваливающейся дыре, мы питаемся едой корпорации, с которой и боремся, мы пьем воду с этикетками этой же корпорации. Мы жалкие. Жалкие настолько, что Better Living не обращает на нас внимание более чем полностью. Нас даже больше не сгоняют с насиженного места, мы живем, как мусорщики и к нам относятся, как к отбросам. Прошло столько времени со смерти Пойзона и что изменилось? НИ-ЧЕ-ГО! Мы не смогли НИЧЕГО изменить, от этого опускаются руки. -Ох, не будь наивным, мальчик! Мы не можем все изменить в один момент, это не так просто. Мы лишь идейные последователи, потерпевшей разгромное поражение команды. Всему свое время, а пока нам нужно сидеть тихо и не высовываться. Так что расслабься, хах.       Два парня сидели на полу одного из номеров мотеля, обливаясь потом и прислушиваясь к ветру, что свистел сквозь разбитое окно. Солнце светило прямо в глаза и заставляло страдать их сразу на нескольких уровнях: от света и от жары. Единственное, что их спасало — прохлада бетонных стены и пола. Это и была главная причина, почему они предпочитали сидеть не на кровати и не на стульях. Солнце слепило, но им было слишком лениво, чтобы встать и уйти в другое место. Второй наклонился к уху Первого — Ходят слухи, что Пойзон жив — прошептал он и расплылся в усталой улыбке. В той, что бывает у вусмерть пьяных людей, когда они уже не в состоянии разговаривать и улыбка — это их единственный способ выказать свои эмоции. -Тогда где он? Где-то посреди пустыни в брошенном кафетерии -Послушайте меня, браться и сестры! Мы война! Мы агония! И мы окажем сопротивление этой чертовой диктатуре, мы будем бороться с ебанной корпорацией, захватившей наш мир! Мы есть новое общество! Я есть новая власть! Зовите меня мессией! ЗОВИТЕ МЕНЯ КОРОЛЕМ! — Кричал парень, стоя на бетонном постаменте, что на самом деле был прилавком, раньше на нем стояли горячие пироги и ароматный кофе, а сейчас парень в пыльных кедах. — Я ваш самопровозглашенный король и только я могу привести вас к победе! Слушайте меня! Следуйте за мной! Я люблю вас, люблю вас и ненавижу весь этот гребаный мир! Его крики отражались от облезлых стен кафетерия и возвращались к нему же словно бумеранг. Мужчина стоял, раскинув руки в стороны, точно ожидал оваций и восторженных криков толпы. Толпы, которой не было. В ответ он слышал только писк крыс и шорох их маленьких лапок по оборванным кускам обоев, которые годами покоились на полу. -Неблагодарные сучьи дети! Я к вам со всей душой, а вы! Никакого уважения! Ебаные крысы. — Бормотал парень, слезая со своего импровизированного постамента. Делал он это аккуратно, чтобы не порвать свой плащ, сделанный из старых вырвиглазно-зеленых штор, что когда-то украшали окна этого заведения и чтобы не раздавить своих подчиненных неловким прыжком. Это был человек, в котором трудно признать Пойзона: его знаменитые красные волосы поблекли и отросли, на лице выступили скулы от вечного недоедания, по той же причине его привычная одежда висела на нем, как на вешалке. Но это все еще был он — тот самый знаменитый, невероятный Пати Пойзон. Благо, у него не росла борода от слова совсем. Он обогнул прилавок и ушел в помещение, которое когда-то было местной кухней, и постарался, как можно быстрее пройти сквозь него к двери заднего выхода. Кухня была страшным местом, здесь не было ни одного окна, поэтому никогда не было и света, всегда полная темнота, всегда холодно, даже в самый жаркий день. Воздух был густой и тяжелый, он оседал внутри легких, наполнял их собой, и вытолкнуть его назад было уже не так просто. Казалось, что тонешь. Сироп воздуха был вязким и тягучим, отдавал гнильцой. Даже королю было можно чего-то бояться, поэтому он боялся кухни. Пойзон заходил туда и страх пробирал его до костей, проникал в каждую клетку и одурманивал. Страх — транквилизатор, страх — наркотик. Иногда он пробегал сквозь кухню с закрытыми глазами, и это придавало ему уверенности. Что-то вроде детского «я тебя не вижу, значит, ты меня тоже», наивно, но работает. Раньше, чтобы не бояться, он палил из лазерной пушки, стрелял наугад во все стороны, чтобы хоть на секунду осветить помещение, но однажды луч отскочил от висящей на крючке кастрюле и ранил его, но это пустяки. Однажды луч отскочил и убил крыску, маленькую бедняжку, ни в чем не повинное животное, тогда Пати торжественно хоронил ее, как бойца, а после держал траур месяц или около того, все равно у него не было календаря. Он выбежал на улицу через заднюю дверь, выбив ее плечом и наконец смог вздохнуть с облегчением. На кухне Пойзон старался не дышать, потому что это казалось не безопасным. Никакого логического объяснения не было, да и разве нужно оно, если и так прекрасно знаешь, что этого делать просто нельзя. Он знал, что если вдохнет — он утонет, затхлый воздух наполнит его легкие, они отяжелеют и Пойзон больше не сможет выносить их вес, тогда он свалиться на пол и больше не сможет пошевелиться, кухня беспощадно прикончит его. На улице стоял грузовик, как казалось, с тысячью банок синтетической еды от Better Living. Не известно, сколько лет они уже лежали в этом брошенном всеми автомобиле под палящим солнцем пустыни, но еда ничуть не становилась хуже, может потому, что хуже уже и быть не могло или потому, что она была сделана из какого-то дерьма, которое просто не может испортиться. Как только глаза Пойзона привыкли к солнцу пустыни, и он смог смотреть на мир открытыми глазами, а не сквозь маленькую щель прищура, то подобрал плащ, чтобы вдруг не наступить на него, и запрыгнул в кузов. Трудно было находиться здесь долго, любой, кто когда-либо садился в машину, которая простояла целый день на солнце, понимает, в чем дело. Было душно, как в бане, на стенах образовался конденсат, а жара была еще хуже, чем под солнцем, чувствуешь себя запертым в духовке. Пойзон взял сразу шесть банок, чтобы больше не проходить испытание кухней сегодня. На еде из этой машины он прожил уже не один месяц, а банки все никак не заканчивались, запас казался вечным. И хотя Пати вполне понимал, что ничего вечного не бывает, он не мог перестать относиться к грузовику, как к божественному источнику пищи для всех страждущих. У Пойзона никак не получилось уместить в руках все шесть банок, все время какая-нибудь одна выскакивала из его рук и падала, ударялась о дно кузова с глухим звуком, что разносился эхом, а этикетка с вечно улыбающимся лицом с издевкой смотрела на Пойзона, гул казался смехом. — Что ты пялишься? Думаешь умнее меня? Получи блять! — Он пнул банку, и та укатилась в противоположную сторону кабины, но теперь гул от удара походил на жалобный стон, что привело Пати в восторг. Парень ушел с пятью банками и не то, чтобы был чем-то недоволен. Он снова вышел под палящее солнце, подошел к задней двери здания, собрался с мыслями, вдохнул поглубже и с диким воплем вбежал в здание, толкнув дверь плечом, к счастью, она открывалась в обе стороны. Крик как бы защищал его от всех опасностей темной кухни. Он вышел в основную часть кафетерия, где раньше находились посетители, где прежде стоял густой аромат пирогов, казалось можно наесться, просто дыша в этом помещении, и где в прежние времена стоял шум из разговоров и джаза. Он бросил четыре банки на прилавок, а одну начал открывать ножом, потому что об открывалке для банок и речи идти не могло, наличие здесь ножей — уже большая удача. -Крыски, это время для завтрака — сказал парень сладким голосом, которым обычно сюсюкаются с маленькими детьми, и вывалил еду из банки на пол. — Жрите и не подавитесь, дорогие мои. Он взял еще одну банку на этот раз уже для себя и так же начал открывать ее ножом. Кончик у ножа давно был отломан при прошлых неудачных попытках открытия, но теперь, будучи в таком состоянии, он выполнял функции открывалки даже лучше. Правда он затупился и покрылся ржавчинной, что немного мешало, но