Аштарот

*** Книжный закрыт «на перерыв», как гласит рукописная табличка. Очередной невнимательный покупатель щедро толкает дверь плечом, так же щедро получает от двери в ответ и лишь потом близоруко читает надпись. Кроули бесцеремонно отодвигает его в сторону (беднягу относит метра на два, впрочем, безболезненно), берётся за легко поддавшуюся латунную ручку и входит в магазин. Дверь захлопывается, как челюсти. Покупатель вскидывает брови в удивлении, снова бросается ко входу, машинально опускает взгляд на табличку, покачивающуюся на стекле, и… «Не входить. Убью». — Ну его к чёрту… — человек мгновенно разворачивается и предпочитает убраться подобру-поздорову. *** — Азирафаэль! — кричит Кроули, пробираясь по лестнице на второй этаж, каждая ступенька которой заставлена книгами. — Ты где там? В ответ — молчание. Всё равно. Он различает стук его сердца, он чует его запах. Если бы не было стен, он уловил бы тепловой контур его тела. И дело не в том, что он единственный «человек» в этом здании. Демон способен вычленить его по этим признакам в толпе любой плотности с расстояния примерно полмили. Щелчки мыши. Как он и думал — кабинет. — Что это ты так увлечённо разглядываешь на компьютере, а? — Кроули заглядывает в монитор из-за его плеча. Азирафаэль подскакивает в кресле, как ужаленный. Был так увлечён, что его приветственных воплей не слышал, а не просто игнорировал? Кроули бросает незаинтересованный мимолётный взгляд на экран, ожидая встретить привычную стену из букв, в крайнем случае — формулы и графики. Но он видит фотографии практически обнажённых парней — ровно одно мгновение, прежде чем Азирафаэль в приступе паники гасит монитор вместо того, чтобы просто свернуть окно. На парнях не было ничего, кроме чулок и нижнего белья и, в качестве исключения, — туфель на очень высоких каблуках. За что боролись — на то и напоролись. Старый компьютер ангела уже не тянул современные стандарты чего бы то ни было. И явно никогда не смог бы показать ангелу чего-то посложнее голого текста в интернете, да и то с божьей помощью. Азирафаэль протестовал (возможно, потому что больше него разбирался в этой конкретной области техники), но Кроули заменил эту пыльную рухлядь на монстра в глянцево-чёрном корпусе, который напоминал «Чужого» в его классическом исполнении. — Опа, картинки, — демон любопытно опускает очки на кончик носа. — Другие мужики? А почему в колготках и на шпильках? Ангел поворачивается и с неудовольствием объясняет: — Я искал, не украденная ли фотография используется на обложке книги, которую планировал заказать для магазина. — Да? — Кроули перестаёт нависать над ним и водружает пакет со съедобными презентами на круглый журнальный столик. — Расширяешь ассортимент? — И контингент покупателей, — кивает тот. — Цены на продукты и воду, знаешь ли, на месте не стоят. Тем более, надо это… открывать новые горизонты. Да. — Ну, открывай, открывай, — демон растекается по дивану. — Мог бы просто взять денег у меня, сколько требуется. — Спасибо за предложение. Мне просто не хочется, чтобы магазин перестал существовать, не выдержав конкуренции. — Просто продавай порнуху, — от души советует Кроули. — В пакете — свежие круассаны? — принюхивается ангел. — Ага. И всё-таки, занятные это были картинки… Некоторые мальчики выглядели очень даже ничего. Кроули придирчиво косится на собственное отражение в пятнистом старом зеркале, притаившемся на одной из полок напротив дивана. Нужно повнимательнее следить за собой, чтобы в один прекрасный момент не обнаружить, что ангел с восхищением смотрит на новых, юных мужчин. Так, с чисто эстетической точки зрения. Он и на Кроули так смотрит, и никак иначе. И что, в моде снова длинные волосы? Надо бы этот вопрос тщательно изучить. *** Азирафаэлю нет смысла посещать торговые центры. Кроули же они нужны только для одного: отыскать себе новую модель тёмных очков. Тем более что короткий затылочный хвостик, лежащий поверх остальных распущенных волос, требует другого антуража. Спросите, кто придумал делать фуд-корты посреди засилья брендовых магазинов и для чего? Ответ: Кроули. Для ангела. Чтобы в один прекрасный момент Азирафаэль сказал: «Да, я, пожалуй, прогуляюсь с тобой. Так ты говоришь, на рисовой муке и с маття*…?» Трудно передать, что Кроули испытывает, впервые бродя между ярко освещённых витрин не в одиночку. Он ликует. Он готов торжествующе шипеть на прохожих. Он думает о том, что было бы написано на их лицах, если бы они с ангелом взялись за руки. Он не помнит, что нынче больше шокирует людей — пары, выглядящие как однополые, или пары, состоящие из абсолютно несочетаемых типов людей? Даже когда они гуляют вместе, лица у людей становятся сморщенные от умственных усилий в попытке определить, кем они друг другу приходятся и почему идут рядом. Несмотря на то, что Азирафаэль особо интереса к тряпкам не испытывает, витрины он всё равно разглядывает. Вероятно, прикидывая, выглядит ли он как фрик или же любимый костюм можно ещё немного потаскать. Попавшийся магазин с женским бельём заставляет ангела повернуть голову и даже немножко затормозить. Кроули останавливается тоже. Ряды манекенных ног, сюрреалистично лишённые тела, красуются натянутыми на них чулками — кружевными и не очень, с полосками и без. То же самое касается аккуратно развешанных в глубине зала комплектов — на любой возраст и вкус. Азирафаэль словно пытается рассмотреть всё с такого расстояния, не сходя с места. Приметливые консультантши многозначительно манят его, точно сирены заблудший корабль, но тот неколебимо делает вид, что не замечает. Кроули не совсем понимает, что мешает ангелу купить, что понравилось, и носить это спокойно. Если немного подправить остальную одежду, его просто станут принимать за женщину. Азирафаэль никогда и не был приверженцем чего-то одного. Его волнует только удобство, социальной жизни в том числе. Наверное, он стесняется зайти. Ведь когда его спросят: «На кого выбираете? Размер у дамочки какой?» Ему придётся, заливаясь краской, ответить: «Ну, примерно как у меня…» Кроули при таком разговоре вряд ли провалился бы сквозь землю, скорее покраснели бы девушки, когда бы он похабно и нагло осклабился в ответ. Принесли бы ему на примерку полмагазина, а в конце бы добавили: «Вам очень идёт! Приходите ещё!» — Ангел, хочешь зайти? — спрашивает Кроули. — А? Что? — отмирает Азирафаэль немного растерянно. — Нет, конечно. Я просто удивился — больше никаких тебе корсетов, загоняющих печень под диафрагму. И в пажиках нет нужды. — Да давно уже, — подозрительно замечает тот. — Надо чаще выводить тебя в свет, ты временами пугаешь. *** Иногда Азирафаэль присоединяется к нему, когда Кроули собирается спать. Излишне упоминать, что последний раз демон спал у себя дома в ночь перед убийством Лигура, а все остальные разы оккупировал спальню ангела. Он не знает, но возможно, цветы у него дома давно безнадёжно завяли. Но присоединился к нему ангел только после того, как Кроули эмоционально объяснил, что бельё или пижаму снимать необязательно. Делать что-то интимное — необязательно. Если это слишком, то целоваться вовсе не нужно. Если ангел не хочет, чтоб его обнимали, Кроули не прикоснётся и пальцем. Он едва не дошёл до отчаянного выкрика «мне достаточно дышать с тобой одним воздухом!», но Азирафаэль прервал его. Он трепетно обнял демона, в утешении опустив подбородок ему на плечо. Их поцелуи — не более чем редкие соприкосновения губ, и Кроули всегда держит язык при себе. А когда он обнимает ангела со спины, то аккуратно целует шею, плечи и загривок, не скрытые пижамой, очень часто наблюдая, что это даёт результат: вставшие дыбом от удовольствия светлые волоски на предплечьях. В его распоряжении пространство между крыльями, когда он приводит в порядок белоснежные перья и ангел вынужден снять рубашку. Они и так всегда