Страсть художника

Судьба Чонгука была предначертана с самого рождения. Ещё с того момента, когда он оказался на пелёнке и стал продолжением знатного рода и пожалуй, тем кто должен занять место своего отца. Чонгук был прекрасным сыном. И вызывал у родителей бурю из образов идеального будущего. Не то, чтобы Чонгука не любили. Скорее, он становился просто целью жадных требований и стремлений своих родных. В великую эпоху он родился славным юношей. Ведь появиться на свет, когда в мире случился культурный переворот, эволюция человеческого разума и стремление к духовному миру, тогда когда великие философы ознаменовали это Возрождением－было превыше всего ценным и величественным. Чонгук становился таким же. Он вырос сильным, умным и красивым мужчиной. Его сравнивали с древнегреческим богом, ведь такая утонченная внешность была даром свыше. Его роскошные, волнистые, вороньи волосы спадали на глубокие глаза, что лишь бросив взгляд ними, все женщины могли пасть ниц в экстазе и предвкушении от дальнейших действий обладателя. Чонгук должен был стать врачом, лекарем, как и его отец. Но медицинское ремесло не протягивало к нему рук, как представительницы слабого пола. Ну а сам юноша не тянулся в ответ к нелюбимому занятию, как и женщинам. Он бы так и искал смысл бытия в этом пустом ничтожном мире, где расписан каждый твой шаг, где свобода становилась мифом, выдумкой заключенной в ярких красках живописцев, литераторов, философов...и это ли его Возрождение? Но Чонгук ни за что не отчаивался. Он искал себя в любых вещах. Будучи на занятиях профессора, дома, прочитывая книги с отцом или в конюшне с лошадью－всегда вглядывался, искал рожденного мальчишку для неизвестного дорогого сердцу дела. Он был смышленым, никак не глупым. Ни в школе, ни на теперь индивидуальных особых курсах не показывал себя с плохой стороны, но, видит Бог, Чонгук не должен был идти по стопам отца. Он нарушил традицию. И однажды нарушил окончательно, когда взял в руки кисть. Пальцы ощутили тот разряд, что пошел по всему телу от того, насколько оказалось это прикосновение родным и теплым. Чонгук не собирался становиться врачом. Он решил стать художником. Отец его идею не поддержал. Мать и подавно. Все угрозы, наставления, грубые реплики не могли остановить Чонгука. Он стал одержим картинами. Он стал заключенным этого, потому что, даже первые неудачные попытки в рисовании нисколько не огорчили. Парень был настойчив и двигался только к совершенству. Только тяжелая дорога стремлений обрела его на одиночество. И бесконечные попытки. Он жил теперь один. Не в особняке украшенном позолотой, мраморными лестницами и скульптурами Микеланджело. Он жил в скромном доме, где повсюду разбросаны полотна, краски и наброски. Чонгук ходил в галереи, знакомился с профессиональными художниками и удивлялся－насколько было это интересно, что дух захватывало. Отец продолжал его финансировать, а юноша продолжал тратить, пока однажды на одном из уроков не нарисовал свой первый шедевр. "Мандариновое дерево". Хрупкая кора изображенная на пейзаже, зеленые листья, плоды, что так реалистично переливались на свету. Но самое главное, силуэт родного дома на заднем плане. Весь этот образ, по памяти соткан, стал новым бестселлером и сенсацией. Картину продали за дорого. Имя Чонгука стало известным и не только, как сына графа-лекаря Чона. Он обрёл своё настоящее имя. И это имя заставило близких осмыслить свою позднюю ошибку. Пролетело время, словно ветер. Он рисовал и рисовал, изображая святые образы из головы. Но это не было таким же искусством, как его первенец. Пейзажи бесподобны, но пусты. Просто картинка, без эмоций и загадки. Ученик превзошел мастера, но так же стал мастером, которого превзошли все ученики. Чонгук был расстроен. Он стал заложником своих мыслей, своего таланта, что скрывался все двадцать пять лет и сейчас опустошил его мозг. "Мандариновое дерево" скрывало в себе мечту. Оно скрывало эмоцию－тоску за родным домом. Всё остальное было ничем. Отбоя от девушек не было. Однажды отец сказал, что юноше будет необходима спутница, которая