жаловаться не приходилось, только если иногда, только если крыскам. Он заложил свой красно-черный шарф, как закладывают салфетку перед едой в приличном обществе. По назначению шарф уже давно не использовался, по понятным причинам, зато часто пригождался в быту: был идеальной подушкой, хорошей салфеткой и частью декора. Ел он такой же ржавой, как и нож, ложкой. Неизвестно, какие ужасы эти столовые приборы пережили за годы того, что принято было называть в Battery City лучшей революцией, а среди Киллджоев апокалипсисом. Он мог бы надеяться на то, что они, как минимум, не радиоактивные, но на самом деле ему было более чем плевать, кого волнует радиация в современном мире, разве, что физиков. Самым главным своим достижением за время выживания в крысином королевстве он считал — свою способность есть синтетическую еду и не морщиться. Конечно, это получилось не сразу, и это был не волшебный дар, просто достаточное количество тренировок, в виде ежедневного поглощения этой дряни. Как говорится, терпение и труд все перетрут. Хотя, стоит справедливо заметить, что пока у него оставалось ЛСД в бутылке, он почти мог наслаждаться этим вкусом. Целыми днями он или рисовал яркими красками на стенах (казалось, что вне стирильно-белого Battery City цветные краски валялись на каждом шагу, словно город выплюнул их из себя и разбросал на километры вокруг) рисовал свои шизофреничные, психоделические рисунки, лишенные идеи и смысла — настоящее, чистое искусство, или рассказывал невероятные истории из своей жизни крыскам, половину из которых он, конечно, выдумал, или пел себе и подданным песни, придуманные еще в те времена, когда все, кого он любил, были живы. Иногда он плакал потому, что даже короли плачут, когда умирают дорогие им люди. Все плачут перед лицом смерти, смерть страшит даже самых бесстрашных, она уносит жизни и сильных и слабых, перед ней все равны. И не ясно, кто страдает больше — жертвы беспощадной дамы с косой или те, кто созерцал, кто стал свидетелем хищения жизни из тела. Иногда он специально ходил на кухню и пугал самого себя потому, что ему не хватало эмоций и потому что у него кончилось ЛСД. Казалось, что страх даже эффективнее чем наркотики в тех случаях, когда хочется забыться, прогнать навязчивые мысли о чем-то, что уже случилось или должно случиться вот-вот. Вообще тема наркотиков довольно остро стояла среди Киллджоев. Одни, почувствовав свободу выбора, как только вырвались из тисков корпорации, почти не приходили в себя, всегда были то под тем, то под этим, другие же напротив настаивали на том, что употреблять ни в коем случае нельзя, потому что разве не от этого они так настойчиво бежали? Но наркотики становятся забавнее, когда придаешь их употреблению глубинный смысл. Пойзон расценивал это, как плевок в лицо BL\ind, потому что смотрите, я все еще употребляю наркотики, как и призывали ваши плакаты и агитации, я все делаю по правилам, как вы и говорили, как жаль, что я употребляю то, что мне хочется, а не то, что вы приказали. В этот момент он обычно смеялся — ХАХАХАХА! Он никогда не покидал своего королевства и полностью отдавался ему, ведь за пределами ничего хорошего его не ждало. Сопротивление мертво, апокалипсис вступил в полную силу, и его ждала только смерть. Собрать новую команду не было ни сил, ни желания, для этого пришлось бы отречься от умерших друзей, а Пойзон не смог бы. Это была слишком глубокая рана, не известно затянется ли она когда-нибудь или нет. Он чувствовал, что бросил город, в то время, когда тот так нуждался в нем, он чувствовал себя предателем, но не мог иначе. Слишком опустошен, он не делал ничего особенно трудного, но чувствовал вселенскую усталость, мир слишком большой, просто огромный — такой пугающий. Нет сил, отойти от привычного места дальше, чем на пятьдесят шагов. Там стоит невидимая стена, разрушить которую нет сил, нет желания пытаться. Поэтому он оставался здесь, с крысами и сублимировал счастье, а может быть даже испытывал его в минуты полного помешательства. -Однажды мы с Гоулом уложили двадцать дракулоидов. Представляете только я и он против двадцати. Только послушайте ДВАДЦАТИ дракулоидов. Мы стояли спиной к спине и стреляли по ним. Пау! Пау! Убит! Эти уебки застали нас в самый неподходящий момент. Мы тогда взяли машину, чтобы уехать подальше в пустыню и потрахаться. Не то, чтобы это было полностью наше решение, просто выяснилось, что пока мы ебали друг друга, мы еще ебали и чужие мозги. Нам в тот день все обломали. Наверное, это был тот раз, единственный раз, когда я действительно испугался. Все же знаю, что я ничего не боюсь. Гоул надо мной, а из-за его спины появляется дракулоид, я тогда сразу схватил бластер и застрелил его, один выстрел, прямо в голову. В тот момент я напугал трусишку Гоула, потому что луч пролетел прямо мимо его уха, хаха. Потом он говорил, что ему показалось, что я выстрелил в него, что я в конец спятил. Ну не глупость ли. А еще знаете что — трудно бегать с больной жопой. — Пойзон сидел на прилавке и рассказывал своим единственным слушателям-крысам историю, которую даже они, своими крысиными мозгами, смогли выучить наизусть, потому что именно эта история ему нравилась, и рассказывал он ее уже много раз. — Знаете, а я скучаю по этому милому карлику, я ведь любил его. Почему он умер, а я нет? Он ведь даже не нужен был им, дело было во мне, это же я лидер. А если бы я сдался тогда, может он был бы жив. Может он жил бы в городе, как и все обычные люди, хотя вряд ли он бы на это согласился. Но я все равно думаю, что такая судьба для него была бы лучше, чем гнить в земле. Иногда мне кажется, что вообще не стоило все это начинать. Ведь, к чему это привело? Чего мы добились в глобальном плане, не считая маленьких побед? Сопротивление мертво, все мои друзья погибли, возможно, родственники тоже. Все, что мы делали — это отодвигали неизбежное, давали людям, верящим в справедливость ложную надежду. А в результате все пало крахом. Может нам стоило сидеть в своих домах, пить таблетки и верить в корпорацию, стоило держать рты закрытыми и подчинятся. — Казалось, слова Пойзона заставили мир замолчать. Казалось, что даже крысы больше не пищали и бегали с осторожностью. Негласно была объявлена минута молчания. — Ахаха, нет, что за дикая идиотия. Просто чушь. Что я несу. Хахах. Мы поступали правильно, мы боролись, лучше попытаться и проиграть, чем не пробовать вовсе. Жить так, как я живу сейчас — опозоренным проигравшим неудачником — намного лучше, чем прожить свой срок рабом, слепо следующим приказам. В смехе звучали истеричные нотки, а на глазах наворачивались слезы. Но Пойзон не давал им скатиться по щекам, потому что он король, а короли не плачут. -Ну что же, дорогуши, уже вечер, солнце село, а значит всем пора баиньки — Сказал Пойзон, спрыгивая с прилавка, предварительно посмотрев под ноги, конечно — Только не отгрызите мне пальцы ночью, крыски мои! — Чаще всего он общался с крысами даже, не как с подданными, а как с родными детьми. — Надеюсь, вы хорошо проведете эту ночь: выспитесь, наделаете мне новых крысят и все такое.- Говорил он, сооружая себе подобие кровати из скатертей и тряпок. Его спальное место показалось бы диким любому человеку из города, привыкшему к стерильности. Из города, где никто не ложиться на кровать, если заметит на ней маленькое пятно от кофе, где люди не могут уснуть, чувствуя спинок крошки от тоста, что они ели на завтрак. Пойзон чувствовал спиной холодный кафель, и он был в порядке, он уже и не помнил, когда жил лучше. Да и было ли вообще в его жизни это «лучше» или оно наступило сейчас. Наконец, ему не нужно бежать и бороться, наконец, ему не нужно бояться завтрашнего дня. Нет близких, за которых стоило переживать, нет ничего, что стоило бы борьбы и жизни. Он отдыхает. Он в порядке. Он подложил шарф под голову и уснул.

