На развалинах былой жизни

Рафаэль знал, что она из тех женщин, которые будут бегать по квартире вечером с полотенцем на голове, потягивать вино и бороться за свою независимость. И знал он, что Соня та, кто никогда не променяет свою свободу на грубого мужчину. На грубого мутанта. Но всё равно поцеловал её. И какого было удивление Ночного Всевидящего, когда она не оттолкнула его, а ответила. Да, нерешительно, весьма робко, что не в её стиле, однако ответила. И плевать, что отпрянула через полминуты, глаза её забегали, а на бледной коже вспыхнул румянец. И плевать, что назвала его ненормальным и решительно обошла, двигаясь в сторону братьев. Она же ответила. Все равно ответила. — Все еще не можешь забыть тот поцелуй? — прищурившись, пропел балагур, складывая руки в замок и подпирая ими подбородок. — Чмок-чмок-чмок. — Лучше закройся, пока я тебе не навалял, — прошипел Рафаэль, поднимаясь с дивана. Да, Майки видел все происходящие между этими двумя и, что удивительно, никому пока не рассказал. Бросал на Соню довольные взгляды, пока та не села в такси, а они с братьями не спустились в канализацию. Да и там все время поджучивал старшего брата. — Эх, любовь, любовь, — мечтательно протянул Майки, прикрывая глаза. Однако романтичную ноту настроения балагура пошатнул радостный голос Донни, раздавшийся из лаборатории. — Ребята, Лео пришёл в себя. Жизнь определенно налаживалась. Донателло, как казалось Майки, стал намного веселее и улыбчивее, Рафаэль, судя по всему, «встретил любовь всей своей жизни», а Лео… А Лео просто жив, и этого было достаточно. Казалось бы, даже Мастер Сплинтер пошёл на поправку. И все же спокойной жизни мешало осознание того, что совсем недавно Рафаэль пообещал ему выпивки. Это не было плохой новостью, а скорее радостным предвкушением чего-то нового и определено веселого. Для балагура, разумеется, не для остальных. Не для остальных. — Считаешь, что она мстит за отца? Рафаэль нахмурился, глядя на Лео, чей зелёный цвет кожи стал гораздо бледнее за тяжелую ночь. Под глазами мутанта собрались темные мешки. — Да, она ни раз говорила про Ороку, — Лео сделал тяжелый вздох и опустил глаза. — Это её убьёт. Она больна местью. — Меня больше всего напрягает, — вставил Донни, — что долгое время Карай вела себя так, будто она никого не ни в чём не винила. Будто бы она смирилась и начала новую жизнь. — Дон, я видел её, — произнёс лидер. — Она ненормальная. — Эм, — вмешался Майки, — в каком смысле «ненормальная»? Типа ест горький шоколад с перцем? От последнего словосочетания балагура даже передернуло. Он вспомнил, как отец с удовольствием растягивал плитку жгучего горького шоколада. — Типа мстительная озлобленная сука, — выругался Раф и, получив недовольный взгляд лидера, повёл плечами, сделав вид, что ничего не заметил. — Яблоки от яблони недалеко… — Карай не яблоко, а противная, злая, сморщенная слива, — нахмурился Майки. — Прекратите, — строго произнёс Лео. — Что бы там ни было, Карай потеряла отца, и её мотивы нам вполне ясны. А Шредер. Да, он сделал немало плохого, но… — Немало плохого? — перебил его Раф. — Хм, что в твоём понимании «немало»? Может, покушения на нашу семью и отца? Терроризирование на протяжении нескольких лет? Да, может, он и мёртв, но давайте признаем, что он был больным ублюдком, а его дочурка сейчас пошла по стопам папаши. Все присутствующие тактично промолчали, понимая злость Рафаэля. Ороку Саки приносил много проблем, бед и не один год портил жизнь семье Хамато. Может, остальные братья смогли забыть прошлое и простить погибшего от их рук врага, однако Рафаэль, если ему напоминали о главном преступнике Нью-Йорка, считал своим долгом вылить немного желчи в его память. Тишину нарушил Майки. — А еще он называл