Не знал, что у Нэнси есть сестра

[soulmate! AU, в котором меткой становится татуировка на запястье в виде первой фразы, которую скажет твой соулмейт при первой встрече] Карен всегда ощущала себя неполноценной из-за этой чертовой татуировки. Точнее, из-за ее отсутствия — татуировка была у всех, у всех, даже у какой-нибудь чудаковатой Джойс и у ее маргинального бойфренда по фамилии Байерс, но не у Карен. Место на ее запястье — то самое, которое так ненавязчиво, но с особым чувством гордости, выставляли напоказ те, кто уже нашел своего соулмейта, — пустовало и в тринадцать, и в семнадцать, и в девятнадцать лет, так что всегда было стыдливо прикрыто длинными рукавами платья или блузки. — Это не твоя вина, — слова матери были слабым утешением, потому что самым странным образом Карен слышала в них укор. — Так бывает, милая… Может, тебе поискать кого-нибудь вроде тебя? Карен страдала от одиночества, невольный изгой в этом цельном мире двух половинок — у нее половинки не было и не предвиделось, на нее смотрели с жалостью и даже брезгливостью, с ней не делились восторгами подружки и за ней не торопились ухаживать парни, ведь кому нужна порченая подружка? С ней никогда не узнать наверняка, ждет ли тебя счастливый исход, с ней «раз и навсегда» может не сработать… В девятнадцать Карен свято верила в то, что ее жизнь кончена — какое будущее у нее могло быть, если у нее не было того, с кем это будущее надлежало строить? Теда она нашла по настоянию матери — та написала письмо в газету, отыскала сообщество «незапятнанных» и в конце-концов вынудила Карен ходить на эти странные, тягостные встречи отверженных, где такие, как она, унылые и измученные не оправдавшимися надеждами юноши и девушки пытались создать подобие нормальности. Тед был не то, чтобы в ее вкусе — он носил очки, был зависим от программы новостей, мечтал о скучной, но стабильной работе и очень хотел детей. Но еще Тед был и очень внимательным, заботливым, и казался таким надежным, и был немного наивным, но все же довольно настойчивым, так что Карен решила дать ему шанс, и они принялись имитировать нормальность вместе — даже поженились, подумать только, и она стала миссис Уилер. Гром грянул в тот самый день, когда на свет появилась Нэнси — Карен, все еще измученная родами, но уже позабывшая о своих муках благодаря комочку счастья в ее руках, внезапно ощутила покалывание. «Не знал, что у Нэнси есть сестра» — татуировка проступила на коже прямо на глазах у миссис Уилер, и Карен едва сдержала крик торжества и горя. Сейчас, почему именно сейчас?!. Нэнси плакала у ее сердца, и Карен плакала вместе с ней — быть полноценной оказалось так прекрасно и так невыносимо вместе с тем. Она твердо решила, что Тед не узнает об этом, и долгих семнадцать лет прибегала к самым разным ухищрениям, чтобы муж не увидел предательских слов, проложивших между ними непреодолимую пропасть. Карен пыталась, видит бог. Пыталась из всех сил, даже родила Теду сына — скорее чтобы самой себе доказать верность и преданность к мужу, чтобы успокоить свои вечно мечущуюся душу. Ждать и в то же время запрещать себе томиться ожиданием, надеяться и молить о встрече с тем, кто все-таки предназначен для нее судьбой, и в то же время презирать себя за это — вот какой была теперь жизнь Карен Уилер. Тед, такой уютный, такой всегда покорный и ненавязчивый, делал вид, что так все и должно быть — они делили супружеское ложе все реже, разговаривали все меньше, да и то, разговоры все их вертелись вокруг стремительно взрослеющих детей… Их брак со временем сошел на нет, хоть и не распался — Карен не могла бросить Теда вот так, ведь когда-то он стал ее спасением. Так что она продолжала замазывать татуировку на запястье и готовить его любимый завтрак снова и снова, день за днем, месяц за месяцем, год за годом… …Пока однажды в ее дверь не постучалась сама судьба.