в порядке, но Азирафаэлю нравится, когда ему устраивают их почёсывание и поглаживание. Кроули получает в ответ мягкие объятия, голову на своей груди, слушающую его сердце, когда он проваливается в сон. Пальцы, перебирающие волосы и аккуратно касающиеся чёрных перьев. Иногда ангел не спит. И, проснувшись, Кроули обнаруживает, что крыло использовалось Азирафаэлем в качестве одеяла для него. Когда-то он мечтал о том, как поцелует его взасос самым грязным и возбуждающим способом из всех возможных. Покажет всю свою страсть, что пылала пожаром в каждой его жилке так долго, что сожгла дотла. Заставит его пылать в ответ и подарит самое сильное удовольствие из всех возможных. Люди часто говорили, что секс с Кроули бьёт по мозгам сильнее наркотических доз (каких именно, он не уточнял). Но он не поступит с Азирафаэлем, как с каким-то человеком. Он оставит в стороне свои греховные желания, пусть они и являются неотъемлемой его сутью. Всё, что ему хочется, всё, как он хочет выразить — пустой звук. Ведь этот способ совсем не подходит для ангелов. Он ждал Азирафаэля слишком, невыносимо долго, чтобы налажать сейчас. Ангел точно синичка, которую может спугнуть любой неосторожный звук, и Кроули снова останется ни с чем. Как это всегда было раньше, но на этот раз обиженный и возмущённый ангел оставит его одного навсегда. Так что Кроули будет так послушен, как это только возможно в тесных рамках его сущности. Он никогда не задумывается о том, что текущее положение может когда-нибудь измениться. Его всё целиком и полностью устраивает, и он вне себя от радости, что это с ним всё-таки произошло. Ему этого хватит до конца его вечных дней. *** Вечером после прогулки по торговому центру Азирафаэль залезает к нему в постель, когда Кроули уже лёг и успел с час поворочаться, изучая публикации в новомодных социальных сетях самого разного пошиба и направленности. Телефон тут же отправляется в полёт куда подальше. Ангел мостится у него под боком, положив руку ему на рёбра. Когда ладонь переползает на пресс и замирает там в более удобном положении, по телу Кроули пробегает волна дрожащего голодного жара. Он глубоко вдыхает и выдыхает. Будь он в обычном своём состоянии или будь он всего лишь человеком, его член бы давно встал, как каменный. Но для демона нет никакой сложности в том, чтобы не допускать последствий и не пугать Азирафаэля стояком. — Кроули, а как бы ты посмотрел… — вдруг произносит ангел, приподнимая голову в темноте. — А впрочем, неважно. И ложится обратно. Короткие неострые ногти чуть скребут по его животу, но ладонь быстро распрямляется обратно. Демон не собирается выяснять, что тот имеет в виду. Он складывает два и два. Это точно связано с тем магазином женского белья. Раз ангел вспомнил об этом в постели — а он ведь явно вспомнил об этом, да? — то, возможно, только возможно, что… Он всегда считал, что Азирафаэля в принципе не интересует подобное и никогда не заинтересует. Он слишком «ангел» для чего-то более плотского, чем поглаживание пространства между крыльями. Но если Азирафаэль проявляет инициативу, какую угодно, Кроули всеми силами её поддержит. Он решает взять всё в свои руки. Ему не составит труда выбрать и заказать очень даже элегантный комплект белья и чулок для него. *** Все цветы в его доме — мертвы. Что-то неприятно, почти навылет колет сердце, но он отмахивается. Он здесь только для того, чтобы получить посылку. Кроули собирается подарить её в тот же день и час, как только она попадает к нему в руки. На дверях магазина снова возникает табличка «Не влезай — убьёт», а все покупатели чрезвычайно быстро принимают решение смотаться или купить то, над чем сомневались. Азирафаэль озадачен, когда видит в руках Кроули не привычный пакет с угощениям (если он что-то притаскивает, то обычно именно это). — Я упустил какую-то дату? — уточняет Азирафаэль с взволнованной ноткой и перестаёт возвращать расхватанные книги на свои законные места на стеллажах. — Нет, — ухмыляется демон. — Просто так. Кстати, это тебе. Носи с удовольствием. — Мне? Азирафаэль с изумлением принимает коробку, а потом заглядывает внутрь. Нельзя сказать, что он рад. Удивлён выше крыши, да, но не в приятном смысле.  — Хм, неужели не нравится? — хмурится Кроули, складывая руки на груди. — Надо было взять другого цвета? Или — вообще не нравится? Выражение лица Азирафаэля становится очень сложным, будто у него в душе развязывается ожесточённая борьба. Он обеспокоен, смущен, растерян и чувствует себя виноватым, а ещё ему стыдно. И будто хочет признаться в чём-то, но не знает как. — Ангел, ты же знаешь, я не буду сердиться, что бы ты ни сказал по этому поводу, — Кроули забирает у него из рук коробку и откладывает на ближайшую книжную стойку. Азирафаэль дарит ему панический взгляд. — Давай я сделаю тебе какао с тем мелким зефиром, и ты мне всё расскажешь, — решает Кроули. — А то выглядишь как воробей, только что вздрюченный кошкой. После двух громадных чашек на кухне Азирафаэль вроде бы оттаивает и успокаивается. Демон, как обычно, смотрит, как он ест, и терпеливо ждёт. — Кроули, помнишь время, когда мы оба работали в поместье Даулинг? — спрашивает ангел. — Не когда преподавателями, а раньше. — Ну, кто работал, а кто бока отлеживал и с птицами щебетал, как косматая Белоснежка. Весьма удачный косплей Святого Франциска, кстати, я оценил. — Ты тогда был няней Мага. Аштарот. Другое имя богини любви и власти, Астарты. Или, если углубляться, Иштар. — Ммм, да, был. И что? — Кроули подпирает кулаком подбородок и практически ложится верхней половиной тела на стол по направлению к ангелу. — За тобой ухлестывала вся мужская половина поместья. Соседних, впрочем, тоже. — Предположим, — не отрицает Кроули, не удержавшись от тонкой самодовольной улыбки. — Ты носил каблуки. — Ну. — И чулки. Бывало и в сетку. — Да. — И строгие обтягивающие юбки с разрезом сзади. Угольно-чёрные. — Чаще всего. Азирафаэль набирает в грудь воздуха, решаясь. — Мне хотелось бы ещё раз это увидеть. Тебе не обязательно при этом меняться под женщину в… деталях. Заранее извини, но ты меня вынудил ответить. Кроули склоняет голову к плечу, с сомнением и удивлением вытаращившись на него. Долго борется с мыслью, ослышался он или неправильно понял фразу? Отползает по столу обратно и откидывается на спинку стула. — Не может быть, чтобы тебя беспокоило именно это, — наконец, произносит он неуверенно. Азирафаэль держит ладони на кружке, поворачивая её ручкой то в одну сторону, то в другую. Но теперь это скорее задумчивость, чем нервы. В его жестах и словах больше не чувствуется прежнего напряжения. — Когда я думаю о тебе в этом образе, я начинаю чувствовать себя странно, — признаётся он. — Представляешь, роковая, загадочная, неприступная красотка прибывает в старинное поместье, чтобы приглядывать за наследником семьи… Бедный садовник заглядывается на неё, не надеясь на взаимность и не имея понятия о её мрачных секретах. Но вдруг только он поможет ей их разрешить? Постепенно тон его речи приобретает повествовательные нотки. — Ты сейчас мне сюжет любовного романа пересказываешь? — вставляет в паузу Кроули. — …А потом одним вечером, пропитанным запахом ночных фиалок, она тайно и безутешно плачет в саду, — продолжает Азирафаэль, оставляя кружку в покое. — Там её обнаруживает садовник и приглашает в свой маленький простой домик на окраине плодовой рощи. Между ними вспыхивает страсть… Теперь Кроули слушает его с открытым ртом и совершенно не моргая. Такое вдохновение на Азирафаэля находит редко, но метко. — А дальше что? — любопытствует демон. — Так как няня строгая, у нее с собой, наверное, плетка или хотя бы стек? — Хм, нет, она просто вся такая строгая и роковая. И на ней колготки там со стрелками, лаковые туфли на шпильке… — Охренеть. И как часто ты об этом думаешь? И как давно? — Начал