***

— И что мы теперь будем делать с этим — Сказал Первый, держа коробку полную еды в банках от Той Самой корпорации — Куда мне это поставить. — Я то откуда знаю, брось где-нибудь. Какая разница вообще. — Что значит, ты не знаешь? Это именно ты говорил с Пятым по поводу еды. — Первый негодовал, все еще стоя с коробкой в руках — Как можно быть таким безответственным? Что если мы оставим еду там, где слишком жарко и она испортиться? Мы подведем всю команду, разве это тебя ничуть не беспокоит. — Ты правда думаешь, что это дерьмо вообще может испортиться? Оно еще всех нас переживет. — Парировал Второй. Он подошел, похлопал первого по плечу и начал подниматься по лестнице на второй этаж. Он взбегал, перешагивая через ступеньки, будто действительно куда-то торопился, но, по правде, Второй не был занят абсолютно ничем и не планировал начинать чем-то заниматься. -Черт…- Тихо выдохнул Первый и медленно пошел, вытягивая шею и стараясь смотреть на пол, чтобы не наступить на какой-нибудь хлам, который вполне мог валяться где-нибудь здесь. В любом нормальном месте ему бы сказали просто унести еду на кухню. Но этот мотель определенно был далек от общепринятого понятия «нормального места». Здесь просто не было кухни. Хотя может быть, когда-то одна из комнат и была кухней, но это было давно, еще до того, как Киллджои обосновались здесь. Именно обосновались. Раньше это место называлось «убежище», оно было выбрано, как временное пристанище для сопротивления. Это было всего лишь место, чтобы перекантоваться там какое-то время, сообразить план, переждать ночь, поспать, если повезет. Тогда они еще подскакивали и хватались за пушки, когда машина проезжала где-то поблизости. Тогда у них еще не было вещей, которые нужно было собрать перед тем, как сорваться в дорогу. Тогда они еще представляли опасность. Это было всего год назад. Примерно через месяц после смерти Легендарных Киллджоев, когда об этом узнали чуть ли не весь Bettary City, все люди и не совсем, которые были против идеального общества рабов, очищенного от такой грязи, как несогласные, собрались вместе и провозгласили себя Киллджоями, взяв на себя ответственность, продолжить начатое, бороться и быть либо победителями, либо мертвыми. Но все пришло к тому, что есть сейчас. Киллджои ведут жизнь радужных отшельников, цветные волосы и яркие одежды больше не символ протеста, а элемент местной моды. Больше никаких перестрелок, только иногда они выбираются из пустыни ради бунта и то это можно назвать разве что хулиганством. Сейчас Киллджои могут даже попасть в город и взять еды, а не быть пристреленными на границе. Конечно, это не означает, что они отказались от мер предосторожности, даже за последние месяцы пару человек поймали и убили, но все склонны считать, что это было ни что иное, как показательное наказание, чтобы жителям Battery City было понятно, к чему ведет протест. Очевидно, что в городе их не ждали с распростертыми объятьями, они все еще были врагами, «антиобщественными элементами», но никто больше не видел в них угрозы, в смысле, реальной угрозы. Но жить так было все равно лучше, чем в городе. Живешь, как отшельник, но знаешь, что ты сам выбрал такую жизнь. Свободы превыше всего. Свобода. Первый поставил коробку за диваном в комнате, которая являлась мотелю чем-то вроде холла, а для Киллджоев это было место для общего сбора. Они собирались там и говорили иногда о чем-то важном, по большей части ни о чем, пустые разговоры, что сразу, как только добираешься до своей комнаты, забываешь, о чем говорил еще минуту назад. Они как семья, что собирается вместе за ужином, а после смотреть совместно телевизор, только вместо ароматного ужина у них синтетическое дерьмо из вражеских банок, а вместо вопросов в стиле «Дорогая, как прошел день на работе?», разговоры о гноящихся ранах и крысах. Первый сел на диван. Что бы ни говорил Второй, ему все равно казалось, что их бездействие им еще аукнется. Ему казалось, что пока они сидят на месте, сложив ручки, пока они ведут свое беспечное и бессмысленное существование, где-то готовится что-то большое, нечто грандиозное и разрушительное. И нельзя сказать, что его паранойя не оправдана. До Киллджоев все еще доходили газеты, иногда им удавалось поймать радио- или теле- сигнал из города и они знали, что BL\ind впихивает все больше наркотиков в людей, все больше контролирует человеческие умы, все чаще подменяет их эмоции на таблетки. Это ужасало Первого и, наверное, всех остальных тоже. Не то, чтобы кто-то был настолько удивлен, все знали, что как только BL\ind перестанут чувстовать угрозу, то разойдутся не на шутку, но теоретическое знание — это одно, а когда это происходит в реальности — совсем другое. А ведь они даже не были теми, кто принимал таблетки, кто жил в новом пластмассовом городе, они и представить не могли, какого это жить в настолько искусственном мире. Все они застали город в не настолько плачевном состоянии, тогда корпорация еще помнила Легендарных Киллджоев и не решалась на резкие выпады в стороны человеческого порабощения. Но даже тогда все было плохо, а сейчас все и с далекого расстояния это выглядело еще хуже, было страшно. А они бездействовали. Может все были так же возмущены, как и Первый, просто никто не мог решиться взять ситуацию в свои руки. Он чувствовал, что нужно что-то делать и как можно быстрее, нужно срочно что-то предпринять. Его подгоняла не только его совесть, так же он не мог перестать думать о том, что где-то там, в городе, все же есть люди, которые знают о существовании Киллджоев в далекой пустыне, которую им не довелось увидеть ни разу, и эти люди надеяться на них, ждут, всматриваются в толпу в поисках ярких волос и лиц, покрытых масками, надеются, что их спасут из этого ада на земле. Но изо дня в день никто не приходит, а жизнь лучше не становилась. Где-то в городе растут дети, которые другой жизни и не знают, они родились под контролем BL\ind, живут и умрут тоже под наблюдением Большого Брата. Если, конечно, Киллджои не возьмут, наконец, свои яйца в кулак и не начнут настоящую борьбу против машины порабощения. А еще в голове зудила мысль о том, что Пойзон жив. Второй мог ляпнуть это, даже не задумываясь о том, что кто-то воспримет это всерьез, но теперь эта фраза всплывала из глубины сознания каждый раз, когда Первый переставал думать и рассредоточивал свое внимание. Она была, как паутина — залипла в мозгу и ловила в свою сеть Первого, как беспомощную муху. Он думал, что Пойзону было бы стыдно за них, как за тех, кто назвался Киллджоями, но ничего не сделал для того, что бы действительно ими стать. Парень не мог знать этого точно, потому что и самого Пати он не знал лично, даже не знал никого, кто видел Пойзона не на плакатах, объявляющих о розыске, а лично, вживую. Для него он всегда оставался красноволосым парнем в желтой маске, которого крутили по новостям с приписками «Особо опасный преступник!», «Антиобщественный элемент!», «Остерегайтесь!!!». В его голове Пойзон обладал определенным могуществом, которое устрашало корпорацию. Пойзон всегда был для него героем из героев. Не то, что он хуже относился к трем другим Легендарным Киллджоям, но лидер казался ему важнее, храбрее, значимее и крутили его по телику чаще. Первый услышал из-за спины сначала скрип, потом хлопок и смех. Сразу стало понятно, что кто-то вернулся в мотель. Чуть позже стало понятно, что вернулись Пятый и Седьмой, только они куда-то уезжали, взяв единственную машину, что у них была. Угонять машины из города было слишком рискованно. Никто не хотел умирать. Пятый и Седьмой смеялись, закрывая дверь заднего входа на самодельный замок. Никто из жителей