Дикие мальчики вольного города Лисса

Эндо только что исполнилось шестнадцать. Но он казался чуть старше — за счёт роста, мускулов и пережитых невзгод. Из одежды на нём была только набедренная повязка из козьих шкур. Сверкающие волосы цвета тёмного янтаря успели отрасти до лопаток. Сейчас, когда он был полураздетым, можно во всех подробностях рассмотреть смуглую, почти оливковая кожу, развитые, но чуть подсохшие мышцы, и ловкие длинные руки. Было заметно, что ему приходилось немало трудиться — но прежде этот труд был свободным. Лицо типичное для гискарца — достаточно привлекательное, в высокими скулами и карими, словно кора орехового дерева, глазами. Он шагал напряжённо, постоянно озираясь. И взгляды, которые он бросал по сторонам, были острыми, как кинжалы. Здесь, на горячей и солёной набережной вольного города Лисса, на него мало кто обращал внимания. В вольном городе хватало людей всех народов, и в такую жару многие разгуливали полуодетыми. В отличие от железных шахт Лората и гигантских латифундий Золотой Империи И-Ти, рабство в городе любви, зажатом среди скал на небольшом острове, было почти привилегией. Кто откажется жить в доме богатой семьи, пусть и на положении слуги и без права вернуться в родную деревню? Напряжение отпускало, но медленно. Он плохо помнил, как сюда добрался. Подробности были бесполезны для выживания. Достаточно было знать две вещи — он сбежал, он свободен, но возвращаться ему некуда. Ни деревни, ни города, куда они ездили с отцом за солью, больше нет. Конечно, можно вернуться на пепелище и попытаться как-то выживать. Но выживать здесь, на улицах Лисса, что пропахли десятками сортов благовоний, было куда интересней. Время стояло беспокойное. Говорили, что двухголовый пират и какие-то принцы бастарды собираются воевать и скоро будут набирать в армию всех, кто готов воевать за добычу. Но до войны надо ещё дожить. А до неё — найти себе какое-нибудь занятие. Он уже миновал причалы. Даже смотреть на мешки, ящики, чёрные рты распахнутых люков было невозможно. К горлу подступала тошнота, мышцы начинало ломить. Тяжёлый и тупой труд… тело от него сохнет, кожа покрывается коростой, а лицо перестаёт улыбаться. Эндо был больше не в рабстве. Но он пока не привык к свободе. Его лицо было по-прежнему жёстким, а тело искало любого шанса избежать тяжёлой работы. Восточная половина набережной была поуютней, здесь причаливали не большегрузные суда, а рыбачьи лодки со свежим уловом. Смуглые, белые от морской соли пальцы протягивали сверкающую серебром рыбу, словно предлагали её в жертву. Он поднялся ещё выше и оказался на улочке, почти полностью застроенной симпатичными двухэтажными домиками. Из-за острых крыша поднимались пышные кроны фруктовых деревьев — получается, внутри квартала есть палисадники. Оттуда доносилась удивительно мелодичная струнная музыка и слышался смех. Юноша отправился в эту сторону. У него не было никаких планов насчёт этого места. Просто хотелось постоять в тени по другую сторону ограды и послушать прелестную музыку. А если позволит язык, то и узнать, о чём поют. Ему повезло. У чёрных прутьев ограды было свободно. Так что он смог не только слушать. Юный беглец раздвинул листки живой изгороди и увидел внутренний дворик, вымощенный разноцветными шестиугольными плитками. Там сидела низкорослая девушка лет девятнадцати с лоснящимися чёрными волосами. Она была одета в зелёную тунику, и защёлка на левом плече была из бронзы, в форме кованой лилии. В руках у девушки была гитара непривычной формы, похожая на большую деревянную каплю. Если бы Эндо учился в одной из тех городских школ, где готовили элитных куртизанок, то мог бы знать, что такая гитара называется виуэла. Девушка полуприкрыла глаза и напевала — как напевают для себя любимую песню. Эндо смог её разобрать только начиная с середины. ...