спустя некоторое время после того, как мы стали… ближе. И ты стал чесать мне крылья. — Так чего ты боялся? — искренне недоумевает Кроули. — Я превращусь без вопросов. Даже могу изобразить, что рыдаю в саду. Азирафаэль смотрит на него благодарно, слегка взволнованно и всё же не вполне веряще. И по-прежнему виновато. — Но разве это не странно? — Хочу посмотреть на твоё лицо в этот момент, — он встаёт из-за стола. — Так, чулки и белье есть, а туфли придется воспроизвести по памяти. — И прическу, — тихо добавляет Азирафаэль тоном «и шоколадную крошку в мороженое, пожалуйста». — И причесон, — подтверждает Кроули, улыбаясь уголками губ. Он стягивает резинку с хвостика, и собранные волосы присоединяются к свободно лежащим. Он делает их подлиннее, до середины спины и даёт чуть завиться, как на картинах Боттичелли. Почему ему так нравится его баловать? Выполнять все мелкие капризы? — Хочу посмотреть, как ты будешь одеваться, — просит Азирафаэль, лаская взглядом его волосы. Кроули не замечает, что улыбается ещё шире. Он идёт в гостиную, где оставил подарок, и с каждым шагом одежда на нём становится всё бледнее, пока не исчезает совсем, точно пар. Азирафаэль следует за ним по пятам, поэтому Кроули движется максимально соблазнительно. От этого «максимально» — он проверял — рассудочная деятельность у homo sapiens в радиусе видимости прекращается за ненадобностью. Но ангел — это ангел. Как бессильные волны бьются о неприступные скалы, так и с него скатывается вся сила любого демонического воздействия. Кроули сомневается, что это из-за того, что он слабый демон. Он меняет содержимое коробки. Размер, вид и цвет (чёрный, естественно). Мягкое кружево, словно по ошибке принявшее форму бюстгальтера. Кроули по-доброму усмехается, когда Азирафаэль выглядит явно удивлённым тем, как он надевает его, сперва застегнув на талии и лишь потом натянув за бретельки на плечи. Простые стринги, без кружев (c кружевом уже было бы пошло). Чёрные тонкие линии проходят чуть выше тазовой косточки. Силиконовые вставки на чулках в мелкую сетку прилипают к коже на середине бедра. Воссоздать обтягивающую юбку на пять сантиметров выше колена. Затем Кроули пробно приподнимается на носочки, чтобы прикинуть необходимую высоту каблука. Создаёт туфли — лаковые, классической формы (с едва различимым принтом змеиной кожи), довольно высокая шпилька, но не такая, чтобы вызывать мысли о работающих в поте лица стриптизёршах. Он не выглядит как мужчина в женской одежде. Определённо нет. Опять же, не у всех женщин есть грудь. Но и как женщина он не выглядит тоже — Азирафаэль выразился довольно ясно. — Тебе очень идёт… — глаза ангела сдержанно сияют, застенчиво скользя по нему вверх-вниз. — Пожалуй, я тоже был в числе тех несчастных, что не могли отвести глаз от Аштарот. — Ты имел в виду, что теперь относишься к ним, — поправляет Кроули. — Наверное, тебе лучше занять кресло? Мне, конечно, ничего не стоит поднять ступню на уровень твоей головы, но это будет выглядеть странно. — Откуда ты узнал, что я попрошу нечто подобное? — Азирафаэль послушно занимает место, выбрав самое широкое из двух разнокалиберных кресел. — Опыт, — коротко бросает тот и ставит ногу на подлокотник. Азирафаэль бросает на него короткий взгляд, словно проверяющий, можно ли. Пальцы обвиваются вокруг тонкой щиколотки, обтянутой чёрной сеткой, будто своеобразной, выточенной на ней чешуёй. Гладкая кожа туфель — тёплая, как человеческое тело. Каблук напоминает ножку винного бокала и словно выпилен из рога какого-то животного. Азирафаэль знает, что они — точно такие же части тела демона, как и остальные. Панцирь черепах ощущает даже лёгкие прикосновения. С этим так же. Азирафаэль гладит лодыжку, изучая, точно пытаясь запомнить её форму. Кроули целиком переносит вес на вторую ногу, грациозно убирая первую с подлокотника и практически вручая Азирафаэлю для любых махинаций. Что тот и делает. Он целует взъём стопы, притянув к себе за каблук (Кроули сладко вздрагивает), и пару раз чуть выше. Неторопливо, словно смакуя, трётся щекой о выступающую косточку на лодыжке, бережно проводит по ноге вверх. Аккуратно ставит туфлю себе на бедро (Кроули и не думает опирать её туда по-настоящему), чтобы обвить руками всю голень, обнять её и прижаться щекой к коленке сбоку. Кроули не заботится о равновесии, он потерять его просто не способен. Змея без проблем обходится одной точкой опоры. Он стоит всего лишь на одной туфле, расслабленно опустив руки, и не колеблется, наблюдая за явным тихим удовольствием на лице ангела. Этот вид заставляет что-то громко петь в глубине души демона: Азирафаэлю нравится, как он выглядит, да, чёрт возьми, боже, нравится!.. Нравится его касаться и смотреть на него с таким непривычным волнением. Интересно, что ещё этакого он придумал в своей истории? — Расскажи, что было дальше, — просит Кроули. — Отчего няня плакала. Какие проблемы у неё были, что разрешить их мог лишь бедный садовник? Азирафаэль снова трётся щекой о щиколотку, чуть прикрыв веки для сосредоточения на теме, но улыбка его блёкнет, почти совсем исчезнув. — Она плакала от того, что её сердце невыносимо болело, — отвечает он печально. — Родной отец безжалостно выгнал её из дома по надуманному поводу, без права возвращения. Бросил на произвол судьбы без средств к существованию. Няне приходилось заниматься тем, что ей вовсе не нравилось, чтобы выжить и не умереть с голоду. Но каким бы успешным ни был результат трудов, всем всегда было наплевать. Никому не было дела ни до неё, ни до её дел. Кроули понимает, что случайно перестал дышать от удушливого чувства, разместившегося в горле. Это плохая история. Абсолютно не подходит для дамского романа, уж он-то знает. Слишком много боли в ней для лёгкого чтива. Тем более, она никогда не закончится хэппи-эндом. Он вдыхает только для того, чтобы резко спросить следом: — А что садовник? Убил отца? Дал ей дом? Денег на жизнь? Азирафаэль грустно улыбается и поднимает на него взгляд. — А он сказал, что она хорошая. Азирафаэль не сможет распознать эту эмоцию глухого отчаяния, промелькнувшую на лице Кроули, потому что он никогда её не видел. Но она остаётся, как застывают восковые следы на свече с погасшим фитилём. Он не может запихнуть её обратно, и ангел всё считывает. Отлично. В самый ответственный момент его жизни. — Я не в первый раз говорю тебе такое, — Азирафаэль, обеспокоившись, выпускает его ступню из рук. — Разве это настолько ужасно? — Всё равно Аштарот этим не пронять, — бормочет Кроули едва различимо. — Ты сядешь ко мне на колени или… всё-таки откажешься? — нерешительно спрашивает ангел, всматриваясь в него. — Ты спокойно можешь уйти, всё в порядке. Кроули ставит ступню в зазор между подлокотником кресла и бедром ангела. Не вполне естественным для человека движением он перемещается ангелу на колени. Одна нога согнута, каблук упирается в обивку, утопая в поролоне. Вторая втискивается в оставшееся свободное пространство с другой стороны, между креслом и ангелом. Острый каблук на ней торчит параллельно полу, будто опасное оружие. При таком расположении, конечно, юбка задирается с бёдер и ползёт выше по талии, но это тоже вписывается в стиль. Они замирают друг напротив друга, и их тела так близки в определённых местах… Это гораздо смелее, чем поцелуи. Он ведь сидит на нём в таком виде. Где пролегает граница дозволенности и невинности сейчас? И Кроули не очень понимает, как действовать дальше. Он в панике перебирает инструкции в памяти, что указала бы ему приемлемый сценарий развития. Он растерян и совершенно не может разгадать задумчивый взгляд ангела. С чего бы ему сейчас выглядеть сострадательным, покаянным? В тот момент, когда выполнил свою фантазию, о которой долго и упорно мечтал. Где они свернули не туда? Всё ведь начиналось просто прекрасно. — Мне сделать