пустыни никогда не говорил «задний вход», потому что вход был не задний, а единственный. По какой-то причине все двери, являвшиеся главным входом, не открывались ни в одном здании. Вероятно, у этого была какая-то продуманная цель раньше, все считали, что это сделали Легендарные Киллджои, потому что, кто, если не они. — А куда коробки ставить? — Кричал Пятый — Куда вы дели все остальные. — Они тут — Крикнул Первый в ответ — Я не знал, куда их деть, поэтому просто составил за диван. — Ладно — Послышался крик Пятого уже ближе. Они привезли еще еды из города, видимо, чтобы не возвращаться туда в ближайшее время. Учитывая то, что там начинался полнейший мрак, и все становилось только хуже и хуже ото дня ко дню, это было разумное решение. Хотя кто знает, что будет дальше и станет ли лучше, смогут ли они вообще, когда-нибудь побывать в городе. Неизвестно, как они будут жить дальше. Первый услышал звук приближающихся шагов и обернулся. К комнате приближался человек, державший в руках три коробки, составленные друг на друга, от человека там собственно только и было видно ноги, которые шли по полу, да руки, которые коробки держали. Он подошел и поставил коробки за диван, это сопровождалось громким стуком жестяных банок, что были внутри коробок. Пятый поставил руки на талию и с улыбкой уставился на коробки, явно гордясь проделанной работой. Первый поражался тому, как этот человек смог донести кучу коробок, а после смог стоять на ногах, да еще и улыбаться. В проеме, где когда-то была дверь, показался Седьмой он, неспеша, прошел в комнату, при этом он ничего не нес в руках. Это был парень небольшого роста, очень худой, совсем еще ребенок. Ему было всего четырнадцать лет, но он уже успел узнать от родителей про Тех Самых ужасных Киллджоев, которых стоит остерегаться, он успел заинтересоваться и узнать об этом больше, он успел прибиться, может и не к Тем Самым Легендарным Киллджоям, но к тем, кто себя сейчас так называет. Сначала к нему относились скептически, потому что он появился в то время, когда Киллджои не до конца утратили свою бдительность — это произошло около полугода назад. Тогда многие были склонны думать, что его подослали из города, подумав, что к нему не смогут не сжалиться. Никто и предположить не мог, что ребенок в мире пропаганды сможет сам выбрать жизнь Киллджоя, но услышав его историю о том, как он прорывался через границу, как боролся с желанием все бросить и вернуться к родителям, когда все услышали то, чему его просто не могли научить то, что ему бы точно не стали рассказывать, каждый поверил ему и проникся этим маленьким щуплым мальчиком. Правда позже оказалось, что это ни какой-то там хилый мальчик-стесняшка, а человек с непропорциональным соотношением роста и чувством собственной важности. Но даже таким его все любили. — Знаешь, Пятый, нам нужно поговорить — Сказал Первый, смотря прямо в глаза парню. С того сразу спал веселый вид, он больше не походил на жизнерадостного дурочка, что еще не познал тяготы жизни. — Хорошо, о чем? — Спросил Пятый холодно и серьезно, да так, что Первому стало как-то не по себе и расхотелось говорить ни о чем. — Тебе не кажется, что мы засиделись? Мы так давно не предпринимали никаких мер для улучшения ситуации в городе. Мы просиживаем штаны в мотеле и наедаем животы, вместо того, чтобы бороться, вместо того, чтобы выполнять ту цель, которую мы поставили себе. Точнее, которую поставили до нас, но мы приняли эту цель, назвавшись Киллджоями. — Положение в городе и правда дерьмо. Я сам это прекрасно понимаю, я бываю в городе и вижу все своими глазами. Я уже думал об этом и поверь мне, наше бездействие не дает мне уснуть по ночам. Но я не знаю с чего начать, правда, не знаю. Я взял на себя роль вашего лидера, потому что я знал, как и где нам обосноваться, как добыть еду и одежду, знал, как достичь порядка. Но я не знаю за что схватиться сейчас, с чего начинать борьбу. А строить планы и бороться — моя прямая обязанность, как лидера, я не хотел вас подвести, так что все никак не мог решиться на активные действия. Делать что-то в первый раз всегда страшно, так что я оттягивал этот момент, как можно дольше. — Слова, точно тяжкий груз, свалились на всех присутствующих в комнате. Никто не говорил, казалось, даже мир замолчал — Сейчас стало понятно, что тянуть дальше некуда. Еще немного и мы не сможем противостоять BL\ind совсем, потому что сознание людей полностью войдет под их власть, а бороться с целым городом — не в наших силах. Пятый обошел диван и сел рядом с Первым. Повисло тяжелое молчание — Первый переваривал слова, сказанные Пятым, а сам Пятый думал о том, как же так получилось, что они взяли на себя роль Киллджоев, роль тех, кто должен убить корпорацию и так облажались. — Как думаете, все уже спят — Подал голос Седьмой, который все еще стоял в проходе и все это время безмолвно наблюдал за развитием диалога. — Мы могли бы созвать всех и обсудить план дальнейших действий. Мы можем выбрать нового лидера, раз уж ты не справляешься. Первый обернулся к Седьмому — Думаю, это отличная идея. Сомневаюсь, что кто-то уже лег спать. — Первый поднялся с дивана и направился вверх по лестнице. Он решил, что чем раньше они все обсудят, тем раньше они смогут приступить к действию. Диалог подарил ему новую надежду. И что парадоксально, ему хотелось бегать и смеяться. Ситуация в городе дерьмо, их лидер уходит со своего поста, они не имеют не малейшего понятия, что им делать, а его голову не покидают мысли о вероятности того, что Пойзон жив, но черт возьми, как он счастлив. Предвкушение изменений в жизни и, наконец, каких-то действий в качестве сопротивления — открыли в нем новое дыхание. Первый взлетел по лестнице в считанный секунды и как только он оказался на верху, закричал так, чтобы каждый, кто не спал, услышал, а тот, кто спал, проснулся — Общий сбор! Сейчас! Внизу! — И не дожидаясь пока все выйдут из комнат, сбежал обратно вниз по лестнице. Второй не спал, но и ничем не занимался. Он просто лежал на холодном полу, смотрел в темный потолок и думал обо всем подряд, больше всего внимания в своей голове он уделял тому, что сказал Первый. Хоть в момент диалога он отмахнулся от его слов, сейчас он думал именно о них. Ведь Первый был прав, они должны дать городу свободу. Это их прямая обязанность. Подобные мысли и раньше не раз посещали его, но тогда он мог легко их отогнать и подумать о чем-то другом. Но сейчас он почувствовал, что его собственные мысли отзываются в ком-то другом, в Первом, и это послужило подтверждением его правоты, это позволило мысли укорениться в его мозгу. Причина, по которой он на самом деле никого не призывал к действию, а предпочитал оставаться на месте — вероятность того, что Пойзон жив. Он ждал его, как библейского пророка, чтобы тот пришел и направил их на верный путь. Он верил, что Пойзон не мог так просто умереть. И его вера подтверждалась слухами, которые он слышал в то время, когда еще работал на корпорацию. Он не любил не то, что говорить о том времени, он даже думать о нем не любил. Это было страшно то, как он был слеп, работая на убийц, на самых настоящих террористов, дорвавшихся до власти. Но и там никто никогда не говорил прямо о том, что Пати Пойзон не мертв, все говорили закалками и намеками, всем было страшно сказать вслух. Но многие шептались о том, что BL\ind и не собирались убивать его, они хотели получить его живым. Больше Второй ничего не знал, но даже эта информация грела его, помогала ему не сдаваться. С задворков сознания его вырвал крик, как он понял, Первого. Он пришел в себя слишком поздно, чтобы понять, о чем он кричал, но если он кричал, то значит это, должно