SKARLET

      Влюбляться с первого взгляда до дрожи по коже приятно, безумно и безрассудно. Ты словно недостающий пазл дополняешь мою картину. Твои прикасания окрыляют, а наши руки, скрепленные в замок, даруют долгожданное ощущение наполненности.       Ты фотографировал меня обнажённой, не в смысле одежды, а когда меня полностью поглощало состояние метаморфоза. Тот чарующий момент, когда я взрослела морально и становилась крепче духом. Я наблюдала это всё со стороны, занималась бесконечным глубоким самоанализом и лучшей похвалой за утраченные нервные клетки был твой взгляд. Тот взгляд, который я запомнила надолго – полный гордости и уверенности в завтрашнем дне.       В нашем шкафу, помимо разбросанной одежды, были личные скелеты. Их число зависело от количества наших поцелуев и разов, когда я проигрывала тебе в карты на раздевание. Ты не молился и не извинялся за все свои срывы, задувая свечи плевком. И я, абсолютная атеистка, сижу у тебя на коленях, на ухо шепча: "nisi et tueri".       Когда сомневаетесь – надевайте красный. Единственная исповедь, казавшаяся мне правдивой во всей своей приукрашенности. Единственное, что оставалось во мне святого – тёплое чувство, разрастающееся в груди, когда ты так лениво целуешь в висок. И не нужно громких слов больше, ведь когда говорила о любви, представала перед тобой в красном сарафане без бретелек. Я не врала, нет, но до конца не верила в то, что наше совместное будущее может принимать цветной оттенок. Пусть чувства растекаются алым. Люди будут ассоциировать его с кровью, но только мы будем ощущать то, насколько красный тёплый.       Я забывалась в касаниях шершавых пальцев, смеялась со своего пьяного бреда: "мама, я полюбила хулигана!" и плакала по ночам, чувствуя то, как сердце замирает на секундочку лишь от одного взгляда на твои свежие синяки после побоев. Ты говоришь, что отстаиваешь честь; говоришь, что не больно – и я знаю, что это не правда. Костяшки сбиты в кровь ради ощущения целостности, а боль просачивается ростками крапивы. Меня не обманешь — я вижу как хрипотца сквозит в голосе, а руки начинают сжиматься в кулаки. Но поверь, я близко. Дышу тебе в спину, вот-вот смогу дотянуться до мягких волос и покрыть лёгкими поцелуями плечо, касаясь губами до каждой веснушки на несовершенном теле.       Не молилась за твоё здоровье, но боялась, что вскоре придётся причитать за упокой. Просила тебя пить воду по расписанию, завязать с алкоголем и драками, но ты лишь качал головой и смеялся. В твоих руках вновь был кретек, а на моих щеках дорожки слёз. Ты был лекарством и ядом одновременно, раня в самое больное место, но при этом так трепетно его излечивая.       Я не забуду то, как ты поцеловал меня, при этом затянувшись табаком. Твой вкус смешался с горечью никотина, создавая убийственное сочетание. Ты подхватил меня, сажая к себе на колени, теряясь в порывах страсти. Я же нежно зацеловывала ранки и царапины, слизывала с губ капельки крови и плакала тихо-тихо, лишь бы не помешать странному показателю любви. (А может и не любви вовсе.)       Ты стирал с моего лица косметику, а я в свою очередь пробегалась ватным диском смоченным перекисью по наглядным последствиям многочисленных боёв. Вставал на работу ровно в шесть тридцать по московскому, (хоть и драки затягивались ночью надолго), застёгивал все пуговицы на белоснежной, заботливо отглаженной мною раннее, рубашке и словно не было другого мира вовсе – где твоя повседневка это рваные джинсы и растянутая майка-алкоголичка. И мне это нравилось.       Нравилось, но до поры до времени. Когда иллюзии так и не хотели принимать вид действительности, оставаясь сладкой истомой и желанием, срывы стали происходить всё чаще, ты уходил из дома раньше и приходил лишь под утро, и то лишь переодеться. На этот раз я думала, что это правильно. Опять же таки, пока без тебя не стало ломать. Пока горло не было осушено бесконечными (пусть и не слишком громкими) криками. И красные тени вовсе не нужны – бессонные ночи никогда не проходили мимо.       Мне прописали успокоительные и я честно их принимала, становясь бесчувственным растением. (И это держало в здравом уме). А может оно и к лучшему – уже не хотелось ругаться и браниться, ничего в этом мире уже не хотелось. Ловя кайф и проваливаясь в небытие я ощущала ту наполненность, о которой говорила раннее. Но уже не в твоём обличии, а в виде баночек из аптеки, прописанных по рецепту. Ну и дозы становились больше и больше, (смертельно больно и больше) пока та самая ночь не стала последней. Первой и последней, когда закрывшись в ванной услышала по ту сторону двери твоё "Извини". Первое и последнее.       В моём кармане помады – четыре оттенка (были), в твоём телефоне – наши совместные фотографии запачканные кровью. Мне казалось безумством любить так сильно, но всё это стало дымкой твоих электронных сигарет, когда встретила тебя. С любовью и навечно (навечно забытая), твой алый мир.