что-то ещё? — уточняет Кроули. Лоб Азирафаэля прорезает напряжённая скорбная складка. Он жалеет его? Ладонь едва ощутимо ложится на голый крестец демона в бессознательном жесте — попытке удержать от возможного ухода в ближайшем будущем. — Прости меня, Кроули, — произносит Азирафаэль так, будто тот единственное существо в галактике, способное бесконечно прощать, а сам ангел — единственное существо, этого прощения не заслуживающее. — За то, что попросил тебя это сделать, — он беспокойно вздыхает, находя в себе храбрость не отрываться от немигающих жёлтых глаз. — Я не должен был… Я теперь как те люди, что грязно пользуются своим положением. Посмотри на себя сейчас. Разве ты этого хотел? Кроули ничего не отвечает. Ему нечего сказать. — Я никогда ни в ком не нуждался, и ты это сполна испробовал на себе, — продолжает ангел, как на исповеди. На исповеди демону на его коленях, выглядящему как классическая проститутка, ставшая такой от того, что в детстве её изнасиловал отец. — Мне всегда было хорошо одному, наедине с книгами. А ты тянешься. Тебе нужно говорить с кем-то, кто готов услышать. Быть с кем-то… И тебе всю эту прорву времени было не с кем. Демоны никогда тебя не понимали, ангелы презирали. Поэтому ты выполняешь всё, что я попрошу, — голос ангела наполняется отчаянием. — Ты без колебаний пойдёшь на нечто действительно неприятное лично тебе. Это меня пугает. Поэтому я и не хотел ничего говорить… Знал, что ты сразу согласишься, несмотря на то, что на самом деле думаешь по этому поводу. Ты не просто ставишь мои интересы на первый план, а свои на второй. Ты свои уничтожаешь. Кроули слушает его молча, не меняясь в лице. Не потому что не хочет — не может. Как и пошевелиться. Почему это настолько невыносимо слышать? Это сплошной поток упрёков, словно дождь из перочинных ножей. — Ты был бы счастлив, даже будь я с тобою постоянно жесток. Это неправильно! А если б я сказал, что люблю, когда партнёр немного задыхается? А если бы сказал, что люблю использовать плеть и желательно до крови? Кляпы, подвесы, наручники, деперсонализацию и унижения? Если бы каждый твой шаг был как по раскалённым углям или острым кинжалам, как ходила по земле Русалочка, ты бы прошел, не сомневаясь. Боже, ты ведь один раз так сделал… Ангел порывисто вздыхает, вспомнив, и взволнованно отводит взгляд, наполненный болью. Невидяще поблуждав им по предметам в комнате, он снова возвращается к Кроули, который смотреть на него не перестаёт. — Так же, как она, ты бы продолжал, не обмолвившись ни словом о том, чего тебе стоит переживать это изо дня в день. Но в конце Русалочка погибла. Она стала морской пеной. Ганс говорил этим — отдавая всего себя, ты исчезаешь. Это я должен спрашивать: что мне сделать для тебя? Чего ты на самом деле хочешь? — Быть с тобой, — отрывисто и немного невнятно бросает Кроули. — Неужели это все? — Тогда не мог бы ты перестать меня упрекать в том, что я не могу контролировать? — твёрдо говорит он. — А так же в том, что я делаю вполне осознанно. — Прости… — сдавленно произносит Азирафаэль и тянет руку, чтобы провести по щеке Кроули. Тот не отклоняется и чуть опускает веки, принимая бесхитростную ласку. — А что, мне лучше заставлять тебя ходить по раскалённым кинжалам? — тихо говорит Кроули. — Требовать делать вещи, которые тебе противны, только потому что они приятны мне? По-кошачьи облизывать твои пальцы, испачканные в соусе, когда ты что-то готовишь? Вцепляться в твои перья, едва не выдирая их от удовольствия, пока ты трахаешь меня? Встать посреди торгового центра или людной площади и засосать тебя у всех на глазах, чтобы они знали. Чтобы у самого последнего подонка ослабли коленки. Или случайно заснуть во время секса, оставаясь твёрдым в тебе… Пытаться вести машину и не угробить нас обоих, пока ты бы ласкал меня прямо через джинсы, делая вид, будто совершенно ничего не происходит. А однажды я натаскал бы тебе вкусностей на Рождество, и потом гладил бы по округлившемуся животику, выслушивая жалобы о том, что ты перебрал. А потом, конечно, обязательно трахнул бы тебя — очень медленно, тягуче и осторожно. А ты бы удивлялся, почему так сильно возбужден в таком состоянии. И, конечно же, я бы стал змеёй и попробовал бы незаметно отсосать тебе под столиком прямо в «Ритце»… Но я не могу и не буду заставлять тебя делать всё это. Азирафаэль глядит на него в ответ с необъяснимым тоскливым состраданием вместо того, чтобы быть испуганным и шокированным. — Скажи, чего ты хочешь, — вновь повторяет он. С подозрительным спокойствием, мягко надавливает на торчащую конечность Кроули, пробуя уложить её поудобнее. Тонкий каблук вжихает по обивке (скорее всего, нещадно её разрывая), и вторая нога тоже оказывается зажата между подлокотником и бедром. Кроули приходится опуститься на колени ангела всеми ягодицами. — Франциск совсем-совсем ничего не знает, — вдруг уверяет его Азирафаэль. — Он только нашёл няню в саду и предоставил в её распоряжение свой дом. И, наверное, самого себя… Я не уверен, но по сюжету это всегда так работает. Его слова необъяснимым образом успокаивают. Быть няней Аштарот куда предпочтительнее, безопаснее и спокойнее, чем быть Кроули. — Дай мне один шанс, — решается демон. — И обещай, что не прогонишь меня после. — Да, конечно, Кроули… Я ко всему готов. Демон вздыхает. — Я не это имел в виду. Он никогда бы не причинил ему вреда. Он всего лишь врубает свои демонические силы и перцепцию. Жёлтое золото затапливает белки. Он отметает всех живых существ в радиусе действия, сосредотачиваясь на жёстком, переливающемся свете эфирного тела серафима, раскинувшегося на несколько десятков метров от тела реального. Никогда в жизни ему не было так трудно работать. Он должен вторгнуться в намерения ангела, как обычно демоны вторгаются в души людей, зароняя сомнения. Он должен забраться в его телесные реакции, в его химию, в его запах, проследить нервный ток, скользящий по нервам. Чтобы найти. Определить. У Азирафаэля есть практически человеческое тело, но всё же он — ангел. Он не сопротивляется, осторожно расступаясь и обходя собой чёрные щупальца тумана, заползающие внутрь, давал им пространство, не желая обжечь или случайно вытолкнуть. Вместо ожидаемой боли и натяжения, жжения святости, Кроули ощущает обращённое на него нежное внимание. И тепло. Вообще, строго говоря, это считается самой гибельной атакой, которую только демон мог применить к противнику. Азирафаэль, вероятно, об этом знает, но совершенно спокоен. Кроули догадывается, что и где искать, и находит. Он отступает, отсоединяя демоническое влияние от Азирафаэля, но после всех усилий отчего-то не ощущает себя уставшим. Скорее наоборот, будто напился из источника. — Я был прав. Реакция периферической нервной системы — те твои странные ощущения. Ты был бы возбуждён, если бы… у сигнала была точка приложения. Место назначения. А теперь… — Кроули глубоко вздыхает. — Вот и всё. Я хочу, чтобы ты чувствовал. Так же, как твой язык чувствует вкус еды, а нос — запахи. Это всего лишь ещё один орган чувств. Пусть он у тебя будет, ладно? Дальше, думаю, моя власть уже не простирается. Ни один демон не может соблазнить ангела. — Я сделаю, как ты просишь, — немедленно отзывается Азирафаэль. Кроули быстро касается его носа своим и покидает удобные колени. Оправляет задравшуюся юбку. Периферией чувств он слышит, что ангел действительно выполняет его просьбу. Кроули уже собирается уходить, но вдруг дико чешется правый каблук. Тот, которым он порвал обивку. Он сгибает ногу, как цапля, поднимая каблук на уровень задницы (и, соответственно, рук) и яростно чешет, прогнувшись в спине назад. Иной наклон грозит врезанием стрингов туда, куда не надо. — Ой, — отчетливо раздается сзади. Кроули опускает ногу на пол, поворачивается, еще не решив, делает это с любопытством или