быть, важно. Второй поднялся с пола, прошел всю длину небольшой комнаты, толкнул дверь, в которой не было ручки, и вышел в коридор. Там уже стояло около пяти человек, около половины выглядели сонными, он даже подумал, что, наверное, выглядит так же, хоть и не спал. Они о чем-то тихо говорили, не решаясь повысить голос сразу после пробуждения. Второй прошел мимо них к лестнице. — А я думал, что ты стал нашим главарем, потому что был первым Киллджоем после Легендарных — Слышал он голос Седьмого, спускаясь. Уже спустившись, он увидел, что на диване сидят трое –Первый, Пятый и Седьмой и что-то обсуждают. -Вам не кажется, что собирать всех среди ночью, чтобы попить чайку и обсудить какую-то херню — это так себе идея? — На Второго обернулись все три головы. — Что мы сегодня обсуждаем — поллюции Седьмого или где нам купить пиньяту, чтобы отпраздновать воровство еды? Вниз стало спускаться все больше людей, и уже почти все Киллджои были в сборе. — Нет, сегодня у нас действительно важная тема, которую нам стоило поднять уже довольно давно –Сказал Первый вставая. Такой тон и такая серьезность была не свойственна этому месту, так что до всех быстро дошло, что сегодня будет что-то новенькое, что сегодня их жизнь может кардинально измениться. Никто больше не говорил между собой, все слушали, что скажет Первый. — Наверняка, вы все уже успели заметить, что мы не те Киллджои какими были наши предшественники. Может это и хорошо, может это и позволило нам все еще быть живыми. Но достоены ли мы этого? Мы есть Киллджои. А что делают Киллджои? Борятся! И мы должны, может, мы умрем, может, мы не войдем в историю, как спасители, но мы должны постараться сделать этот мир лучше, сделать что-то значимое, вырвать город из грязных лап корпорации или сделать все, что в наших силах для этого. И время действовать давно настало и неизвестно чего мы выжидаем, сидя в четырех стенах, как трусы. — Эта речь была обращена ко всем Киллджоям вместе и к каждому из них по отдельности. Она призывала их к действиям, только было не понятно к каким. — Мы готовы, но что нам делать — Сказала девушка с красными волосами, что стояла ближе всего к Первому. Наверняка, она впитала каждое слово его речи, и каждая буква отдалась в ее сердце. — Первое — это выбрать нового лидера, потому что Пятый добровольно покидает свой пост — Пятый на это согласно кивнул, он не выглядел разочарованным, напротив, он скорее радовался тому, что оставил свою должность, точно атлант, что переложил небо на чужие плечи. Он вовсе и не жалел о том, что добровольно понизил свое звание.– Это мы должны решить все вместе и от этого уже будем отталкиваться. — Первый закончил свою речь и ждал реакции со стороны слушателей. — Я думаю, ты будешь неплох в этой роли — Сказала все та же красноволосая девушка. Все одобрительно загудели. — Что дальше, капитан? — Крикнул парень из толпы. Кто-то посмеялся. — Отличный вопрос, ДвадцатьПервый. Я думаю, нам стоит начать с обследования части пустыни — это будет наш план на первую неделю. Мы крайне редко отходим от мотеля хотя бы на километр, никто из нас никогда не видел большую часть пустыни, кто знает, что там. — Первый выдохнул. Это было его первое решение, как предводителя этой неуправляемой команды безумцев. Его немного потряхивало и от волнения, и от предвкушения бурной деятельности, предвкушения изменений. Он почувствовал, что все внемлют его словам. Не встретив сопротивления, он продолжил — Ходят слухи, что Пойзон жив. Дом наполнился шумом: Ахами и вздохами, криками и разговорами на повышенных тонах. — Тише. Тише. Послушайте. Это всего лишь слухи, только догадки. — Никто больше не слушал, даже девушка с красными волосами убежала куда-то наверх, чтобы поделится новостями с теми, кто все проспал. Первый понял, что нет смысла сейчас пытаться их успокоить и рассказывать свой план на будущее. Он больше ничего не говорил. Пятый положил ему руку на плечо — вот видишь, одна неверная фраза и все рушится. — Он говорил, как человек, который действительно понимает что-то в общении с толпой. На секунду первый даже подумал, что это была ошибка, и Пятому не стоило свергать самого себя со звания лидера. Второго поразила, как громом фраза про Пойзона, она отбросила его в то время, когда он еще работал на BL\ind. В его голове начали мелькать кадры с тех времен, словно ускоренный во много раз фильм. Вот он сидит за своим белым столом в белом халате в окружении из белых стен, а на столе у него стоит маленький цветочек. Сейчас ему было трудно представить чистый белый цвет, он казался таким чужим и нереальным. Он пугал больше, чем все остальные цвета, он символизировал об опасности. Тогда Второй работал с бумажками: писал отчеты, проверял отчеты, сверял отчеты за прошлый месяц с отчетом за этот месяц. Он трудился среди таких же работяг, как он. У него был график, который он не смел нарушить, у него было начальство, которому он не смел грубить. Он принимал таблетки каждый день, потому что ему так говорили. Для работников бухгалтерии BL\ind были дополнительные таблетки, которые им выдавали на работе, следили, чтобы сотрудники проглотили их, так же следили и за тем, чтобы они не утащили с собой ничего, нельзя было взять с собой отчет и доделать его дома. Нельзя брать ничего, а даже если и возьмешь, тебе не дадут покинуть помещение вместе с документами — попросят положить на место, сам не отдашь — отнимут силой. Он помнит, как однажды его система оповещений дала сбой (система оповещений стояла в каждой квартире, она напоминала, когда человек должен проснуться, принять таблетки и на какую громкость ему необходимо сегодня выставить свой наушник для передачи данных, который был перманентно установлен у каждого в ухе) и не разбудила его в нужное время. Он проспал, что вызвало в нем ужасную панику, потому что такое с ним, к тому моменту, не случалось уже больше трех лет. В тот же день он забыл принять свои таблетки. Тогда он почувствовал себя совсем беспомощным, никто не говорил ему, что нужно делать, парень терялся, жуткая паника. Паника была вызвана свободой, о которой понимания у всех жителей города не было. Он впервые подумал обо всем трезво, почувствовал на языке вкус чего-то нового, до того не изведанного, это пугало, но нельзя сказать, что ему не нравилось. Второй решил не принимать таблетки и на работе, что далось ему трудно и с точки зрения того, что он нарушает установленные правила и с той точки, что это было просто трудно воплотить. Он даже принял их, но после пошел и проблевался. Рухнул на воняющий хлоркой пол и опорожнил желудок, благо оболочка еще не успела раствориться. Как хорошо, что в туалете нет камер. Тогда он и прозрел, он увидел, на каких чудовищ работает, кому помогает воплощать ужасающие идеи. Его отчеты были о потреблении наркотиков, о том, сколько кому назначено, о том, что это и правда наркотики, а не, как заявлялось — пищевая добавка. Были данные о том, сколько людей погибло от того или иного наркотика, сколько людей близко к гибели от наркотиков и, что этим людям положено повысить дозу. Были так же статистики по убийствам, и там явно было видно, что сама компания убивает намного больше людей, чем преступники. Это шокировало Второго, хотя тогда его еще звали Легс. Он не понимал, как он раньше не замечал или игнорировал то, о чем пишет свои доклады. Как он мог спать спокойно, зная, что причастен к смертям тысяч? Спустя 10 дней после этого он сбежал. Первые пять дней он все так же ходил на работу, принимал таблетки с переменным успехом и чувствовал себе обреченным. По правде, в это время он даже и не пытался искать выход. Он был подавлен, чувствовал, во всем свете не