Ах, мой верный оруженосец, Хранит моё сердце тайну. Она пожелание дамы Не позволяет исполнить. Охваченный пламенем страсти Я не решаюсь открыться. Бесстрашный на поле боя Страшусь оскверняться позором. — Сир! известна вам моя верность. Я всегда хранил ваши тайны Так же тщательно, как доспехи, И коня, и всякую сбрую. Пусть я юн, для меня вполне ясно Что за тайна терзает вам сердце. Вы охвачены пламенем страсти Не к девице беспечно-юной, Не к прекрасной, изысканной даме, А ко мне — мальчишке упрямому... Эндо не смог сдержать улыбку. И стоило ему улыбнуться, как он почувствовал, словно на его лице треснула и распалась попалам глиняная маска тупого рабского равнодушия. Он больше не был рабом. Проблемы были, голод был — но рабства не было. Он снова мог чувствовать, говорить, вдыхать ароматы цветов и яств и улыбаться. Встряхнув головой, он отошёл от ограды и задумался, куда пойти дальше. Конечно, было бы неплохо поесть. Но это было дело несрочное. Эндо с детства умел добывать еду в диких местах — и терпеть бескормицу, когда это не удавалось. За недели в бегах этот навык очень пригодился. Очищение было важнее. Он физически чувствовал, как дорожная гразь въелась в его полуголое тело. Надо было где-то вымыться мягкой, пресной водой и привести себя в порядок. Он свободный человек и должен выглядеть, как положено. В городе должны быть бани. Кажется, он видел одну по дороге сюда. Здание, выстроенное в виде огромного двухэтажного восьмиугольника, было похоже на храм. Могло быть и так, что здешние бани — это тоже храмы, только особого рода. Эндо вырос слишком далеко и пока не разбирался в обычаях вольного города Лисса. Он пошёл обратно, в сторону бани. Солнце уже перевалило через полуденный зенит, на улицах повеяло приятной прохладой, и людей стало больше. Денег у него не было. Когда бежишь через горы и прячешься в трюмах, они как-то без надобности. Но теперь Эндо был уверен, что это как-то решиться. Наконец он смог разглядеть бани по-настоящему. Круглое, как ипподром, здание было сложено из красного кирпича. Внизу оно опиралось на белоснежные колонны из мрамора, а верхний ярус был устроен арками и соединён с лентой акведука. Было слышно, как внутри здания журчит вода, и слышались голоса. Смотрелось, конечно, роскошно. Видимо, это была самая большая и самая главная баня в городе. А значит, и самая дорогая. А прямо напротив входа — шестиугольная чаша фонтана из светлых мраморных плит. Сейчас, в самые жаркие месяцы, воды в нём не было. Возможно, струи бьют по праздникам, или когда вновь наполняются горные источники над акведуком. Сейчас вся пресная вода шла посетителям бани. На сухих и нагретых плитах фонтана развалилась целая компания ребят, примерно его возраста. Судя по цвету кожи и лицам, они были обычные местные уроженцы — насколько обычным может уроженец такого торгового города. Кто-то болтал с соседом, кто-то дурачился, а кто-то просто сидел, отдельно от остальных. Вокруг суетились люди постарше. Некоторые степенно входил внутрь бань, одни или компанией. Другие просто бродили, обводя сонным взглядом то море, то двухэтажные дома, что стояли сплошной стеной. Эндо рассматривал ребят на фонтане. Посмотрев на них, он немного успокоился. Они тоже были полуодетые и выглядели дружелюбными. Конечно, не такие крепкие, как он, они были поджарые и худые, словно рыбки в горном ручье. Он невольно залюбовался, когда рассматривал эти гладкие, бронзовые тела. Эндо хотел уже подойти и узнать, сколько стоит войти внутрь и можно ли проскользнуть бесплатно. А потом, если ничего не получится, пойти поискать что-то подешевле. Но не успел. Его окликнули: — Эй, чужестранец! Местный язык отличался, — но не настолько сильно, чтобы Эндо не понял, что это к нему обращаются. Эндо обернулся и увидел худого и на удивление изящного паренька. Он был его возраста, может даже чуть младше. Пониже, уже в плечах, но при этом удивительно изящный, как девушка. Длинные волосы падали на обнажённные плечи, невероятно длинные ресницы обрамляли миндалевидные, изумрудно-зелёные глаза, а тонкий, изысканный нос и пухлые губы напоминали о лицах, что смотрят на нас с храмовых фресок. Из одежды на нём были только обрезанные по колена штаны, достаточно тугие, чтобы Эндо оценил линию его бёдер. А ещё он выглядел чудо каким дружелюбным. — Моё имя — Чемеро. А как зовут тебя,— городской парень заулыбался. Зубы у него были немыслимо белые, особенно на фоне смуглых губ. Эндо никогда таких не видел. — Меня зовут Эндо. И я рад с тобой познакомится,— беглец тоже заулыбался. — Ты, похоже, прибыл издалека. — Да. Хочу освоиться в новом городе. Чемеро подошёл ещё ближе. — У тебя есть здесь родичи? — Нет. Я бежал издалека. Очень издалека. И там, откуда я бежал, тоже никого не осталось. — Понимаю. Такое случается. Такое случается намного чаще, чем думают. Ты уже решил, чем будешь заниматься? — Пока подыскиваю. А ты чем занимаешься? — Ну….