беспокойством. — Что? Очаровательное круглое лицо покрыто румянцем, который часто расцветает на нём, когда ангел немного выпьет. Рубаха обтягивает его мягкую мужскую грудь, которую так и хотелось пощупать, и Кроули с удивлением различает напряжённые соски, проступившие через ткань. Он опускает взгляд ниже. Брюки в паху натянуты. Сильно. Кроули склоняет голову к плечу. Азирафаэль впервые в жизни сталкивается с такой ситуацией, и вид у него немного растерянный. Он понятия не имеет, что с этим делать, и никакое штудирование дамских романов ему не помогает — все сюжеты просто-напросто вылетают у него из головы. Аштарот была хороша тем, что совершенно ничего не боялась. Франциск… был славен примерно тем же, но с налётом деревенской невинности. Кроули улыбается. — Не надо стесняться, милый Франциск. Это совершенно естественная реакция для здорового мужчины. От глаз Кроули не укрывается то, как желание быстро распространяется по его нервам, как степной пожар. И не просто распространяется, а нарастает с каждым ударом сердца, хотя Кроули не применяет никаких демонических уловок с соблазнением. Во взгляде Азирафаэля появляется понимание. Он всё же достаточно умён, чтобы и в непривычном состоянии оценить то, что с ним происходит. Желание охватывает каждую частичку ангела, и вот уже всё его эфирное тело загорается, охваченное… почти тем самым, что Кроули постоянно испытывал сам. Азирафаэль словно впервые его увидел. Он скользит взглядом от каблуков до медно-рыжих волос, обрамляющих лицо. — О боже… — обречённо стонет ангел. Непонятно, относительно собственного положения или относительно подчёркнуто сексуального вида демона (то есть его вполне естественного вида). — О боже, Кроули, — поражённо продолжает он. — Неужели ты всё время выглядел именно так?.. Я имею в виду, по сути. Тот легкомысленно пожимает плечами, сложив руки на груди. — Ты ведь всегда был рядом со мной… такой? — с непривычным жаром, но с привычным сожалением продолжает Азирафаэль. — Как я мог, как я мог вообще устоять? А как справлялся ты, это же невыносимое ощущение! У тебя всё время был такой же отклик, как у меня сейчас, я распознаю. Боже сохрани, Кроули… Азирафаэль вскакивает из кресла, но Кроули уже рядом. Они даже немного сталкиваются, и демон едва не отлетает назад, ведь его тело весит гораздо меньше, но вовремя выставляет ногу. А ещё его внезапно удерживает рука ангела, подхватившая за талию. Очень даже крепко стоящий член упирается ему в полуголое бедро. И тут уже вспыхивает Кроули. Все его заградительные линии напрочь сносит волной чужого терпкого желания, точно безжалостным цунами. Они мгновение смотрят друг другу в глаза, пытаясь определить взаимность намерений, а потом Кроули рывком наклоняет голову и целует ангела. На этот раз по-взрослому. Азирафаэль кусает почти болезненно, и тут же пропихивает язык в его рот. Кроули низко стонет и позволяет ему делать это — неумело, хаотично, жадно, со слюной, попавшей на подбородок. Чтобы устоять, демон хватается за его бока, вдавливая пальцы в мягкую плоть, стянув её в небольшие складки и впившись в них. Ангел так давит на него, прижимаясь инстинктивно, что он бы иначе свалился. Почувствовав почти ранящие кожу отчаянные когти, Азирафаэль почти виновато (но при этом нехотя) снижает напор, и инициативу забирает Кроули, переставая впиваться и заглаживая те участки. И он показывает во всей красе, как нужно целоваться. Ведь, благослови сатана, рот ангела — всё-таки эрогенная зона. Естественно, как же иначе? Язык Азирафаэля следует за его собственным, быстро определив, что нужно делать и что доставляет наибольшее удовольствие. Последние барьеры рушатся, точно хрупкие ветки под ногой охотника, и два дрожащих члена беспощадно натягивают не приспособленные для таких упражнений стринги. И, конечно, выскальзывают из них почти сразу, уперевшись прямо в податливый живот ангела. Азирафаэль не может этого не почувствовать. Кроули дёргается в попытке отстраниться, их губы размыкаются, и между ними протягивается неаккуратная ниточка слюны, которую демон поспешно вытирает. Азирафаэль прижимает его к себе сильнее, свободной рукой успокаивающе поглаживая по спине. Контраст между железной хваткой и нежной ладошкой на позвоночнике разителен. Ангел шепчет ему на ухо, зарывшись лицом в его волосы:  — Всё хорошо, Кроули, милый мой, я и понятия не имел, что ты испытывал нечто подобное. Это… потрясает. У меня дрожат руки, и… стыдно признаться, но кое-где очень тесно. Кроули чуть шевелит плечами, и хватка второй руки тоже переходит в поглаживания. — Ты хочешь снять одежду? — спрашивает он. — Боюсь, без этого никак нельзя обойтись. Но я в таком неустойчивом состоянии… — Я телепортирую. Всё. — Всё. — А после ты сядешь в кресло, и я тебе отсосу. — Ох. Кроули, он напрягся еще сильнее, боже. Голубые глаза ангела расширены от удивления, а зрачки — от возбуждения, оттеснившего сияющую радужку к краям. Кроули щелкает пальцами. Туфли и чулки остаются на нём, и Азирафаэля охватывает восторг, когда он это замечает. А потом взгляды синхронно опускаются в пространство между их тел. — Такой и задумывался? — произносит Кроули. — Шёл в комплекте к этому телу. Демон выдыхает с очевидной жадностью: — Большой… Он толкает Азирафаэля не к креслу, а к дивану, чтобы привольно раскинуть голени в стороны, снова оседлывая его. Не в силах сопротивляться соблазну, легко касается стоящих сосков, кажущихся такими крупными, потирает нежную тонкую кожицу вокруг, и ловит удивлённое, но очень довольное «Ах!» Азирафаэль в ответ дотягивается и до его сосков, и Кроули чувствительно вздрагивает, когда он надавливает на них. Так, надо с этим притормозить. Они и так возбуждены слишком сильно. Нет нужды мучить себя ещё дольше. Стараясь игнорировать остальные заманчивые части тела, Кроули дотрагивается до его члена, больше не стиснутого тканью и потому приподнявшегося почти вертикально вверх. Ненавязчиво приласкивает подушечками пальцев головку. И снова вступает в их игру, потому что почему нет? — Ну, месье Франциск, — с лукавой улыбкой произносит демон. — Что же нам делать в такой пикантной ситуации? Привели заплаканную Аштарот в свой дом, усадили на себя под предлогом того, что стулья пыльные… Он продолжает дразнить его точно выверенными, расслабленными движениями. Азирафаэль совершает над собой некоторое усилие (только чтобы побороть природную скромность и новые ощущения), и тоже касается его членов. Не может выбрать, за какой стоит взяться, а схватить оба как-то многовато. В итоге он решает ласкать то один, то второй, повторяя движения Кроули. Тому стоит больших трудов не податься бёдрами вперёд и не заменить все задуманные фразы на «продолжай, не останавливайся, о да! верно…» — Если вы поможете мне, то и я помогу вам, — всё-таки произносит Кроули, усмиряя ускорившееся дыхание и сердце, бьющееся в горле. — Вы всегда целомудренно отводили взгляд, пока остальные пялились мне вслед. Было даже обидно. Ведь это означало, что единственная моя ценность не значила для вас ровным счетом ничего. — Мисс Аштарот, я не хотел, ооох… быть одним из тех, кто… ценит вас только за внешнее, — говорить Азирафаэлю чертовски трудно, и торжествующая улыбка растягивает губы Кроули. — Мои глаза, ммм, ах… видели лишь вашу душу, но видимо… слишком сильно этим увлеклись. Как мне доказать, что вы, о боже, даа… самый красивый цветок в садах, которые когда-либо росли на Земле? — Как старомодно! — со смешком фыркает Аштарот. — Мои руки, мх, должно быть, ужасно грубы. Может, стоит… — О нет, нет, нет, Азирафаэль, даже не думай, — мигом выходит из роли забеспокоившийся Кроули, плотно обхватив толстую головку и замерев. — Почему? — удивляется тот, и пальцы его тоже останавливаются. Кроули умудряется не взвыть от потери ощущений и объяснить: — Это несколько сложнее, чем тебе кажется. Тем более, как ты