было места, куда бы он мог податься, чтобы вырваться из лап корпорации. Когда Легс не принимал наркотики, он видел о чем пишет свои доклады, какие статистики в них вносит, это угнетало его еще больше. Тут бы помогла таблетка от знания, он бы принял наркотики, он бы забыл весь рабочий день. Но по какой-то, вероятно мазохистской причине, он продолжал блевать желчью с таблетками на работе, Легс хотел знать, это было ему необходимо. Позже это наваждение сошло и появилось желание бороться, ему хотелось сражаться, а не бежать. Но это казалось неосуществимым, ни один человек вокруг не выглядел, как тот, кто мог бы пойти против системы. Так что Легс начал чувствовать себя отдаленным от социума, будто это с ним было что-то не так, а не с миром. Это приводило его ментальное состояние в еще больший упадок. Ощущение бессилия убивало, мир будто переживал его и выплюнул, а он всеми силами пытался сделать вид, что он в порядке. Все изменилось, когда он увидел на улице города человека в необычной одежде. Вся уникальность заключалась в цветах — ярких, нелепых, бросающихся в глаза. Этот человек стремительно шел куда-то, постоянно оглядываясь, тогда он понял, что Киллджои живы. Что даже если всех Легендарных Киллджоев убили, то у них есть последователи, идея жива и ее помнят, значит, он не один, значит это не он сошел с ума. В тот день ему было страшно. Ему хотелось сорваться с места и броситься бежать прочь из города, подальше от злодеяний BL\ind. Но как же это страшно бросить все в один момент, все, что было нажито непосильным трудом, бросить цивилизацию и сбежать в пустыню, где не ясно, какие условия его ждут. На следующий день он пошел вместо работы за фиолетовой краской для волос. Эти краски продавались не для людей, а для секс-роботов от BL\ind, у них волосы совсем, как у живых людей. Он пришел домой, сел на кровать и зарыдал. Сейчас он думал, что сколько бы лет не прошло с того дня, он всегда будет помнить то чувство отчаяния и страха, но вместе с тем и освобождения, которое он испытал. В тот день он больше часа гипнотизировал банку с краской, не решаясь использовать ее, это бы означало отречение от этого стерильного и вылизанного мира, он бы больше не смог вернуться на работу, он бы не смог даже выйти на улицу. В тот день он все-таки решился, покрасил свои волосы трясущимися руками и в страхе лег спать. Он сам не знал, чего боялся, никто не мог вломиться к нему в дом, никто даже еще не знал о его решении, никто не мог знать, потому что, к счастью, BL\ind еще не научились читать мысли, никто еще не видел его волос, но, ни один рациональный довод не мог остановить его панику. Теперь он был на сто процентов чужим для этого мира. Он так и не смог уснуть из-за нервов, но так же из-за невероятного возбуждения по поводу предстоящего бегства из города. Легс бросил попытки заснуть около трех часов ночи, он вскочил с кровати не чувствуя ни капли сонливости и начал собираться, ему было нужно взять все самое нужное и уместить это в свой рюкзак. Он несколько раз, впадая в безумие, порывался сжечь свой паспорт, но каждый раз одергивал себя, потому что, очевидно, прорваться через границу намного проще, если у тебя есть паспорт. Ему представлялось, что его шансы примерно 50\50, либо его задерживают, а после убивают (а именно такая судьба предполагалась тем, кто пытался сбежать, об этом знали все в городе, корпорация не пыталась скрывать подобные зверства), либо побег, а там уж, как получится. И эти и так не особо обнадеживающие шансы ему ухудшать не хотелось. Хоть на улице и было около 15 градусов по Цельсию, Легс надел шапку, что бы скрыть свои волосы, он предполагал, что так к нему больше доверия, а значит и шансы на побег больше. Он собрался, попрощался со своей квартирой, сел в машину и поехал навстречу неизвестности. За рулем он, конечно же, нервничал, но нервы его еще больше накалились, когда он уже подъехал к границе и из машины прямо перед ним люди в фирменных одеждах корпорации BL\ind выкинули парня. Он был удивлен, что этого самого парня просто отправили домой, проворчав невнятно о том, что достал этот придурок своими попытками сбежать. Из чего Легс сделал вывод, что это не первая его попытка покинуть город. Реальность была не такой, как в официальных докладах BL\ind. Легс развернул машину и поехал прочь. Он перетрусил, а ситуация с парнем просто добила его, он направил машину в бар. Это было самое приемлемое заведение во всем Bettary City здесь подавали все тоже синтетическое бухло, что и везде, но хотя бы обстановка здесь была душевнее, глаза не резала белизна и свет был приглушенным. Легс зашел в бар и заказал себе пиво, осмотрел зал, выбирая себе место, куда можно присесть. Он наткнулся взглядом на парня лет 19, что сидел в самом углу, понуро опустив голову. Легс не сразу признал в нем того самого человека, которого грубо выкинули из машины на границе, но это был он. Вновь ощущая чувство общности с некой, пока неизвестной ему, группой людей, он подсел к парню. Тогда они и стали сообщниками. На следующий день они повторили попытку побега, но уже вместе. И Легс, наврав что-то о экспедиции в пустыню, смог вывезти их из проклятого города. После они нашли Пятого, который и присвоил им клички Второй и Первый. Второй отогнал от себя воспоминания о прошлом, решая сосредоточиться на настоящем. Первый уже объяснял что-то группе из четырех человек, в которую он, к слову, входил. Все, что он успел понять — это то, что они уже сейчас собираются ехать обследовать пустыню, он мог бы возразить, что ночью они ничего не увидят и все будет бессмысленно, но ему самому хотелось как можно скорее начать делать хоть что-то. Их исследовательская группа включала в себя пять человек: Первого, Второго, Пятого, ДвадцатьСедьмая, которая уже успела вернуться со второго этажа, и Седьмого. Все были воодушевлены: Одни все еще обсуждали Пойзона и то, что он вероятно жив, другие же собирали все самое необходимое для их вылазки — фонарики, оружие, еду и воду на всякий случай, запасные батарейки. Свет условились в мотеле не гасить, чтобы его можно было легко увидеть сквозь темноту ночи. Второй собирался автоматически хоть и был вдохновлен бурной деятельностью, но его мысли все так и норовили возвратиться в прошлое. — Все готовы? — услышал он крик Первого и последовавшие за ним ответы, застегнул рюкзак, закинул его за спину и подошел к группе людей, что только его и ждала. — Значит поехали. Чур, веду я! — Воскликнул Первый, направляясь к машине, ни кто и не думал спорить, потому что ездить по пескам та еще задача. Второй сел на задние сидение машины, некогда его рабочей машины и улыбнулся, теперь он сможет сделать то, что должен. Он отомстит корпорации за тысячи убитых людей, он искупит грех, свалившийся на него тяжким камнем за работу на BL\ind. Они ехали по тому, что раньше было дорогой, а сейчас еле узнавалось под толщей песков. По началу, они ехали медленно, тщательно всматривались вдаль и старались осмотреть как можно большее пространство вокруг. Сейчас они уже разогнались до приличной скорости, до той скорости, до которой позволяла разогнаться пустыня. К Киллджоям приходило осознание, что вокруг них нет ничего кроме пустыни и дорожных знаков, что попадались временами, их энтузиазм поубавился, но никто и не думал о возвращении в мотель. Второй все еще не был в курсе плана, потому что прослушал все, вспоминая прошлое. — Планом не поделитесь? — Спросил Второй. — Что память подводит? — Съязвил Седьмой — Мы обсуждали все полчаса назад, какого черта? Второй пропустил желчь Седьмого мимо ушей и не стал тому ничего отвечать, любой ответ спровоцирует новый поток шуток, а Второй был