Больная любовь.

Она закрыла за собой дверь. Казалось, только входную, но оказалось — дверь в сердце. Закрыла, оборвав всё то, что было, и не дав шанс тому, что ещё могло быть. Она отдалялась от уютного помещения, хранившего в себе их любовь и страсть, их эмоции и чувства, стараясь ничего не вспоминать, не давая себе возможности вернуться. Не предоставляя шанса бурному, уже прошлому, закрасться в её голову, выедая остатки здравого ума и морали. Хочется — не думать ни о чем и ни о ком, отдавшись с головой этой любви. Нужно — подумать о моральных ценностях, вспомнив о людях, которым он принадлежит. Нет, он не принадлежал ей, разве что телом, разве что душой, разве что эмоциями, разве что любовью, разве что дикой привязанностью. Да, черт возьми, да, он был её. Целиком и полностью её и… Другой женщины. Той, что бескорыстно любила. Той, что ждала и свято верила в его верность. Той, что воспитывала его детей, когда он всю свою любовь по капле переносил из одной женщины в другую. Больная любовь, приносяшяя лишь страдания и терзания, оставляя следы на сердце. Следы, которые, как будто пластырем, заклеивались громкими фразами. «Моя», «Люблю», «Самая» — верю. «Единственная» — вранье. Пластырь отклеился. Обрывая цепь прошлого, она не осознавала, что это не нитка — порви, да выбрось, это звенья одной совместно кованной цепи. Она никуда от него не денется. Вскоре воспоминания её добьют, как бойца на поле боя, доведут до белого каления. Она сдастся, но неизвестно кому: ему или своим чувствам. Сдастся в одном, но вновь вступит в бой в другом: бой за право быть единственной. Ей это необходимо, ей это нужно, как глоток кислорода, когда задыхаешься от огня и гари. Ей. Необходим. Он. Но она, видимо, не подумала, что так же сильно необходима и ему. Да, женат, да, дети, да, семья — это всё не смертельно — думал он, сходя с ума от неотвеченных звонков и проигнорированных сообщений. Пытаясь не вырвать на себе волосы от незнания того, где она, с кем она, хорошо ли спит, ест, не проливает ли слезы, за которые он мог убить любого, ставшего причиной. Сейчас причиной был он. Убить себя? Здравый смысл был потерян, вместе с дорогой, по которой она ушла от него, ибо он не подумал о том, как выглядит при жене. Жена ведь чувствует его не меньше, чем та, в которую он успел перенести свою любовь. Чувствует, видит, молчит, думает, злится, понимает, осознает, вспоминает, сопоставляет — картина нарисована. — Ты любишь её? — фраза в ночи. Никто не спит. Он — от мыслей о бесконечно волнующей. Она — от понимания того, что все его мысли не о ней. — Да, — почти шёпотом, дотрагиваясь до других ушей за спиной. — А меня? — Любил. Отвернулась, отодвинулась, отдалилась, как и он отдалился за год. Проблема бы была решаем в секунду, если бы это расстояние находилось в зоне кровати — дотянись рукой. Но его расстояние находилось глубоко внутри. Не достать, не притянуть назад, не придвинуть, не ей. Ночь без сна, он без неё — невыносимо, и так уже третий день. Третий? Казалось, вечность. И снова звонок, и снова гудки, которые шли в такт пульсу. Он будто слышал их уже внутри себя, выучил наизусть. — Часы стали громче тикать? — бессмысленный вопрос. Просто внутри него тишина и мрак без её голоса. Иные звуки вдруг стали заметны. Вдруг стали раздражать. — Нет, всё так же… — ответила бывшая любовь, настоящая по документам. Она, будто в плену своей гордости. Не позвонить и не ответить на звонок. Не вернуться к нему, и не дать шанс сделать это самому. Пропасть, устроив пропасть в его душе. Эгоистично, больно, но так она хотела. Хотела в первые 10 минут, а хочет ли 3 дня спустя? За первый час она успела возненавидеть его ещё больше, устроив в душе кавардак. И за что она вообще его любила? А уместно ли слово любовь к человеку, который смог предать того, кто его любит и ждёт дома? К началу второго дня начала вспоминать о совместных планах на будущее. О каком совместном будущем может идти речь, если он не обеспечил его и своей настоящей жене? Изменил, предал. Изменял, много раз. С ней, только с ней. Любил, обожал. К вечеру 3 дня тихо сходила с ума. Не плакала, не смеялась. Лицо без эмоций, а в душе ураган из боли, грусти и тоски, способный остановить лишь он. Да, пусть он не её все то время, что не рядом, главное, что когда они вместе — он весь принадлежит ей. На дворе темнота, на душе ещё темнее. Свет в нем, а свет необходим. С чёрной душой жить тяжело. Без него не оправдать своих грехов. Вышла на улицу, сделала глоток свежего воздуха, а дышать легче не стало. Потому что он забрал весь кислород, перекрыл дыхание. Вентиль в нем. Шла. Куда глаза глядят. Глаза глядели в пустоту, не пытаясь проследить путь. Ноги вели к нему. Должны вести к нему. Шла мимо деревьев и цветов, мимо парков и того малого количества людей, существующих в прохладные и тёмные летние ночи. Холодно, очень холодно, только не понять: этот холод вокруг или внутри? Вернулась к подъезду, села в машину, поехала к квартире, в которой ещё должен остаться воздух, наполненный их любовью. Там она должна найти силы. Он вышел из дома в ночи. Без объяснений. — Уйдёшь сейчас — не увидишь больше хороших отношений со мной. Сделал вид, что не услышал. А что ещё остаётся делать, если уже и дышать невыносимо без той, что в сердце застряла. Квартира, хранившая их любовь должна была дать новое дыхание. Там он должен найти силы. Приехали синхронно, будто сговорились, но на самом деле давно сговорились их сердца. За доли секунды оказались рядом. Дождь, холодный, мерзкий, но что до него, когда на душе тепло. Поцелуй, восстановивший душевный баланс, и они оба ожили, как будто 3 дня находились в коме и проснулись. — Я люблю тебя, — слова, которые можно было прочитать, посмотрев в его глаза, говорить необязательно. Вместе, рядом. Надолго ли? Покажет жизнь. Но без друг друга уже никак.