собрался совладать сразу с двумя? — В истинном обличье у меня четыре пасти, — задумчиво подмечает он. — Я думал, это я извращенец… — закатывает глаза тот. — Без них. Сначала я покажу тебе, как это делается. И нет, не на себе, хотя с лёгкостью могу так изогнуться. Нет, я таким сам с собой не увлекаюсь, мне проще найти человека. — Вопросов больше не имею. Кроули усмехается и стекает на пол, располагаясь между ног Азирафаэля. Пара белых пушистых перышек обнаруживается на верхней части ангельских икр, по бокам. Место крепления вторых крыл. Третьи должны быть где-то в районе головы. Или голов. Ему вдруг заботливо протягивают думочку: — Подложи, дорогая, а то поранишься. — О, Франциск, это так мило, — говорит Кроули, веря, что не лажает. — Сдвинься на край. Он разглядывает большой, красивый член с очень крупной головкой и не знает, как подступиться. Неожиданно руки Азирафаэля, не найдя себе приложения, зарываются в его причёску, сминая и перебирая густые шелковые пряди. Кроули жмурится от удовольствия и гармонии, затопивших его душу, и замирает. Азирафаэль наклоняется к нему, подсознательно отказываясь занимать положение власти, стараясь сократить искусственную дистанцию. Кроули расслабленно облокачивается на его колени, подставляясь под ухоженные руки. Спустя минуту он понимает, что они просто залипли друг на друга, при этом оба будучи весьма чувствительно возбуждены. — Тебе надо отклониться обратно, чтоб я добрался, — напоминает он. — А тебе не помешает?.. — А что мне должно помешать? — не понимает Кроули. Вместо положенных волос в паху белый, очень короткий и тонкий мех. Кроули понятия не имеет, какой именно из его звериных голов это влияние. Льва? Он трётся носом о чуть нависающий животик, и вдруг делает широкий «лизь» поверх пупка. Азирафаэль густо краснеет. — Да, тут тоже есть эрогенная зона, не смущайся. Он облизывает кожу вокруг и, наконец, забирается языком внутрь пупка. Азирафаэль дрожаще всхлипывает. Что же, он обещал себе не мучить. Ещё немного подразнив краснеющего Азирафаэля, он возвращается к члену и медленно погружает в рот головку, губами стягивая с неё туго охватывающую крайнюю плоть. К сожалению, в таком положении он не видит выражения лица ангела. Он опускается ниже, и ощущает, что растянутые мышцы тут же ноют от напряжения, грозясь заклинить. А у него острые клыки. Чтобы не задеть и не поранить, всё же приходится раскрепить нижнюю челюсть относительно верхней. Так, немного, чисто для личного удобства. Он обвивается кольцами языка вокруг члена, то туго, то свободно, задерживаясь под головкой, а потом кружа вокруг неё и натирая уздечку. Он старательно облизывает член со всех сторон и по всей длине, не жалея слюны, а потом снова насаживается и заглатывает. Азирафаэль не может коснуться его плеч, боясь ограничить движения, и поэтому находит руки и сжимает в своих, не желая отпускать. Беспомощный, наполненный наслаждением крик, когда ангел изливается в глубину его горла, едва не заставляет кончить его самого. Он выпускает опадающий член изо рта, закрепляет челюсти обратно, по-человечьи. Азирафаэль наклоняется к нему, порывисто обнимает за голову, в бесчисленный раз погрузив пальцы в пышные волны волос на спине. За остальное тело он обнимает его выпущенными из икр крыльями, странно согнутыми, имеющими много нетипичных дополнительных суставов. Кроули никогда прежде их не видел, но их бархатное прикосновение невероятно приятно. Он из любопытства трогает место стыка. — Ты так это делаешь… — заходясь дыханием, признаётся Азирафаэль. — Ты просто, просто потрясающий, Кроули… Я всерьез подумал, что меня развоплотит на месте. — Наверное, уровень твоего восприятия выше, чем у людей. Ты ведь ангел, все ощущения гораздо полнее. Тем более, это был настоящий демонический отсос, — с гордостью добавляет Кроули. — Даже в аду мало кто так умеет. Совершенно никакой практики, ханжи! — Я перенесу нас в спальню. Азирафаэль обнимает его понадёжнее и хлопает крыльями. Верхними. Он редко выполняет такие перемещения вне Небес, и только в досконально известные места, ибо всегда есть вероятность трагично вписаться в препятствие и в итоге глупо лишиться части тела, а то и всего. Они оказываются в десяти сантиметрах над кроватью и вместо того, чтобы плюхнуться, завалившись набок, мягко опускаются, успев чуть поменять положение: видимо, ангел затормозил и сманеврировал вспомогательными крыльями, не дав им резко упасть. — Хочу сделать что-нибудь для тебя, — признаётся ангел. Вид Азирафаэля, внезапно оказавшегося у него между ног, вызывает когнитивный диссонанс. Такой красивый, нежный, тёплый… и — там. Всё внутри Кроули заходится необъяснимым протестом: — Азирафаэль, не надо делать это только ради меня! Мне становится тошно от таких мыслей. Одно дело, когда я что-то делаю тебе. Другое дело, когда ангел опускается до уровня демона. Это неправильно, ты так не считаешь? То, как выразительно моргает Азирафаэль на это сообщение, сигнализирует, что он слегка разозлён. А возможно что и не слегка. Ангел выпрямляется, действительно отстраняясь от зоны конфликта. Кроули быстренько сдвигает колени вместе. — Мисс Аштарот, — строго произносит он. — О каких демонах и ангелах вы толкуете? Тут никого нет, кроме нас двоих. — Что? — Вы напряжены и напуганы, — смягчается Франциск. — Уверяю вас, я не сделаю ничего дурного без вашего согласия. Наверное, вы воспитаны консервативно, но мы ведь взрослые люди и можем делать всё, что захотим, особенно по велению сердца. — Ох, да что вы в этом понимаете… — Кроули картинно роняет голову в сторону. — Нет ничего правдивого в мысли о том, что вы недостойны любви. Просто те, кто вас отвергали раньше — чёрствые бессердечные мудаки. — Что?! — рывком садится Кроули, едва не стукнувшись лбом об ангела. — Ты ругнулся?! — Для тебя можно и ругнуться маленько, — хитро и ужасно мило улыбается он, видя, как это понравилось его другу. — Тем более, полагаю, садовники так постоянно делают. — Ты ведь понимаешь, кого назвал «мудаками»? Азирафаэль удовлетворённо кивает. Он прячет крылья на икрах в нематериальный слой. — Вы такая красивая, но так много страдали, — мечтательно произносит он, глядя ему в глаза со своей извечной добротой. — Хотел бы я утешить вас, чтобы все печали и кошмары были забыты. Чтобы остались только мы одни в старом домике на окраине плодовой рощи — там, где ухоженный сад переходит в лесную чащобу. Вы же из чащобы, верно? Я ничего не знаю, кроме цветов, своих трудов и сада. Но всё моё и весь я в вашем полном распоряжении. Согласитесь ли вы стать моей женой, мисс Аштарот? У Кроули от шока отвисает челюсть, хотя он уверен, что как следует её закрепил. Он не думает ни секунды, как падающий человек, что хватается за всё, что попадается в поле зрения. — Ебись оно всё конём, да! — абсолютно неромантично выпаливает он, не совсем отдавая себе отчёт в том, что происходит. Но зная одно: оно происходит. — У нас будет законное право на брачные ночи и посему это уже не может считаться грехом прелюбодеяния или чем-то пятнающим, верно? — рассудительно продолжает Азирафаэль. — Действительно. — А так как я серафим, один из Начал, то моего свидетельства в качестве официального небесного заключения должно быть вполне достаточно. Кроули медленно опускается на взбитые пуховые подушки, словно от его резких движений прежний мир всё-таки треснул, и он не собирается повторять эксперимент. Он мучительно пробует осознать, что только что случилось. — Я сплю и галлюцинирую, да? Ты только что поженил нас за пару секунд ради того, чтобы я не переживал, когда ты мне отсасываешь? — Извини… — пристыженно мнётся Азирафаэль. — Я начинаю завидовать этой няньке. Она и правда сногсшибательна. — Кроули, но ты она и есть! Думаешь, я этого не осознаю? — Что-то мы заигрались. А ну-ка… Чёрные каблуки и сетка исчезают. Слишком