Плохая привычка

Это словно плохая привычка. Ты знаешь что нужно бросить, знаешь о всем вреде и даже, вроде как, пытаешься не вставать на одни и те же грабли, но что-то каждый раз идет не так. Плохая привычка, которая когда-нибудь встанет боком – и Федя это прекрасно понимает. Потому что сам Федя не ширяется всеми этими порошками Андрея, но Андрей с этими порошками, со всем пиздецом в его башке вполне мог бы втянуть его в дерьмище, из которого Федя не выкарабкается. Вот только Андрею похуй. Андрею и его порошкам, но порой кажется, что похуй Андрею вовсе не из-за порошков, это порошки – потому что Андрею похуй стало когда-то давно. Андрею похуй. На его планы на вечер. На то, есть ли у Феди сейчас кто-то. На то, собрался ли Федя трахнуть кого-то из девушек, которым купил в баре сегодня выпить. Андрею настолько поебать, что Федя не понимает, что с этим делать-то вообще. Единственное, на что Андрею хватает мозгов – не палить происходящее. Каким бы объебанным он ни был, он не лезет засасывать Федю в баре, а к его вешаньям на шею привыкли уже все. И каждый раз, когда Феде надо сказать «нет», что-то ему все время мешает. И так по бесконечному кругу. Иногда Феде кажется, что это вовсе не круг, а спираль. Прямиком на какой-нибудь из кругов его персонального ада. На вечеринке они с Андреем пересекаются только в компаниях, не сталкиваются наедине и толком не перебрасываются и тремя фразами. Андрей выглядит слегка под чем-то, энергичный, но почти не обращает на Федю внимания, и Федя не напрягается. А потом Федя ждет у входа в бар Артема и заказанное такси, достает сигарету, зажимает ее губами, и огонек чужой зажигалки вспыхивает у ее кончика. Андрей рядом – пьяный и слегка довольный, но уже спокойный. Федя знает, что нужно съебывать сейчас. До того, как Андрей откроет рот и заговорит о какой-нибудь херне. До того, как встанет ближе. До того, как опустит глаза на федин рот, а потом поднимет совершенно объебанный взгляд выше. До того, как утянет за собой в такси. Федя все это прекрасно знает. Знает и вжимает Андрея в стену грязного лифта в его доме, вылизывая ему рот, сжимает талию почти до синяков, пока Андрей хватается за его плечи и тянет на себя еще ближе. Когда лифт щелкает, замирая на этаже, они отлипают друг от друга как по щелчку – уже почти профессиональная привычка не палиться. Федя плавно делает шаг назад и в сторону, расцепляя пальцы на чужой талии, небрежно вытирает рот тыльной стороной ладони, без особого интереса смотря на Андрея, который тут же метает тяжелый бездумный взгляд к открывающимся створкам лифта, вытирая нижнюю губу большим пальцем и отрываясь от стены. Все это очень и очень плохо, но Федя себя знает – сейчас он уже точно никуда не денется. Андрей отсасывает ему прямо в коридоре. Толкает к стене, не включая свет, опускается на колени и тянется к ремню. У него словно ломка – руки трясутся, резкими движениями расстегивают ремень, он облизывает губы и смотрит так голодно, как будто бы Федя очередная доза. Возможно, так и есть. И это невольно подкупает, как бы нездорово это ни было. Андрею похуй, если он сам чего-то хочет. Андрею похуй на предварительные ласки, долгие поцелуи и объяснения. Андрей обхватывает пальцами полувставший член, снова сосредоточенно облизывая губы, делает пару движений и берет в рот, медленно опускается губами по стволу вниз. Андрей, возможно, правда обдолбан. Он закрывает глаза, движется медленно вверх-вниз, втягивая щеки и, кажется, наслаждается процессом даже больше, чем должен, больше, чем Федя. Федя тихо и коротко мычит сквозь губы, всматривается в темноте в чужое лицо и остатками рассудка пытается понять, что он тут делает. В очередной раз. Андрей мог бы утащить потрахаться к себе практически кого захочет, было в нем какое-то ебанутое очарование, на которое велись окружающие. И, возможно, Андрей так и делал. Возможно, сегодня он просто не успел никого цепануть. Возможно, федина плохая привычка, блять, не только его собственная. Андрей ловит быстрый темп, обхватывая пальцами член у основания, издает тихие мычащие звуки и не открывает глаза. И это отдает какой-то безликостью, будто Андрею похуй кто перед ним, и Феде так не нравится. Он