будет радовать его и разделять переживания. Чонгук не был отцом и всегда искал жертву на одну ночь, следом бросая, стирая со своей дороге, словно препятствие. Он стал рисовать людей. Голых женщин в различных позах. То эскизами набросит темноволосую, смуглую девушку в пышном платье, что обнажало её красивую грудь, то маслянистыми красками чопорно оживит на полотне рыжеволосую красавицу с сексуальной фигурой. Людям нравилось, но это было всё не то. Любовницы были не те, они не были удовольствием Чонгука. Лишь мужчинам нравились столь вульгарные для парня картины и портреты. Это было чем-то отвратительным. Чонгук впервые отчаялся. У творческих людей ведь всегда так? Эта некая болезнь души...депрессия. Депрессия достигла своего апогея. Создание Чонгука стало "жалкой пародией" Рембрандта, Караваджо. Его перестали в коем-то веке воспринимать и в мыслях у молодого мужчины возникали мысли о самоубийстве. Он бы и покончил с собой вот так, в достатке, с единым "Мандариновым деревом" вселяющим радость, пока в темноту не проник Он. Это был Ангел свыше. Его красота затмила всех прелестных дам и Чонгук не знал, что Муза нагрянет неожиданно на улице, с корзиной, откуда выпадут яблоки и разлетятся по грязной брущатке. Белолицый, с гладкими, шелковыми, цветом поспевшей пшеницы волосами. Его глаза, словно месяцы на ночном небе, губы－нежно-розовые бутоны роз. Его хрупкая, полупрозрачная стать выглядела настолько божественной, райской, что, кажется Данте в своей Божественной комедии забыл это высшее существо. Сам Ангел спустился с небес. Ангел без крыльев и нимба. Чонгук встретился глазами со своей Музой и прочувствовал пульсацию вен, возбуждение, которое не приносили милые девушки. Это было более. Это была связь. Это была любовь художника к искусству. Теперь совершенство само пришло к Чонгуку. Оно было поистине прекрасно. Ангел мягко улыбнулся и в этой улыбке было что-то неземное. С вожделением самого прекрасного. Казалось, время остановилось для них. Но юноша ладонь протягивает, забрать яблоко из руки художника хочет, касается пальцами и Чонгука прошибает током. Такое возможно? -Вы знали, что в ваших глазах звезды?-хрипит черноволосый, поднимается на равне с ангелом и уже представляет, как мазками наносит на полотно его изображение. Миллиарды образов, миллиарды картин в голове только с ним. Ангел слабо кивает, опускает взор на их скрепленные руки и Чонгук с ужасом отстраняется, чтобы не спугнуть. Юноша не боялся. -Кажется, они сверкают только для вас,-тихо смеется, руками цепляется за ручку корзины и собирается уйти, только вот Чонгук не может упустить мгновенье. Не может позволить уйти ему, не вкусив сладкого плода. -Я－художник. Чон Чонгук, позвольте представиться. И...я хотел бы вас нарисовать,-черноволосый поругался внутри себя. От столь наглого заявления ангел мог испариться во мгле, оставить на этой людной улице совершенно одного. Он не сомневался в своём обаянии. Но они оба мужчины, а значит привлечь внимание носителя своего пола было чуждо и незнакомо ему? Это было запретно. -Юнги,-глазами сталкиваются, вокруг себя создают ореол отстраненности. Чонгук это имя на губах своих снова пробует и чувствует легкость по телу. Он начинает верить в Бога. Когда Юнги оказывается в его студии, Чонгук не мог никак успокоить своё трепещущее сердце. Оно готово было выскочить из груди, как все представленные картины из головы. Светловолосый осматривался с интересом и в каждом его движении, Чонгук видел изящество и галантность. -Вы автор "Мандариновое дерево"?