длинные волосы чуть укорачиваются, возвращаясь к более аккуратной долопаточной длине. А вот буйную текстуру он малодушно оставляет, потому что «дьявол, это же так нравится Азирафаэлю, готов ходить с этой прической вечно, лишь бы его руки всё время к ней тянулись». — А так? Всё ещё нравлюсь или уже как раньше? — Кроули… — взволнованно бормочет ангел. — Я опять сделал тебе больно? — Ёбаная русалочка, принц опять женился не на той! — картинно восклицает тот. — Дерьмо! Всё, я пошёл превращаться в морскую пену. И выжидательно смотрит на Азирафаэля. Тот старательно закусывает губы, чтобы не засмеяться. — Ты не обижен. Ты всё-таки рад. Но я всё равно тебя утешу. Он наклоняется к нему, и Кроули видит белые тени пока ещё скрытых крыльев где-то позади его головы, в полуметре от настоящего тела. Азирафаэль проводит кончиками пальцев по его губам, будто любуясь, по переносице, по изгибам бровей. — Ты такое чудо… — тихо произносит он. — Прости всё, что я говорил о тебе раньше. Я не понимал, и это не твоя вина. Ты самое прекрасное творение Господа. Если бы не ты, этот мир был бы уничтожен. — Нет, ты, — всё, что приходит в опустевший разум Кроули. — Самое прекрасное. Азирафаэль склоняется ещё ниже, чтобы запечатлеть поцелуй на его губах. Обжигающе-огненный. Потом аккуратно целует в шею, поглаживая по груди, и этого хватает, чтобы Кроули полностью покрылся мурашками. Ангел заправляет рыжие волосы за ухо, чтобы получить наилучший доступ и сосредоточиться на этой области. И будь Кроули благословлён, это верный выбор. После очевидной, эта эрогенная зона у него стоит на втором месте. Азирафаэль набирается смелости и пускает в ход язык, совсем изредка — зубы, чтобы прикусить кожу и заставить Кроули крупно вздрогнуть от удовольствия. Он не ставит засосы, даже если понимает, как это сделать. Это ведь немного больно и оставляет раны — абсолютно неприемлемо. С изумлением Кроули осознает, что не помнит, чтобы его когда-либо так сладко и чувственно целовали именно туда. Чтобы кому-то правда нравилось это делать просто потому что он — это он. А может, дело в том, что никому из бывших любовников он сам не доверял и не мог расслабиться? Или в том, что Азирафаэль всё-таки ангел. Ведь если он не умеет любить, то кто умеет? Вероятно, Азирафаэль ориентируется на его стоны и замирающее дыхание при каждом удачном движении и, конечно же, на пальцы, что блуждают по его коротким кудрям и иногда стискивают их в кулаке. Ориентируется, когда кусает за мочку уха и втягивает её в рот. И когда запускает язык в ушную раковину. И то, как нервные импульсы наслаждения заставляют неконтролируемо дёргаться мышцы Кроули, уже выглядит странным. Ведь какой смысл — лижут его шею, а сладкий спазм схватывает ягодицу. Словно удовольствие — это некая молния, способная пронзить его насквозь. Смазка, выделяющаяся из членов в огромном количестве, капает на живот, оставляя непристойные лужицы. — Ты великолепен… — признаётся Кроули, заодно сообщая этим, что тот всё делает правильно. В ответ на это Азирафаэль внезапно начинает тихо мурчать (демон сначала не соображает, что это за звук и откуда он). Мурчит на самой грани слышимости, но не тем горлом, что в человеческой части тела. Это не кошачий тембр. Кроули наугад протягивает руку вверх, и на мгновение его пальцы касаются густого меха, который тут же исчезает вместе с тем, что этот мех покрывает. В воздухе сквозь полуприкрытые веки демон различает множество белых теней, но они вовсе не выглядят угрожающе или ослепляюще. Словно Азирафаэлю внезапно стало недостаточно конечностей, чтобы коснуться демона везде, или же крылья тоже захотели внести свою лепту, узнать его. Периодически они выскальзывают в материальный мир, мимолётно оглаживая его ворохом тёплых перьев, и снова пропадают. — Тебе правда нравится? — отрывается от него Азирафаэль. Губы у него ужасно и одновременно прекрасно покрасневшие. — Спасибо, что выбрал самый невинный вариант. — Теперь ты веришь, что я был серьёзен? Видишь, я тебя целую. Заявление, как и предыдущие манипуляции, подкреплено очень веским основанием, которое очень настойчиво упирается Кроули в бок или бедро в зависимости от ласкательной позы. Большое такое, толстое основание. Кроули всегда с удручающей лёгкостью поддавался искушению. В придачу к этому змеи умеют извиваться наугад до тех пор, пока половые органы партнёров не состыкуются успешно. Ангел целует его плечи и загривок, ключицы — всё, что попадается, не предполагая намерений демона, который уже не может терпеть. В общем, о том, что у них начинается секс, Азирафаэль узнаёт последним. — Надеюсь, ты не против? — Кроули, повернув голову назад, ловит его изумлённый взгляд. — Ты шутишь? Ох, как там горячо… — он вынужден сделать короткую паузу, чтобы переварить ощущения. — Если бы я не хотел, это выглядело бы по-другому. Кроули самодовольно ухмыляется, хотя у самого перед глазами всё плывёт. Он не знает, что именно испытывает сейчас Азирафаэль, что творится у него в сознании, чего ему самому хочется и о чём воют инстинкты — ведь вряд ли он разбирает их голоса. Но двигаться он начинает очень нежно и бережно, и Кроули издаёт потрясённый всхлип. Ведь такое движение сводится к тому, что плоть внутри него медленно натягивается вокруг утолщения члена и также медленно стягивается обратно. И это задевает и давит на что-то, чего он сейчас идентифицировать не может. Это доставляет такое сильное физическое наслаждение, путающее мысли, что Кроули испуганно хватается за руку ангела, обнимающую его поперёк груди. Но никаких успокаивающих слов от него он не получает по одной элементарной причине, о которой услужливо подсказывает демоническое восприятие. Азирафаэль захвачен дикими ощущениями и сбит с толку точно так же. Кроули пытается контролировать дыхание, чтобы сказать хоть что-нибудь вместо глухих оборванных стонов. — Всё… хорошо, ангел… просто… замри. Длинный выдох холодит ему затылок. Азирафаэль замирает, а пенис продолжает пульсировать сам по себе, то чувствительно надавливая изнутри, то отпуская. Кроули знавал достаточно мужчин с большими пенисами, которые были: 1) никак не пригодны в постели; 2) пригодны (вне зависимости от их сексуального опыта). Азирафаэль же по его ощущениям превосходит всех пригодных и даже великолепных. На его рецепторы явно воздействует нечто большее, чем обычный плотский секс. Неподходящая мысль пронзает его разум: у Сатаны был ребёнок, которого он самостоятельно родил. Значит, от кого-то он его заимел? А значит, для этого он занялся сексом. Но смертных он ненавидит и даже пальцем бы не коснулся. Его настигает оглушающий вывод. Если когда-то ангелы и демоны были одним видом существ, то они должны быть приспособлены для занятия сексом друг с другом с помощью эфирных тел. Как почти все животные и даже многие растения, созданные Богом. Зачем делать исключение для них? Очевидно, что исключения не было. — Эфирные тела… — шипит он. — Перенеси в эфирные тела. Азирафаэль чуть сжимает его пальцы в знак подтверждения. На это требуется определённое усилие, но материальные носители тут же перестают чувствовать себя так, будто вот-вот умрут или потеряют сознание. Кроули наконец-то может вздохнуть свободно и без паники. — Так легче? — Да, — отвечает ангел. В его голосе слышится признательность. А ещё, кажется, он обнюхивает его волосы (или дышит ими?), целиком погрузившись в них лицом. — Я по-прежнему не верю, что ты хочешь меня. — Хочу. Теперь бережное скольжение внутри не столько невыносимое, сколько желанное. Универсальное наречение, в котором нет слов. Кроули ощущает, как размывается граница там, где их такие разные, противоположные по заряду эфирные тела притираются друг к другу. И это вовсе не больно, в отличие от того, что всегда гласила общественная пропаганда. Можно менять угол и скорость, можно менять