кладет ладонь на затылок, слегка давит, заставляя замедлиться и почти подавиться, и зарывается пальцами в металлические пряди. И Андрей наконец-то на него смотрит. Поднимает этот свой объебанный тяжелый взгляд с ноткой осуждения, будто бы Федя его отвлек, но послушно следует за тянущей за волосы ладонью. Федя трахает его в рот размашистыми толчками, заставляет чуть жмуриться, когда толкается почти на всю длину, почти давиться слюной, но жалости не чувствует абсолютно. Андрей смотрит на него еще более пьяно, чем пару минут назад, не пытается закрыть глаза, потому что Федя сразу же сжимает пряди чуть сильнее. Если это их единственный «диалог» за вечер, то Федя не намерен его упускать. Он толкается резче, до основания, вжимая Андрея носом в лобок на пару секунд, прежде чем медленно тянет за волосы обратно под очередной ноткой осуждения во взгляде. Осуждение, потому что Андрей хочет чего-то другого, как-то не так, потому что Андрею в целом похуй, чего хочет Федя, но прекрасно понимает, что вынужден играть по чужим правилам, чтобы играть хоть как-то. Губы Андрея плотно обхватывают ствол до самой головки, чуть плотнее сжимаются на ней, а после он приоткрывает губы, оставляя головку на нижней, и Федя невольно тянет его за волосы сильнее, совсем немного запрокидывая ему голову, с резким выдохом наслаждаясь зрелищем. Андрей не отрывает от его лица взгляда. А потом Федя дергает его за волосы наверх. Андрей пошатывается на ногах, быстро облизывает губы, вытирает рот ладонью, не спуская с Феди тяжелого взгляда. Пустого. Кидает взгляд вниз, когда Федя заправляет все еще твердый член обратно в трусы. Самая плохая привычка за всю федину жизнь, ей богу. От которой уже воротит, но руки каждый раз тянутся все равно. Федя толкает Андрея в сторону спальни. Андрей не сопротивляется, даже плечом недовольно не поводит. Послушно валится на кровать, тут же перекатываясь на спину одним плавным движением, привстает на локтях и смотрит на Федю из-под ресниц одним из самых блядских взглядов из его репертуара. Федя стягивает куртку, почти зло глядя в ответ, когда Андрей, чуть склонив голову к плечу, разводит ноги шире и касается стопой щиколотки, ведет выше, до самого колена, расползаясь в хитрой усмешке. Провоцирует и выводит сильнее. Раздеваться самостоятельно, похоже, не планирует. Ну, как знает. Федя стягивает худи, откидывает ее к куртке и ладонью убирает на место спавшие на лоб пряди, не разрывая зрительного контакта. Андрей быстро облизывает губы и взгляд будто плывет чуть сильнее, когда Федя дергает ящик тумбочки, чтобы достать смазку и презики, отслеживает их приземление на кровать рядом со своим локтем и снова поднимает взгляд. Скорее всего, все идет по его плану, если хоть какой-то все-таки был. Федя встает на колени на кровать между чужих ног и без особых церемоний расстегивает джинсы Андрея, грубо стягивает их вместе с бельем, игнорируя тихое недовольное шипение, когда резинка трусов проходится по возбужденному члену, и швыряет их на пол. Андрею – похуй. Он не возмущается ни грубому обращению, ни отсутствию прелюдии, разводит обнаженные ноги шире, сгибая в коленях, упирается пятками в носках в матрас. Смотрит исподлобья все так же объебанно и тяжело и абсолютно не стесняется откровенной позы, только не усмехается уже, а Федя – не поднимает взгляд к чужим глазам. Он равнодушно тянется к смазке, выдавливает немного на пальцы и, не утруждая себя дать ей хотя бы пару секунд согреться, толкается сразу двумя пальцами, грубо и до костяшек, проворачивая запястье, второй рукой отводя колено дальше. Андрей выдыхает сквозь зубы, делает задушенный вдох и плотно сжимает губы, тело его на секунду напрягается, противится грубому вторжению, а Федя ловит краем глаза поджавшиеся на ногах пальцы. Это эмоции, настоящие и вызванные им, это вне плана Андрея, и Федя чувствует из-за этой маленькой победы глубокое удовлетворение где-то внутри, но сохраняет абсолютно равнодушный вид. Громкое дыхание Андрея в тишине комнаты разбавляется только влажным звуком скользящих внутри него пальцев, Федя пару раз почти слышит мычание, зарождающееся где-то в горле, но так и остающееся там. Все внимание он сосредотачивает на