-его голос певуч и словно мед на душу. Чонгук не мог сравнить его ни с единой покровительницей женского пола. -Да,-первым он рисует его портрет. Кистью выводит черный эскиз, а затем задумывается－это было мрачно для кроткого и нежного юноши. Юнги был светлым. Но в какой-то мере, таил в себе много красок. Чонгук оживил картину. Оживал и сам он. Каждая новая встреча вызывала бунт в душе, новое создание, желание, стремление. Чонгуку было мало. Юнги был везде, но черноволосый не ощущал его. Он хотел дотронуться. -Вы живёте одни? Неужели у вас нет любимой? Чонгука этот вопрос застал врасплох. Он невольно поджал губы и опустил карандаш. Юнги понял, что непочтительно и глупо высказался. Он думал, что разозлил его, но Чон лишь посмотрел в его глаза с такой преданностью и нежностью, что ангел решил спуститься с небес и стать падшим. -Я хочу, чтобы вы разделись,-произнес он неожиданно, но Юнги послушно встал с дивана, заставляя Чонгука растаять и почувствовать головокружение. Юноша снимал с себя одежду, стыдливо прикрываясь и заливаясь девственным румянцем. Его тело белоснежное, фигура тонкая, как струна. Он был идеальным во всех смыслах. Чонгук судорожно выдохнул и этот вздох был горяч и полон одержимости существом напротив. Юнги не мог не заметить пытливость глаз художника и его молчание. Ему было неловко и стыдно, но от того, что его рисует Чон Чонгук－обходительный, красивый, харизматичный мужчина, он мог позволить себе раскрепоститься. Ангел блаженно лег на диван, заглядывая в темные глаза. Он представил, как если бы этот художник коснулся его и перешел запретную границу. Юнги рукой провел по шее, второй дотронулся до своего бедра. Одну ногу согнул в колене, вторую свесил с бордовой софы. Голову запрокинул так, что можно было увидеть нервное подергивание адамового яблока. Это было искушением. У Чонгука помутнился рассудок. Он быстро черкал эскиз на полотне. Старался делать всё быстро, но и без того он смог точно передать картинку. Юнги наслаждался. Его прототип на холсте тоже. Художник впустил в ход краски. Вокруг всё плыло, только впереди него－настоящий экстаз. Настоящая эстетика тела. Настоящий ангел во плоти, что пал перед грешником. Но Чонгук сделал это первым. Ничто не было так прекрасно, как этот белокурый юноша раскинувшийся, беззащитный, в полном самоудовлетворении. Рядом с ним все те девицы и рядом не стояли. Только он. Чонгук отбросил кисть. Уже с пяти минут не мог оторвать взгляда от ангела. Парень поднялся и мягкой поступью подошел к дивану. Юнги пронзал его глазами, протянул руку и утянул в самые глубины Ада Чонгука. Их уста слились в сладком поцелуе, прикосновения были осторожными медленно переходящие в жадные. Два обнаженных тела дарили друг другу ласку и любовь. Чонгук не мог насытиться, но постепенно стал ощущать полноту его души. Это был не просто секс. Это было не утоление своих потребностей. Это что-то большее. Слияние двух тел, душ. Такое эротичное, порченое, но чистое и райское. Страстное рвение. Чонгук вжимал ангела, высасывал из него всё. Он был для него Сатаной. Был искусителем и господином. Тот кто владел его телом. Заставлял так требуемо и сладко стонать. Принять черную душу без остатка. Внутри себя. Чувствовать его внутри себя... Картина была завершена только через месяц. Она принесла фурор и ажиотаж. Публика была довольна и сам Чонгук не мог не любоваться ей. Но больше не мог не любоваться Юнги. Его личным сокровищем и совершенством. Их страсти хватало на всю оставшуюся жизнь и было вовсе всё равно на мнение общества и отца. Только. Время проходило. И ангел больше не являлся во владениях Чонгука. Он испарился, словно видение. Исчез, не давая о себе вести. Черноволосый не мог найти себе места. Ему даже пришлось слечь с простудой из-за дикого волнения с произнесенным на устах имени любимого. Неужели ангел воспользовался им? Дал волю художнику лишь для вдохновения и довершения и жестоко бросил. Когда Чонгук пришел в себя, он долго искал мимолетного ангела, что подарил ему счастье. И нашел. На кладбище. Погребенный с чахоткой. Запомнившийся никем, кроме самого художника, что утратил своё совершенство. Это стало ударом и неизлечимой душевной болью в сердце. Весь мир погас и стал серым. Чонгук опустился на колени. У него будто отобрали жизнь. Частичку души, что он подарил этому невинному существу. Он хотел покончить с собой. Ставши даже знаменитостью и гением, он готов был убить в себе сразу несколько личностей. Потому что, без Юнги он не полноценный. И без Юнги он не художник. Ведь кисть в его руках стала чужой, когда где-то на черной земле перестали ходить белые ступни ангела.