позы, регулируя интенсивность и характер ощущений. И тянущее чувство близости к тому, кто всегда был так далёк, никуда не пропадает. Ему нравится в нём всё, и этого всего он теперь имеет право коснуться. Изучать и ласкать ладонями его грудь, сжимать коленями бока, будучи сверху. Вцепляться в его сочную задницу в одной из поз, когда сверху ангел. И — да, ухватиться за крепкие и сильные основания крыльев, когда он выпускает их на какое-то время, чтобы лучше держать равновесие во время чего-то совсем уж невообразимого. — Ангх, быстрее… чёрт, чёрт, чёрт! Да, вот так, не останавливайся. О, дьявол… Азирафаэль, который всегда всё делал по-своему, беспрекословно выполняет его просьбы. Слушается без каких-либо «я не могу», «не умею» или «это уже слишком». И, что невероятнее всего, он делает всё так, как нужно и даже лучше. Кроули давно, очень давно не чувствовал себя настолько восхитительно, безумно хорошо. И он знает, что ангел испытывает то же самое. — Кроули… Кроули! Это же…? — умоляюще стонет Азирафаэль. Как бы ни был хорош секс, он не будет длиться вечно. Хотя бы потому, что хорош. — Мм, ах, просто кончай, не думай. Вопреки смелым словам, Кроули по-настоящему опасается, что выброс тёмной демонической энергии при оргазме убьёт или необратимо уничтожит что-то в радиусе нескольких километров. Выброшенная на подобной скорости энергия серафима тоже доставит мало приятного и что-то разрушит. Но оргазм — это нечто, чего он не может остановить. И не хочет. Он способен кончить и так, ощущая, как уже готов к оргазму закаменевший член внутри, но Азирафаэль обхватывает мягкой ладонью его пенисы и начинает двигать в такт толчкам. Кроули захлёбывается блаженным криком уже через пару фрикций, сжимаясь вокруг твёрдого члена, изливающегося внутрь него. Он слышит голос Азирафаэля, который тоже не смог смолчать в такой момент. Сперма брызгает на безнадёжно испорченное покрывало, но это ещё не конец. По пограничной зоне между слившимися тьмой и светом проскакивают колючие искры удовольствия, лавинообразно нарастая и укрупняясь. Кроули инстинктивно задерживает дыхание. И грохочет исполинская молния, оглушая и раздавливая их обоих чем-то настолько непривычным и сильным, что этого нельзя описать. Через некоторое неопределённое время Кроули видит потолок и то, что люстры на нём нет. Её оторвало и бросило об стену, где она и застряла, как жертва дизайнера. Шкаф переломлен пополам, будто в середину его врезалось что-то плоское и прочное. Постельное бельё и полотенца валяются на полу. Сам он погребён под слоем трёх пар весьма немаленьких и даже тяжёлых крыльев, а также под Азирафаэлем. Его собственные крылья не остались в долгу, пропороли несчастный матрас вместе с каркасом под ним и застряли. Постель совсем мокрая от совместного пота, смазки и спермы. А так больше в окружающем мире ничего не поменялось, кроме заливающихся лаем собак и заходящихся сигнализаций напуганных автомобилей. Невероятно. Волны их энергий взаимоустранились? Правда, с жутким грохотом, какой бывает от огромных, разветвлённых молний. Это не вполне практично. Надо будет с этим поработать. Они же разорятся на мебели! — Ангел… — зовёт он. — Ты там живой? Азирафаэль приподнимается с него ровно настолько, чтобы подползти повыше и ткнуться в его губы совершенно обессиленным поцелуем. — Понятно, лежи. Я разберусь со всем сам. Он напрягает последние остатки сил. Заставляет заткнуться всех орущих за окном, простыни и покрывала — вновь стать чистыми-шелковистыми, а люстру вернуться на потолок. Вытаскивает застрявшие крылья и расправляет их поверх кровати в разные стороны. — Я полагал, что это ты меня… — сонно признаётся Азирафаэль, так и не подняв голову от его груди. — Не смог устоять. Ты об меня фантастически заманчиво терся своим… новым органом чувств. — Это правда так приятно, когда ты принимающая сторона? — Ощущения различаются, но приятно так же. — Ох, я должен обязательно попробовать тоже! — Моё тело всегда в твоем распоряжении, ты знаешь. Азирафаэль соскальзывает в сторону, не желая придавливать, хотя мог бы оставаться на нём сколько угодно. Прячет все крылья и ложится к нему, как раньше, под бочок, но уже гораздо более откровенно прижимается к нему горячим мягким телом и рассеянно очерчивает мышцы его пресса. Прежних невыносимых приступов голода это уже не вызывает. Так, ленивое шевеление влечения где-то в глубине инстинктов. — Раз в распоряжении, то накрой меня крылышком? — просит ангел. — Куда тебе ещё, своих шесть штук… — ворчит Кроули, сгибая одно нужным образом. Он заботливо укрывает им Азирафаэля, подтягивая ангела к себе ещё ближе с его помощью. Чёрные перья на белых кудрях смотрятся великолепно. Как и белое на алом. *** Все задние комнаты магазина уставлены цветами. На половине ступенек скрипучей лестницы книги убраны и уступили место горшкам. Однажды Кроули просыпается за полдень и обнаруживает все свои цветы перевезёнными сюда. Живыми и трепещущими от радости при виде ангела. Они явно верят, что он их защитит и залечит пятнышко на листе раньше, чем его заметит Кроули. Демон разглядывает их, и пока что ему не приходит на ум злиться. А приходит то, что придётся развешивать фито-лампы, так как хлам обиталища Азирафаэля скрадывает большую часть дневного света. А также возникают измышления о том, как не пролить воду и не забрызгать пыльные фолианты, окружающие растения. Азирафаэль уже работает внизу. Кроули застаёт его в закутке перед торговым залом. В одном из старинных небольших зеркал, обитающих на его полках, ангел пытается рассмотреть крылья на спине, которые он чуть-чуть вытащил на свет. Понимает, что не гнётся совершенно, вздыхает, открывает глаз на ладони и заводит её за спину. — Хм, до сих пор ни пятнышка? — тихо недоумевает он. — Ты предполагал, что они почернеют? — отзывается прислонившийся к стеллажу Кроули. — О, я был практически уверен в этом, — Азирафаэль замечает его и приветственно улыбается. — Ммм, на тебе каблуки? И юбка? — Постой, — тормозит тот. — Что значит «уверен»? Почему ты тогда не боялся? Это ведь, вообще-то, больно. И навсегда. — Русалочка, — односложно отвечает Азирафаэль, не прекращая довольно и загадочно улыбаться. И спешит в зал. Там набралась уже порядочная толпа покупателей у нового стенда с красочными дамскими романами. *** — Вот отчёт шпионов, архангел Гавриил. Несколько фотографий выкладывается на пустой белый стол. Гавриил тянет на себя первый листок с грацией шулера, придирчиво вглядывается в изображение. Людная площадь где-то в Европе, солнечный день. Стаи откормленных голубей, прохожие, продавцы и разномастные туристы с фотоаппаратами. Бегают дети, развеваются флаги и цветные маски, и в центре этого движущегося хаоса вспышкой камеры поймана пара совершенно непохожих друг на друга людей, слившихся в единый силуэт. Они замерли, поглощённые своим действием целиком, и не замечают, что за столпотворение и галдёж творится здесь. У них закрыты глаза. Они целуются. А мир вертится вокруг них. Лицо Гавриила багровеет. Он нетерпеливым жестом отсылает ангела-осведомителя прочь. — Так это что получается, ангел и демон не взаимоуничтожаются при таком контакте?! Трясущимися от возмущения пальцами он выуживает телефон из кармана вельветовых серых брюк. Он фотографирует изображение на телефон, ожесточённо тыкает по клавиатуре, а затем набирает номер. — Лорд Вельзевул. У меня для вас есть срочная информация. Видели фото? Да. Да! Непременно. Я понял. Сейчас буду. Он кладет трубку, выдыхает и опирается руками на стол. Напряжённое и сосредоточенное выражение его лица разглаживается почти мгновенно, преображаясь в совсем нехарактерное: он облегченно и счастливо улыбается неизвестно чему, а глаза его тихо сияют. Потом он выпрямляется, придирчиво оправляет и так идеальную одежду, приглаживает причёску. Щёлкает пальцами и исчезает.