пальцах, сжимает чужую холодную коленку сильнее, когда та дергается, с удовлетворением отмечает белые костяшки пальцев, сжимающие одеяло. Он знает – Андрею по большей части неприятно. Он знает – в этом «неприятно» Андрей без труда ловит нотки удовольствия, стояк его едва ли спадает хотя бы немного. Он шумно выдыхает и дергается, когда Федя убирает пальцы, небрежно мажет ими по его бедру и тянется к презервативу, другой рукой приспуская джинсы и трусы до середины бедра. Андрей под ним чуть напрягается, ерзает, удобнее встает на локти и облизывает губы, Федя бы сказал, что тот морально готовится, потому что знает – напровоцировался, церемониться с ним все так же не будут. Федя продолжает эту свою неосознанную месть похуизму Андрея – не глядя на него, надевает презерватив, выдавливает немного смазки и проводит пальцами пару раз по члену, рвано выдыхая. Подхватывает чужие ноги под коленями, задирает выше, поднимая бедра Андрея в воздух, заставляя опуститься на лопатки, и, помогая себе одной рукой, входит, наваливаясь сверху. Андрей под ним тихо взмыкивает и резко сжимает пальцы на голом плече, зажмуриваясь. Андрей узкий, и в мозг закрадывается маленькое подозрение, что плохая привычка у Феди все-таки персональная, а с губ срывается непрошенный стон. Федя не хочет думать об этом совсем, поэтому только толкается глубже, упираясь руками в матрас около плеч Андрея. Чужой всхлип пускает по позвоночнику стайку мурашек, а Андрей только поддается бедрами навстречу следующему толчку. Федя все еще пытается его игнорировать, все еще не хочет поддаваться чужой игре, сжимает пальцы над тазовой косточкой под задравшейся футболкой и с рыком толкается грубее, наращивает темп, выбивая из Андрея громкие стоны, болезненные поначалу, но не получает и намека на отпор. Андрей тольку кусает губы, запрокидывает голову, сжимает пальцы на плечах и боку на резких толчках, вскользь откидывает ладонью металлические пряди с мокрого лба, потому что в куртке, разумеется блять, жарко. Андрей не стесняется, Андрея все, кажется, устраивает. Спустя пару минут он плотнее сжимает ноги вокруг фединых бедер, стонет надсадно, красиво открывая рот, а затем впиваясь зубами в нижнюю губу, и смотрит так по-блядски из-под ресниц, что Федя тонет в светлых глазах на несколько секунд, а затем одергивает себя, впивается пальцами сильнее, так, что уже через пару часов проступит синяк, и, опуская взгляд ниже, выходит почти до конца, а затем резко заезжает обратно. Андрей под ним с громким стоном выгибается, закатывая глаза, какие-то секунды касается кровати только плечами, а на следующем сильном толчке мычит. Феде хочется вытрахать всю дурь и из себя, и из него, все эти игры, все эти эмоции, но выходит, кажется, только хуже. Андрей, закусив губу, скользит ладонями по плечам, ласково проходится по шее, и Федя невольно бросает на него взгляд, пытаясь предугадать, что он хочет. – Федь, – выдыхает он, и от этого скручивает внутри. Федя не знает, как ему удается сдержать мычание, он снова начинает набирать темп, пытаясь отвлечь и себя, и Андрея, но тот стонет, а затем надсадно: – Федь, – и блядское, ужасное, выворачивающее: – поцелуй меня. Федя не хочет этого делать так же сильно, насколько хочет избавиться от этой своей плохой привычки оказываться в этой квартире раз за разом. Он сжимает челюсти, скашивает взгляд вниз и грубо отводит колено Андрея в сторону на новом толчке, игнорируя его. Тот всхлипывает, почти невесомо касается кончиками пальцев щеки и подбородка, а затем губ, оттягивает нижнюю, и у Феди нет никаких, блять, моральных сил, чтобы не посмотреть на него, не пытаясь вывернуться. Андрей, едва слышно скуля на очередном толчке, следит за собственными пальцами и чужой пухлой губой, а затем поднимает взгляд к глазам, и Феде кажется в этот момент, что его обдает ведром холодной воды. – Поцелуй меня. Федя его ненавидит. Ненавидит то, как скручивает внутри от этих слов. Ненавидит этот объебанный взгляд, тяжелый, голодный. Ненавидит себя за то, насколько сильно ему хочется податься. И он подается. Входит до конца, грубо сжимает пальцами челюсть Андрея, надавливает, заставляя открыть рот, и впивается поцелуем, грубым и жадным, не