***

Карен нехотя отложила книгу, которую читала, и выбралась из пенной ванны. Накинув халат, миссис Уилер миновала спальню, спустилась по лестнице на первый этаж и, застав в гостиной крепко спящего перед телевизором Теда, раздраженно фыркнула. Конечно, Тед не слышал настойчивого стука в дверь — ее супруг обладал феноманальной способностью спать, как бревно, особенно после пары банок пива. Банки стояли рядом с креслом, в котором спал Тед. Что ж, незваные гости доставались Карен — стук в дверь повторился, отрывистый, нетерпеливый, и Карен прошла через гостиную, отперла внутренний замок и распахнула дверь, надеясь на то, что как можно скорее сможет вернуться к бархатистой пене и любовному роману, от которых ее отвлекли. Распахнула дверь и дежурно улыбнулась, быстро отмечая самые яркие детали: юноша был примерно одного возраста с Нэнси, так что, скорее всего, пришел именно к ней. У него были модные кудри, по-особенному взбитые надо лбом, эдакий пижон в обязательной кожаной куртке, а рубашка под этой самой курткой была застегнута лишь наполовину, демонстрируя прекрасный рельеф мышц. И глаза, конечно — у парня были потрясающе красивые глаза, такие глубокие, оттененные длинными и густыми ресницами: вечно мужчинам достаются такие, да. — Чем я могу вам помочь? — любезно осведомилась Карен, а затем ее мир перевернулся с ног на голову во второй раз. Юноша окинул ее оценивающим — совсем по-взрослому, по-мужски, — взглядом, помедлил всего мгновение, словно взвешивая все за и против того, что он задумал, и произнес проникновенно: — Надо же… Не знал, что у Нэнси есть сестра. Карен ощутила, как холодеют руки и ноги, как останавливается ее сердце, а затем вдруг к каждой клеточке ее тела прилила кровь и ее бросило в жар, а сердце стало биться так отчаянно и так громко, словно собралось вырваться из груди и сообщить об этом всей округе. — Я… Я ее мама, — кажется, Карен все же удалось произнести эти несколько слов, имитируя нормальную улыбку. — А Нэнси сейчас нет дома, я… — Но я, собственно, не совсем к Нэнси пришел, — внезапно сообщил парень, глядя на Карен так, как мог глядеть лишь очень юный и нахальный завоеватель, не знавший еще поражений. — Я ищу свою младшую сестру, Макс. Кажется, они дружат с вашим сыном. — О, Максин? Рыженькая девочка? — Карен ухватилась за этот разговор, как за спасательный круг, лихорадочно соображая, как унять появившуюся в руках дрожь, и потому сунула руки в карманы своего халата. — А я Билли, кстати, — тут же ввернул юноша. — Билли Харгроув. — Карен, — отозвалась Карен и тут же смутилась: — Ну, то-есть, миссис Уилер, конечно… — Но я бы предпочел звать вас Карен, — заявил Билли спокойно, глядя на нее в упор. И Карен внезапно поняла, что у нее нет сил сопротивляться. Нет сил, нет желания, нет даже чертового времени — она столько лет ждала этого, столько лет боялась, что этого не случиться, а потом. наоборот, боялась уже, что случиться… Она молча закатала рукав своего халата и показала Билли запястье, а Билли белозубо усмехнулся в ответ и продемонстрировал ей собственное, где было вытатуировано «я ее мама». — Я даже не совсем Макс ищу, Карен. Точнее, совсем даже не Макс, — в голосе Билли звучали такие манящие, такие будоражащие Карен до самых кончиков пальцев хрипловатые нотки, что она забыла даже о Теде, спящем где-то позади нее в гостиной. Она позволила Билли взять ее за руку, и все изменилось навсегда.

***

Тед не казался ни удивленным, ни оскорбленным. Лишь улыбнулся ей печально, краешками губ. — Я знал с самого начала, Карен, — произнес он таким невыносимо понимающим тоном, что Карен на мгновение возненавидела себя саму до глубины души за то, что не сказала Теду правды много лет назад, за то, что притворялась сама и вынуждала притворяться его. — Надеюсь, ты будешь счастлива, дорогая, — вот что сказал ей Тед, сказал ласково, сказал так, как может сказать только кто-то очень близкий и искренне любящий. — Не вини себя, это был мой выбор. — Прости меня, Тед… — Не проси прощения за то, что от тебя не зависит. Мы с тобой и так здорово встряхнули этот мир, почти за двадцать-то лет вместе. Билли, который ждал ее на улице, в своей такой же дерзкой машине, как и он сам, обнял Карен за плечи и прижал к себе, когда она села на пассажирское сидение рядом с ним. — Все прошло хорошо? — Нет, все прошло ужасно, но… Билли, самое страшное то… — Что ты счастлива? — проницательно уточнил Харгроув. — Брось, Карен, тебе не стоит корить себя за это. Ты и я, это было предопределено. Боишься, что нас осудят? — Нет, — честно ответила Карен. — Не боюсь. И так оно и было — она не боялась больше, никогда-никогда, поточу что она наконец стала цельной и ее мир теперь вертелся правильно, по собственной орбите. На этой орбите ей вслед шептали «да она же ему в матери годится», но Карен плевать хотела на это. Билли так никогда не считал, вот что было главным. Их приключение наконец началось — самое упоительное, самое чудесное приключение на свете, одно на двоих.