не в том настроении, чтобы вступать в язвительные батлы. — Мы осмотрим окрестности, может, увидим что-нибудь примечательное. — Отвечал на вопрос, заданный ранее, Первый — Даже если найдем, сейчас мы туда, конечно, не полезем, кто знает, что нас там ждет. Сегодня просто наметим себе точки, которые нужно будет проверить, съездим в ближайшие дни. Ответ более чем удовлетворил Второго, сейчас пыл в нем уже поугас, в крови стало меньше адреналина, и не было желания рваться в бой. Ему не очень хотелось столкнуться сегодня со смертельной опасностью. Все так быстро переменилось, он не был готов к этому. Все молчали и всматривались в темноту ночи. Они не знали, сколько прошло времени, они не знали, сколько еще они готовы уделить времени этой поездке. Кого-то тишина клонила в сон, а кого-то заставляла напрячься. Второй видел, как ДвадцатьСедьмая всматривается в окно и как Седьмой делает незаинтересованный вид. — Знаете, чем дольше мы едем, тем больше я сомневаюсь, что мы найдем что-то, кроме песка — Сказал Седьмой, смотря в открытое окно автомобиля. — Мне кажется, что мы просто слишком сильно завысили свои ожидания, поэтому и разочаровываемся — сказал Пятый сонным голосом с переднего сидения. Он подавил зевок. — Даже если здесь ничего нет, то мы хотя бы будем знать об этом — Первый говорил настолько серьезно, что всем стало как-то не по себе. Никто не привык к тому, что этот парень может быть грубым или властным. Он так напряженно всматривался в дорогу перед собой, что казалось, вот-вот у него лопнут капилляры в глазах. — Вы лучше не болтайте, а смотрите по сторонам внимательней. Седьмой был единственным, на кого тон Первого не произвел особого впечатления — Да брось, разговоры пом… -Там что-то есть, кажется! — Перебила его ДвадцатьСедьмая и указала пальцем в окно. — Это какое-то кафе или что-то такое. Первый сбавил скорость, но не остановился. Пятый смотрел во все глаза на старое потрепанное здание. Оно выглядело нелепо — вывеска отпала, стены покрыты трещинами, а на плоской крыше горка песка, наверно, его задуло туда во время песчаной бури, зато стены были расписаны рисунками, и даже не какими-то убогими граффити, которые могли оставить Легендарные Киллджой, чтобы пометить место, как безопасное, это были рисунки, их вполне можно назвать искусством. Все улыбались, это ощущалось, как вознаграждение за долгие поиски, их первая победа. Атмосфера в машине перестала быть такой тяжелой. Словно они, найдя кафе, сбросили тяжелый камень с плеч. Первый резко вывернул руль, машина развернулась, разбросав песок на метры вокруг себя, немного повиляла и дальше поехала ровно. Они ехали в мотель, и их снова наполняло чувство, которое люди ощущают перед выходом на сцену, когда одновременно и страшно, и волнительно, и радостно. Им было, что сказать Киллджоям, которые наверняка все еще не спали и ждали их в мотеле.

***

Пойзона разбудил звук подъезжающей машины, он сел на своей условной кровати, подобрал под себя ноги и стал прислушиваться. Звук был еле различим для уха обывателя, но Пати слишком хорошо знал, как звучит столь привычная тишина пустыни -Крыски, вы это слышите? Кто-то едет к нам в гости — Говорил он это слегка трясущимся голосом. Как бы там ни было, в его голове все еще остались свежими воспоминания о тех временах, когда в их с Киллджоями убежище врывались дракулоиды. Ему часто снились кошмары с сюжетами из прошлого, иногда он путал сон и реальность. Пойзон не хотел, чтобы его застали беспомощным, лежащим на холодном полу в куче тряпок и пыли. Он скинул с себя скатерть и встал на ноги резким движением. Этим он пробудил всех обитателей кафетерия: тараканы зашуршали по полу, повсюду запищали крысы. — Ну что поборемся за наше королевство? А, как вам такое, сучьи дети? Он медленно шел в полной темноте, опираясь на прилавок, чтобы хоть как-то ориентироваться. Комнату освещал только свет луны и звезд, попадавший сквозь окна. Он шел, напряженно вслушиваясь в приближающийся шум — А ну, блять, разойдитесь. Не лезьте под ноги — зашипел он на снующих по полу крыс. Звук становился громче, сомнений не оставалось, это определенно машина. Так аккуратно и медленно он дошел до окна, осторожно выглянул в него и начал всматриваться в пески, окутанные темнотой. Он был насторожен и старался уловить каждый звук и каждое изменение в пейзаже, Пойзон отвлекся лишь на пару секунд, чтобы поднять с пола бластер и проверить заряжен ли он, Пати был готов к нападению. Шум все приближался и вот, казалось, что машина находится метрах в ста от кафетерия и тогда он услышал… Голоса? И сразу за этим он увидел машину, классическую машину, которая была у каждого жителя города с эмблемой BL\ind. Пойзона это ввело в ступор, он не открыл огонь, как планировал. Все знают, что друкулоиды не говорят между собой, у них нет душ, им не о чем говорить. Они же не могли ради него одного выслать команду пугал. Или могли? Но с каких пор они разъезжают на машине для мирных граждан? Машина замедлила свой ход и, казалось, сердце у Пойзона остановилось, у него перехватило дыхание. Неужели его заметили и это конец. Он больше не смотрел в окно, Пати встал рядом с ним так, чтобы его не было видно, но в случае чего он смог бы открыть огонь. Пойзон держал бластер двумя руками на уровне груди и палец уже был на спусковом крючке. Он давно не испытывал ничего подобного, его нервы были натянуты до предела, любой шорох, который показался бы ему каким-то не таким, мог спровоцировать его, заставить открыть огонь. Теперь, он не мог больше видеть улицу, и ему пришлось быть внимательным вдвойне, Пати старался даже не дышать, чтобы не заглушить ни одного звука с улицы. Он услышал, как шины рассекают песок и тот вздымается вверх, было похоже на то, что машина на что-то напоролась, и ее занесло или на очень резкое торможение. Пати чувствовал себя слепым, которому приходится только представлять. Ему оставалось только догадываться, что же происходит вне кафетерия. Крысиный писк мешал ему, заставлял нервничать, он злился, но ему не хватало решимости крикнуть или кинуть чем-нибудь, чтобы они, наконец, заткнулись. Он ждал, когда послышаться звуки шагов, он выжидал, когда откроется дверь машины, чтобы начать стрелять. Руки потели, оружие сделалось скользким. Вопреки всему Пойзон услышал, как машина снова ускоряет ход и как звук постепенно удаляется. Они так просто уезжают? И кто такие эти они? Пойзона обрушилась гора мыслей и вопросов к произошедшему. Если это были люди причастные к BL\ind, то какого черта они так просто уехали. Было очевидно, что они заметили его, так почему не вломиться и не убить? Или такой задачи у них и не было. И в таком случае, почему машина у них такая, которую выдают обычному офисному планктону? У них начался кризис? Не хватает работников? Или теперь гражданским можно не спать по ночам и ездить за пределы города? У него не было ответов ни на один вопрос. Пойзон вообще не имел ни малейшего понятия о том, кто это и что им нужно. К тому же он понял, что совершенно ничего не знает о современном Battery City. Все это время ему казалось, что ничего не может кардинально измениться всего за год, а если и может, то обязательно только в худшую сторону. До этого он и не задумывался о том, как выглядит город и какая там сейчас жизнь. Насколько она другая? Можно ли не принимать таблетки по собственному желанию? Можно ли красить волосы в красный? Можно ли пить кофе выше установленной нормы? Есть ли вообще сейчас эта установленная норма потребления кофе? Его голову заполонили идеи о возможных вариантах событий, которые бы привели к тому, что он видел сейчас. Может после того, как Киллджоев убили, люди подняли