давая и шанса перехватить инициативу. Федя все это так ненавидит, потому что Андрею – абсолютно похуй, а Феде – абсолютно нет. И он очень хочет, чтобы ему стало, чтобы чужие слова не трогали за живое, чтобы взгляд не прошивал насквозь, чтобы не подкармливать собственную жалкую надежду, что Федя здесь не потому, что подвернулся под руку. Надежду, что похуизм Андрея не распространяется на него. Федя пьян, все еще пьян, и именно так он оправдывает себя, когда наваливается на Андрея всем телом, замирая глубоко внутри, и, вопреки грубо сжимающим челюсть пальцам, целует медленнее и мягче. И это – сокрушительное поражение, позорное и горькое, и Федя ненавидит себя за свою слабость. Пальцы Андрея мягко скользят в волосы, он едва слышно стонет в поцелуй и пытается ответить, ласково и осторожно, а Федя чувствует в этом какую-то жалость, не верит и не хочет верить, потому что Андрею – похуй. Он вцепляется в металлические пряди и резко дергает за них, разрывая поцелуй под аккомпанемент чужого болезненного стона, впивается зубами в шею, снова и снова, до самых ключиц, позволяя себе оставить следы. Это тоже слабость, но уже не такая очевидная. И Андрей может подавиться своей победой, если захочет. Федя снова начинает двигаться, возвращаясь к прежнему ритму, прикусывает кожу шеи с другой стороны, наслаждаясь чужими стонами и впивающимися в плечи пальцами, а затем отстраняется, резко и быстро, полностью выходит из Андрея, ловя его взгляд, испуганный, почти паникующий, вдруг совсем не обдолбанный, и грубо переворачивает его на живот, тут же за бедра подтягивая обратно. Он вздергивает его на колени и резко входит снова, Андрей под ним – почти вскрикивает и впивается пальцами в одеяло. Так – легче. Никаких обдолбанных взглядов, никаких пальцев у лица, никакого соблазна поцеловать. Федя задирает на Андрее куртку с футболкой к самым лопаткам, накручивает на кулак и прижимает сильнее к кровати, пока с тихими рыками вдалбливается в него быстрыми жесткими толчками, держа за бедро. Андрей хрипит, елозит руками по одеялу в поисках опоры, слабо пытается выбраться из-под руки на лопатках, но лишь скулит и сдается, а затем тянется вниз, к собственному члену, второй рукой хватаясь за федины пальцы на своем бедре. И Феде мерзко с того, как отзывается на этот жест что-то внутри. Андрею похуй. Андрей бы хватался так за любые пальцы. Андрей бы стонал так под любым, кого он привел бы сюда. Андрей, скорее всего, хватается и стонет регулярно. Федя тянет руку с намотанной на пальцы тканью выше, нажимает на основание шеи, чувствуя, как судорожно сжимается под ним Андрей, и двигается быстрее, еще быстрее, а затем со стоном вжимает его в кровать сильнее, сбиваясь с ритма, зажмуривается, входит до конца и кончает с еще одним хриплым стоном. Андрей под ним напрягается всем телом, всхлипывает, бьет свободной рукой по одеялу, тут же наматывая ткань пододеяльника на пальцы и со стоном спускает себе в кулак. Феде нужно с минуту, чтобы прийти в себя. Он разлепляет глаза, отталкивается от Андрея рукой у него под шеей, на секунду вжимая сильнее, и выходит, падает на кровать рядом, стаскивает презик и отшвыривает куда-то на пол. Федя дает себе еще полминуты, чтобы прийти в себя окончательно, убирает от лица темные пряди, глядя в потолок, и просто наслаждается тишиной в голове. Андрей рядом дышит тяжело и громко, наверняка смотрит, но молчит, лишь опускается на кровать, чуть подрагивая. Со всем этим нужно заканчивать. С Андреем нужно заканчивать. Федя делает глубокий вдох и плавный выдох, а затем поднимается на ноги, тут же поправляя на себе белье и джинсы. На Андрея он не смотрит, надевает свою худи, слыша за спиной тихую возню, а затем щелчок зажигалки. Снова поправляет волосы и натягивает куртку. Может быть, Андрей считает это трусливым побегом. Федя хочет считать это достойным уходом после поражения. Андрей молчит. Молчит, пока Федя обувается в прихожей. Молчит, когда Федя отпирает дверь. Зажмуривается и тихо скулит, сворачиваясь в позу эмбриона, когда раздается хлопок двери, чудом не прожигая сигаретой пододеяльник. Андрею хочется, чтобы все было совсем не так. Андрею хочется, чтоб ему было так же похуй, как и Феде.