меня тупоголовой ошибкой природы. Это было очень обидно. — Ну, фактически, — произнес Донни, — так и есть. Мы не тупоголовые, но все же являемся сбоями в системе. Мутировавшие черепахи. Чтобы получился хотя бы один из нас, если судить приблизительно, нужно было бы стволовые клетки человека внедрить в ткани обычной красноухой черепахи, а после, что невозможно, поскольку опыт заранее обречён на провал, скрестить две подобные химеры, хотя нет. Стоп. Это может привести к очень серьёзным нарушениям развития. То есть, если говорить поверхностно для того, чтобы получился, например, Майки, пришлось бы не одно поколение подобных гибридов скрещивать, очень много чего искусственно корректировать… — Ребят, — снова начал Лео. — Дело не в гибридах, блин, каких-то там клетках или даже не в Ороку Саки, а в его дочери. Карай не забыла о произошедшем, и, скорее всего, это она поспособствовала отравлению мастера. Нам нужно быть начеку. — И что ты предлагаешь? — Венус, молчавшая все это время, решила наконец прояснить ситуацию. — То есть, — произнёс Майки, — мутаген — это что-то супер-пупер высоконаучное и крутое, что недоступно человеческому разуму? — Скорее всего, — ответил Донни, — эта субстанция по своим биологическим свойствам и сложной структуре на уровне чего-то космического. Людям потребовалось бы несколько тысяч лет, чтобы создать его подобие. — И мы все равно ошибки природы? — Да, но хорошие ошибки. — Ребята, — строго произнёс лидер, и эта сталь голоса заставила всех моментально умолкнуть. Выдержав паузу и убедившись в том, что все его поняли, Лео продолжил. — Мы расслабились. Стали меньше тренироваться и больше времени уделять делам, которые не имеют значения. Я составлю график тренировок на следующую неделю. — Но тебе нужен постельный режим, — возмутился Донни. — Да, брат, — вставил Рафаэль. — Они нехило тебя отделали. Даже и не думай об этом. — Я приду в норму за выходные, а пока все набираемся сил. И еще, — холодно отчеканил лидер. — Никто не покидает логово один. У Карай большая армия и несколько бочек усыпляющего яда. На весьма серьёзной ноте братья разошлись по своим делам. Донни сел за компьютер, Лео с Венус уединились за разговором, Майки направился читать новый комикс, и только Раф, петляя от телевизора к холодильнику, не знал чем себя занять. Его раздражало, что он постоянно думал о поцелуе. О мягких, чуть обветренных губах, о румянце на щеках и убитых глазах. Может, она не оттолкнула его, потому что была накурена? Как она добралась до дома? Раф долго смотрел на тёмный экран че-фона, прежде чем решился разблокировать его и зайти в Facebook. Онлайн. Но писать не стал. Подумал, что, если надо будет, сама напишет. Подумал, что этот поцелуй ни к чему не приведёт. Осень уже вовсю давала о себе знать: холодный ветер заставлял голые ветви царапать окно её дома, небо затянулось тяжёлыми серыми тучами, обещавшими вот-вот разразиться над Нью-Йорком дождём, не жалея прохожих, забывших зонтик, а дома, где отопление еще не дали, было намного холоднее, чем обычно. Соне пришлось надеть зимний свитер и накрыться двумя пледами, чтобы не замерзнуть, но даже это не спасало от ледяного воздуха, обрамляющего лицо и слизистую носа каждый раз, когда она делала вдох. Она думала, что раскурится и станет легче, однако вопросов возникло еще больше, и все из-за этого дурацкого Рафаэля! Приспичило же ему поцеловать её прошлым вечером. Вот теперь сиди и думай: зачем да почему. Вопросы были самой идиотской проблемой каждого из них. Получив ответы на прошлые, они придумали себе новые. Два существа, которые сами себя загоняли в неизвестность. Однако если раньше вопросы ограничивались самопознанием и попыткой понять собственные чувства или чувства кого-то из