Когда болеют капитаны

Черепа. Детские, маленькие такие, хрупкие. Какие-то совсем старые, какие-то новые. Косточки… тоже тоненькие, маленькие. Под ногами хрустят… Йонду рычит, зло и отчаяно. Это он виноват. Виноват в том, что этих костей здесь море. Виноват в смерти каждого из этих детей. Виноват. Центаврианец пятится назад. Пятится, ругается, бормочет извинения. Ох, если бы это только что-то решало. Ведь видит Богиня, он же хотел, как лучше, хотел просто вернуть спиногрызов тому пидору в белом плаще. Под ногами хрустит старенький касетный плеер. Взгляд цепляется за скелет одетый в алый плащ… — Квилл? Богиня, девчонка! Он не сберег девчонку! Квилл. Пит. — Я здесь, — как из бездны доносится звонкий девичий голос. — Здесь, здесь старик. * Шел третий день болезни. Третий или второй. У Удонты день с ночью смешались, помнит только мутную рожу бортового медика, помнит блеклые глаза старпома на выкате и какую-то муторную херню про инфекцию и половину команды, что эта инфекция свалила. Началось все как простуда, а потом за сутки унесло двух ребяток из машинного отдела. Медик оправдывался, только эти бухарики, могли и дольше болеть и свою болезнь скрывать. Вот час от часу, не легче, херня, а не болячка. И стермно как-то, бухать все, что горит, трахаться с сифозными шлюхами, воевать со всем, что имеет пушки и сдохнуть от неизвестной болячки, которая ведет себя, как крайне агрессивная простуда! Одно радует. Шкету хоть бы хны. Тусовалась со всеми заболевшими, в медблоке у Гектора (медика) шляется чуть ли не сутками… Здорова. Не берет ее космическая болячка. А говорят еще терранцы хлипкие. — Брысь отсюда, — Йонду бы в эту дуру стрелу запустил. — Что тебе надо? Пит ходит по капитанской каюте, что-то внимательно разглядывает. — Док сказал чтобы я у тебя торчала, — Звездная изучает старые планы по грабежам кораблей. — Ну ты его послал и врезал вроде. И Краглина ты тоже послал. А кто-то за тобой должен же приглядывать… чтоб ты не скопытился, чтоб таблетки пил. Таблетки. Скопытился. Когда он успел врезать Гектору? — А еще ел. Богиня, дай ему сил. * Его тошнит, рвет, переодически вырубает. А еще знобит. Адски знобит. Холодно, как в открытом космосе без защиты. Пит услужливо притаскивает одеяла. Штуки четыре. Заботливо укрывает, оставляет тазик чистый рядом с койкой, чтобы если в очередной раз полоскать начало, таз по близости был. Девчонка вообще на редкость радует. Не болтает попусту, выглядит собранной, как перед делом серьезным. На автомате, принесла, унесла, заставила выпить сраные таблетки. — Лицо попроще, мелочь, — сипит центаврианец. — А то твоя рожа кирпичoм начинает меня настрораживать. Рыжая улыбается уголком губ, стучит пальцами по плееру, покачивается на ножках стула. Изображать беззаботность у нее выходит из рук вон херово. Молчание длится паршивые три минуты. — Слыш, старик, я не для того, чтобы напугать или всякое прочеее дерьмо… но если ты… ну того, кому «Эклектор» перейдет? Удонта аж закашлялся от такой наглости. Иш, шустрая. Чего удумала! Йонду не идиот, тут и тупице понятно к чему был этот странный вопрос. — Хер тебе, а не корабль. Краглину он достанется, — приступ кашля душит с новой силой. Если Краглин сможет отбить себе право на капитанство. А если не сможет… то все плохо. Он же сука хлипкий и худой как скелет, да он самый умный на этой посудине, занимается всем дерьмом связанным с бумажками… но это ничерта не поможет ему… если реально что серьезное случится. Самое печальное, что если Удонта все-таки скопытится, херовее всего придется Квилл. В лучшем случаи ее в открытый космос выпнут, если она, конечно вовремя не свинтит с корабля; в худшем… пустят по кругу, как единственную девку на борту. — Ну, а серьезно, старик, — не сдается Звездная. — Просто пофантазируй. Из меня мог бы получиться неплохой капитан. Центаврианец хрипло смеется и морщится от боли в груди: — У меня жар, я брежу, почти подыхаю, но не настолько же чтобы представлять тебя капитаном, соплячка. Квилл не выглядит обиженной, только хмыкает и продолжает покачиваться на ножках стула. * Его выворачивает от сраных лекарств, рвет в основном тем немногим, что удалось съесть пару часов назад. Состояние куда хуже того, когда ему какой-то мудила с Арены вспорол живот. А с этим ощущением вообще мало что могло сравниться до этой чертовой болезни. Гектор появляется в капитанской каюте два раза, медик полностью облачен в скафандр и костюм для выхода в открытый космос. На вопрос о колличестве заболевших он упорно не отвечает, только как-то печально сверкает черными глазами, порывается померить температуру и увеличить дозировку той дряни, что раз в три часа заботливо вкалывает капитану Звездный Лорд. Когда стремный и молчаливый придурок в скафандре покидает каюту, бормоча себе под нос проклятия и какие-то не особо понятные медицинские термины, Пит с хитрой полуулыбкой интересуется: — Гектор ведь ничего не говорил о том, что нельзя мешать лекарство с бухлом? Окей, иногда, ооочень иногда, Йонду обожает это нелепое рыжее создание. * Он то проваливается в сон, то снова просыпается, но центаврианец готов признать, что ему стало лучше. Мир не совершает неожиданные повороты и перевороты, от еды больше не тошнит. Да и лекарство больше не такое больнючее. Удонта морщится от накатившей слабости и садится на кровати. Тело затекло, плевать на чертовы мушки перед глазами, надо хотя бы встать на пару минут и дотащить свою тушу до сортира. Мужчина не сразу понимает, почему так тихо. Нет трепа Квилл, нет никаких мельтишений по каюте и дурацких завываний под музыку. Взгляд цепляется за фигуру, свернувшуюся калачиком на старом матрасе в углу каюты. Как в первые дни после похищения. Тихонько дрыхнет, сопит во сне, наушники чуть приспущены с ушей, но кажется, что можно расслышать играющую в них музыку. Пит подогнула чересчур длинные ноги, скрючилась в три погибели под любимым алым плащем… Корабль. Корабль в наследство. Надо же было такое попросить.