— Чемеро отвёл свои прекрасные глаза,— в моей работе важны склонность и талант. — Давай, расскажи! — Давай сначала посмотрим. Видишь того красавчика? Давай подойдём поближе, но не будем с ним говорить. Они приблизились к одному из тех ребят, что занимали фонтан. Этот сидел чуть в стороне, и, кажется, только что вылез из моря. Из одежды на нём были только мужская юбка из цветной ткани и ещё сандалии. Наряд напоминал о царствах далёкого юга, а вот кожа была довольно светлой и это было заметно даже сквозь загар. Нездешние, русые волосы были схвачены в хвост. Вдруг к нему подошёл мужчина в долгополой одежде и с масляными глазами на бородатом лице. — Привет!— мужчина заулыбался,— Ты кого-то ждёшь? парнишка усмехнулся и сверкнул карими глазами. — Нет, я просто сижу,— ответил он и тряхнул хвостом,— Кстати, меня зовут Лахилли. — Красивое имя. Красивое, как ты. Парнишка сделал вид, что смущается. — А как ваше имя, господин?— спросил он. — Моё имя, знаешь, очень необычное. Но на многих наводит ужас. — Прошу вас, скажите! — Меня зовут Большой Член. — Ого! Какое редкое имя!— на пухлых юных щеках выступил румянец смущения. — Да, очень редкое,— мужчина подошёл ещё ближе и положил руку на голое плечо Лахилли,— Если ты пойдёшь со мной, то узнаешь, почему меня так называют. — О, господин Большой Член, с радостью,— он поднялся с парапета,— А у вас найдётся двадцать медных монет? — Я вижу у тебя ремешок на левой руке и плачу тридцать. — О, господин Большой Член, ваше имя начинает меня пугать! Даже и не знаю, смогу ли я выдержать силу, что скрывается за вашим именем... Продолжая шушукаться, они скрылись за мраморными колоннами. Эндо не выдержал и прыснул. Чемеро, улыбаясь, потрепал его по голой спине. — Видишь, как всё здесь устроено? — Забавно… А что за ремешки, про которые он говорил? — Ах, это. Смотри!— Чемаро вытянул свои оливковые руки — холёные и ухоженные, как у женщины.— Если ты носишь ремешок на левой руке — это означает, что твой рот открыт для посещений. А если на правой — для посетителей открыта и твоя задница. У Чемаро было по ремешку на каждой их рук. Изготовленные из дорогой, специально выделанной кожи, они так и сверкали на солнце. — Надо же, как всё просто…— заметил Эндо,— Если не знаешь, то и не заметишь. — Не удивляйся, если увидишь такие ремешки на запястьях чистых мальчиков из хороших семей. Лисс — особенный город. Ты даже не представляешь, как много мужчин, особенно из уважаемых горожан, готовы одаривать мальчишек. И как много мальчишек готовы слоняться по набережной с ремешками на руках, ожидая подарков... — А как быть, если я готов сам нанести визит мужчине? Чтобы он… вспомнил хорошенько юные годы. — Укрась такими же ремешками щиколотки. У тебя ноги длинные, тебе будет идти. Такое предлагают часто, но на сильного красавчика вроде тебя сброс точно будет. — На какой ноге? На правой или на левой? — На обоих. Никогда не видел, чтобы носили только на одной. Эндо продолжал держать руки нового друга. Он не выдержал и начал их поглаживать. Потом поднял взгляд и посмотрел в эти головокружительно зелёные миндалевидные глаза... Чемаро улыбался. — А что делать,— заговорил Эндо,— если тебе просто кто-то понравился… и ты хочешь просто ему предложить? — Это можно прочитать по глазам,— ответил Чемаро. Он освободил руки и сжал Эндо в объятиях. Эндо тоже ответил объятиями. Он почувствовал, как трутся соски, и член у него буквально взлетел. Они принялись целоваться, крепкими, мужскими губами, и тёрлись друг об друга горячими полуобнажёнными телами. Два парня стояли прямо на ступенях у бани, целовались на глазах у прохожих — и это делало поцелуи особенно вкусными, как пряное вино.