их дуэта, то сейчас Соне невероятно хотелось узнать причины такого порыва с его стороны, к чему эти они приведут и могут ли вообще к чему-либо привести? Подумав еще немного, Соня метнулась к тумбочке, вытащила оттуда колоду карт и соизволила довольно быстро вернуться под одеяла. Но сейчас карты не хотели давать ответ: они плохо мешались при тасовке, выпадали из рук и «шутили» над ней, давая неоднозначные значения и невозможные ситуации. В таких случаях Соня знала, что продолжать не стоит и нужно попробовать в другой раз. И все же последняя возможность получить ответы на все, что её интересовало, пропала. Или нет? Метаясь от одного сомнения к другому, девушка все же написала ему: «Привет, есть разговор. В семь вечера у моего дома». Разумеется, она потом сто раз пожалела. Даже когда получила утвердительный ответ. Мозг все никак не мог принять ту жестокую истину: он мутант, а она человек. И он ей нравится. Возможно, потом они поймут, что слишком разные для такого союза, что Рафаэлю следовало бы подыскать себе «мутантшу» или черепаху, а Соне явно необходим человеческий мужчина, которого бы она представила семье. Она бы родила от него трёх мальчиков и четыре девочки. Нет, не много. И плевать, что у неё, похоже, выраженный алкоголизм и частое желание «дунуть» — девушка точно уверена, что у неё будет много красивых и здоровых детей. Затем Соня представила то, как всю жизнь будет скрывать от мафии, что встречается с мутантом. Она никогда не выйдет замуж, родит от Рафаэля полулюдей-полумутантов и будет жить в канализации. Ох уж эти девчонки, любят загадывать наперёд. Все трезво проанализировав, она выходила к Рафаэлю ненакрашенной и несобранной, точно убеждённая в том, что он ей не нравится. Не нравится и все на этом. Ничего в нем цепляющего не было. Просто она одинока, а он рядом. Вчера было временное помутнение. Да она вообще была под накуркой. Соня открывала дверь, убеждённая в том, что он ей не нравится. Выходила со двора, думая о том, что не влюблена. Двигалась к тени высокого толстого дерева, вслушиваясь в хруст сухих листьев под ногами и понимая, что сейчас нужно послать Рафа куда подальше. Но крупный, горбатый силуэт, горящий в темноте янтарь глаз, которые ни с чем никогда не спутаешь, и это серьезное лицо с необыкновенными чертами гласили только одно: если он заговорит и Соня услышит родную хрипотцу в мужском серьезном голосе, она растает, как снег по весне. Кажется, сердце, разучившееся любить и чувствовать, обросшее льдом и равнодушием, забывшее о таком понятии, как тепло и жизнь, забилось вновь. В голове пролетели воспоминания об осени в Питере, о старых друзьях и бывших мальчиках. — Я ненадолго, тут Майки рядом гуляет. Лео запретил выходить поодиночке после случившегося. Соня подошла ближе к мутанту, облокотившемуся о толстую кору дерева, и встала рядом, взглядом скользя по стали костюма, отражающей чуть рыжеватый свет уличных фонарей. — Хорошо, я просто хотела обсудить вчерашнее. Он отвёл взгляд, и янтарь глаз увлеченно начал выжигать дыру в заборе дома напротив, будто ничего важнее и интереснее него на свете нет. На секунду ей показалось, что Раф ни о чем говорить не хочет и не придаёт этой ситуации особого значения, как и ей самой, но после поняла: Всевидящий чувствует вину. — Извини, что позволил лишнего. — Я не о том, что ты позволил, а о том, что это произошло и с этим нужно что-то делать. Он закурил, взглянул на неё рассерженно.  — А что с этим можно делать? Забудь и все. Слова неприятно кольнули в районе груди, но Соня только сделала глубокий вздох и задала вопрос.  — А ты хочешь, чтобы я забыла? Ответ был ясен и короток, даже резок.  — Да, хочу. Ветер забирался под чёрный свитер, заставлял ёжиться и дрожать, но эти слова были намного неприятнее осеннего холода. — Ты сделал это просто так? То есть, у тебя нет никаких чувств ко мне? На секунду Раф опешил от такой прямолинейности, едва не выронил сигарету и даже подавился дымом, и пусть Соню смутило это еще больше, она была не из робкого десятка и больше всего в этой жизни ненавидела неопределённость, поэтому все же выпрямилась и пронзительно на него посмотрела, скрестив руки. — Эм, — Раф почесал затылок, и так очевидно было его замешательство, что на секунду Соне показалось, что говорит она не с героем ночи — Ночным Всевидящим, а с десятилетним ребёнком. — Нет. То есть, я просто так это сделал. Я просто хотел, в смысле. Черт. На последнем сказанном слове Раф вскинул голову к небу, прикрыл глаза, коря себя за такую нерешительность. Внутри горел огонёк надежды на то, что он может нравиться Соне, хотя истина, которую его мозг подкидывал снова и снова, этот огонёк затмевала: «такая красивая, юная и нежная не может полюбить какого-то уродца из канализации». Жизнь не сказка, а хороший конец в истории красавицы и чудовища имеет место быть только в выдуманном мире. Только в фантазиях больных писателей рассказов для детей. Нет, больше он на эти шутки судьбы не поведётся. Ему вполне хватило опыта с Евой. — Ты мне не нравишься. Я просто захотел и все. Удар. Не больнее других, что были до этого, но все же неприятный. Еще и с этой смесью равнодушия и грубости в хриплом басистом голосе. — В таком случае, — прошептала она, — я услышала все, что хотела. На эти шутки судьбы он больше не поведётся, но он точно пожалел о сказанном. Смотрел на отдаляющийся силуэт и с каждым её шагом жалел об этом. — А ты бы хотела, чтобы я был влюблён в тебя? Вопрос вышел явно неожиданным, как и его бесшумное появление. Соня вздрогнула, а он вдруг понял, что она не та, какой показалась ему вначале. Что она тоже боится. Не плачет, не говорит о болезненных для неё вещах, но почему-то пытается потеряться в дурмане марихуаны. Пропадает бесшумно, не показывает страха, и в моментах, к которым не готова, пугливо вздрагивает. Она не особенная. Она — беззащитная девочка, которую он вдруг захотел защитить. — Какая разница? Ты уже все мне сказал, — как-то обиженно и сердито пролепетала Соня, пытаясь открыть калитку, однако кодовый замок не поддавался. Железо и так было очень холодным, а вкупе с перемерзшими пальцами совершенно не желало двигаться. — Соня, я просто не знаю, что могу говорить, а что нет, — честно и серьезно признался Рафаэль. — Ну вот, как узнаешь — наберёшь, — она нервно задёргала ручкой калитки в безысходности. Напряжение росло. — Я отвечу. Может быть. — Да брось ты эту чёртову калитку, — рыкнул Всевидящий, резким движением разворачивая Соню к себе. — Просто ответь, хотела бы или нет. — Ничего я не хотела бы. — Не хотела бы? — Нет. — Ну вот и славно, вот и поговорили. Оба умолкли, отвели взгляд друг от друга, словно малые дети, но никто не уходил. Соня бросила все попытки открыть калитку, начала растирать руки, чтобы те смогли нормально шевелиться. — Замёрзла? — Как видишь. Раф почувствовал, что должен что-либо сделать, однако все же понимал: он — хладнокровная черепаха в железном костюме, а не горячий мексиканец, чьё прикосновение наверняка согреет любую девчонку. Поэтому молча подошёл к калитке и с адским трудом своими большими пальцами зажал маленькие железные кнопки цифр, от чего ему стало еще более неловко. — Ну, — произнёс Рафаэль, открывая калитку. — Я пойду, ты это, не мёрзни. Дуй домой. — Чего? — непонимающе протянула Соня, чувствуя, как её заталкивают во двор, и слыша, как захлопывается за ней калитка. До её ушей донеслось отдаляющееся «еще увидимся». Это такое проявление заботы? А зачем, если она ему не нравится?