протест, корпорацию свергли, убили их монополию, а автомобили остались, как артефакт? Хотя глупо было рассчитывать, что машина пропаганды так оплошала, что дала возможность людям предположить, что убили хороших парней, борющихся за свободу, а не убийц, аморалов и преступников. Никогда такому не бывать, пока люди принимают свои таблетки, ставят свои наушники на нужную громкости и внимают всему, что им говорят. Может это, и правда, были пугалы, а машины теперь всем выдают одинаковые в целях экономии. Хотя вопрос, зачем они сразу же уехали, остается открытым. Чтобы запугать? Но зачем, говорят же, что пропитанное страхом мясо горчит. Так что версия тоже маловероятна. Новые Киллджои, вдохновленные их идеями? Было бы неплохо, но звучит также правдоподобно, как второе пришествие Иисуса. Да и тем более, спустя столько времени. Пойзон только сейчас понял, что все еще держит палец на спусковом крючке и стоит, прижавшись спиной к стене. Он бросил бластер на пол, тот укатился к прилавку и глухо стукнулся об него, сам Пати сполз по стене спиной и сел на пол. Он просидел так всю ночь, лишь иногда меняя позу, когда конечности затекали, он все думал и думал, и чем дальше заходили его мысли, тем больше появлялось у него вопросов. Единственно, что к утру для себя вынес Пойзон — нет смысла гадать, что это было и кому это нужно было, потому что он не знает ничего о современном Battery City. И это его пугало больше, чем возможность его скорой кончины, даже больше, чем-то, что его крыски наверняка уже хотят кушать. Возможно даже больше, чем темная кухня, на которую он сейчас и направлялся. Все таки, интересно, могут ли спятившие от голода крыски съесть своего короля. Наверно такой исход и будет у его правления, когда вся еда закончится. Пойзон давно смирился и считал это красивым концом для истории его царствования. Каким бы большим грузовик не был, как бы Пати не старался экономить на себе, и какой бы питательной не была еда от BL\ind, она все равно когда-нибудь закончится. Хотелось бы знать, что случится раньше: его убьют те некто или кончатся консервы. Как бы там ни было, Пойзону было бы приятнее умереть на благо своих подданных, нежели стать очередным Киллджоем, умершим от кровавых лап корпорации. Может так он принес бы хоть какую-то пользу этому миру. Интересно, понравится ли крысам его мясо?

***

Сегодня ему было в два раза страшнее выходить на улицу. Мало было ему испытания кухней, так теперь он еще и опасался того, что те некто могли лишь сделать вид, что ушли, а на самом деле поджидали его у выхода. В этот день Пойзон не несся сломя голову сквозь кухню, он не вопил во всю глотку, чтобы отогнать страх, сегодня он крался переполненный адреналином и преодолевающий страх сразу на двух уровнях. Он шел, снова держа в руках бластер, что еще недавно валялся на полу, отброшенный за ненадобностью. Он улыбался несмотря на страх, он предвкушал бойню, ему хотелось смеяться, он снова чувствовал себя Пати Пойзоном — предводителем Киллджоев, борцом со злобной корпорацией, главным антигероем города и убийцей дракулоидов. Пати впервые за долгое время был на кухне в тишине, он уже и забыл, как слышится кухонное безмолвие, он забыл о нем, будто здесь всегда был лишь звук крика и трепыханий его плаща, будто этот звук сохранялся здесь, даже, когда самого Пойзона не было. Он подошел к двери, встал спиной к косяку и стал вслушиваться в то, что происходит на улице. Не получалось сосредоточиться, Пойзон не мог думать о чем-то, кроме окружающей его темноты, каждый крысиный шорох здесь казался ему угрозой, каждый раз паника накатывала новой волной, когда до него доносился стук тараканьих лапок по бетонному полу. Пати чувствовал во рту вкус коктейля из липкого страха, сладкого предвкушения и огненной злости с легким привкусом крови, правда пока он не знал чьей — его или тех некто. В попытках сосредоточится, он зажмурил глаза, что оказалось в сущности бесполезным, потому что темнота с закрытыми глазами ничем не отличалась от той темноты, что и без того была на кухне. Пойзон распахнул глаза максимально широко, насколько был способен, пытаясь уловить свет. Отсутствие различий в количестве света, что с зарытыми глазами, что с открытыми, создавало впечатление полной слепоты и нагоняло страха. Логичной частью своего мозга Пати понимал, что это всего на всего плотная темнота кухни, но весь остальной разум кричал о том, что он ослеп, что нужно срочно бежать и пытаться это как-то исправить, что нужно покинуть это место и как можно быстрее. Пойзон пытался успокоиться, волнение это не то, что может помочь во время выполнения важных задач. Но это получалось плохо, потому что назойливая мысль о том, что вот сейчас он выскочит за дверь, начнется пальба и драка, а он так и останется слепым, что он даже не увидит нападавших перед своей смертью. Пати думал о том, как будет беспомощно размахивать бластером, пытаясь наугад застрелить противников, как впадет в панику, а после умрет жалким уродливым проигравшим. Он подумал о том, как его труп будут запихивать в мешок для тел от BL\ind с их фирменным логотипом, что располагается прямо на лице у мертвого мистера, который находится внутри. Это привело его в ужас то, что вот он «тот самый» Пати Пойзон — некогда Киллджой, а сейчас Король Крыс, большую часть своей жизни проживший в пустыне среди песков и грязи, всегда яркий и узнаваемый, будет лежать в безликом стерильном белом мешке. Уж лучше его заживо будут есть крысы, лучше в его теле поселятся тараканы, чем такая учесть. Он опустил бластер и тихо пошел обратно, ступая мягко и плавно, чтобы не выдать своего присутствия, вернулся в зал. Пати увидел свет и зажмурил глаза, это, и правда, чувствовалось, как слепота. Солнце было слишком ярким, а мир слишком красочным, но он видел, он чувствовал себя хорошо. Сначала Пойзон порывался извиниться перед крысами за то, что не смог принести еду, собирался рассказать и посмеяться над своими страхами, объяснить крыскам, что нет, сегодня, кажется, без еды, но она будет завтра, честно. Но после понял, что его можно легко услышать с улицы, что его можно легко увидеть через окна, а так не должно быть, этого не должно произойти. Пати спрятался за прилавок, сел на свою импровизированную кровать, которую еще не убрал и сегодня, наверное, и не уберет. Он стал думать, что ему делать дальше, потому что сейчас он не мог броситься напролом и напасть на тех некто так спонтанно, как планировал. Да, он мог хоть сейчас вскочить, выпрыгнуть в окно, обежать здание и начать палить по всем подряд — так бы сделал старый Пати Пойзон — предводитель Легендарных Киллджоев, борец за справедливость, свято верящий в свои идеалы, но этот Пати Пойзон похоронен по грудой пыли и крысиным пометом. Новый Пати Пойзон — отшельник и Король Крыс думает, что это безрассудно, что он просто умрет. Нет, ему было не жаль себя, ему было не стыдно за то, что о нем подумают, просто он чувствовал ответственность не только за себя, но еще и за свое королевство, Пати не мог допустить его гибели. А еще перед глазами стояла эта ужасная картина с его мертвым телом в мешке, от нее мурашки шли по коже. Пойзон чувствовал, как где-то внутри у него существует Тот Самый Пати, который готов сейчас вскочить с насиженного места и под аккомпанемент собственного сумасшедшего смеха броситься в атаку. Сейчас он будто вставал из мертвых, привнося в жизнь Пойзона новые эмоции, новые взгляды, старый Пати сливался в одно целое с Пати-Крысиным Королем и создавал единую, совершенно новую личность. Ту личность, что сейчас сидела на скатерти и думала о том, не съедят ли ее ночью оголодавшие крысы и о вкусе собственного мяса.