До дрожи по телу

«Я люблю землю под его ногами, и воздух над его головой, и всё, к чему он прикасается, и каждое слово, которое он говорит. Я люблю каждый его взгляд, и каждое движение, и его всего целиком!» © Кэтрин Эрншо

      Она едва ли может дышать. Она едва ли может видеть и слышать. В ушах — лишь безумно пульсирующие биение её собственного сердца, которое кажется ей в этот момент почти что хрустальным — думается, дотронешься ненароком и оно визгливо разобьётся, расколется на тысячи блестящих бриллиантами осколков, что так и вопьются в кожу, под аккуратные ноготки.       А Василиса ищет среди тысячи лиц лишь его до дрожи по телу хрупкий образ, что запечатался глубоко в подсознании, впитался прямо в вены, вместе с бордово-алой кровью, и теперь течёт в каждой её клеточке. Она посылает далеко и надолго этот навязчивый образ и клянётся, что он не сжимает тисками её бедное сердечко. Нет, конечно, у неё просто аритмия. Василиса задыхается, захлёбывается — вот ведь забавный парадокс — кислородом и видит перед собой лишь его страшные глаза. Кажется, что они совсем без радужки, один сплошной зрачок. Но нет, глупая.       Её преследует этот обжигающий грудь неуловимый аромат яблок с корицей, напоминающий о чём-то зимнем, светлом, о праздниках, например. Чёрт побери, он не должен пахнуть чем-то хорошим, ему больше подходит запах дыма, сигарет, коньяка и горького шоколада. Василиса почему-то уверена, что это сочетание не пахнет приятно, боясь признать, что будет с упоением вдыхать любое напоминание о нём.       Она вдруг видит его — и всё внутри неё замирает, напоминая слишком быструю и нелепую смерть, а потом вдруг трепещет и вновь приходит в движение. Василиса хватает с подноса официанта какой-то стакан — или бокал? — и опрокидывает в себя, как опытный алкоголик (откуда такие таланты или же познания?). Бренди. Она даже не морщится (опять же вполне логичный вопрос: есть ли опыт?). И Василиса пьёт ещё и ещё. Вино, виски, шампанское и ликёр. А она — как странно — и не пьянеет. Потому что он пьянит куда сильнее. Рядом с ним она живёт как в пьяном бреду.       Василиса пытается поймать его взгляд: зря что ли ей шили на заказ это сногшибательное, рыбкой облегающее её силуэт кровавое атласное платье с кружевным вырезом на спине? Она замечает, что он смотрит на неё и медленно потягивает бокал красного вина.       А Василиса и в мыслях не смеет произнести его имя. Марк. Ну же, просто скажи, и всё закончится. Это же так просто. А вот и ни черта не просто.       Он ухмыляется ей так ядовито. Василиса тает от его улыбок, всегда хочет видеть их перед собой, как навязчивый дурман его ареола. Она плавится под его взглядами и только что не стекает горячей лужицей на дорогом паркете. На её лице тоже скользит лёгкая улыбка. Глупо-глупо-глупо. Василиса чувствует на губах свою красную помаду, оставляющую следы на всех кристально чистых бокалах в зале. И она совершенно не хочет ощутить вкус его горячих губ на своих.       Рядом с ней мелькает и шуршит Фэш. Но кому нужно озеро, когда есть океан? Она нервно хохочет от своего же вопроса, и этот звук её смеха словно тонкий звон хрусталя. Василисе семнадцать, но она чувствует себя как тогда, пять лет назад, когда только часодейный мир ворвался, сбив с петель дверь её никчёмной жизни.       Она уже давно потонула в своей собственной гадкой и грязной лжи, добровольно сорвавшись в пропасть. Василиса отчётливо говорит себе, что не жаждет касаться его гладкой кожи, запутаться рукой в его волосах и шептать ему в губы и шею его имя. И уж точно она не желает царапать его спину своими длинными ногтями в порыве страсти.       Они смотрят друг на друга и его глаза, кажущиеся на таком расстоянии просто чёрными горошинами, так и притягивают к себе взгляд Василисы. И весь мир кружится перед ней, расплывается, словно далёкий эфемерный мираж, земля уплывает из-под ног в какую-то неведомую сторону, а она будто находится в невесомой и бесцветной прострации, всё больше поглощающей с каждой минутой её нежную душу. Лёгкие Василисы, кажется, хотят выблевать из себя весь кислород, стоит ей и ему лишь столкнуться взглядами, насмешками, улыбками, ухмылками (губами?), и она снова задыхается им.       Чёрт, просто скажи же название своей болезни, назови его имя. Давай, прикидывайся дурочкой и дальше, скажи, что не понимаешь о чём речь. Произнеси, что это всё бред, ересь, неправда. Что, не можешь? Да, не можешь, потому что на самом деле страдаешь по нему/из-за него. Так признайся хотя бы самой себе, дура.       Василиса пробирается к нему через толпу часовщиков, пытаясь не упустить из виду его лицо, что сейчас кажется ей единственным якорем, спасательным кругом на утопающем корабле её чёртовой жизни. Вот он, рядом, такой до умопомрачения близкий, но в то же время далёкий. Когда он возле неё, Василиса чувствует жар в груди, который медленно расплывается по всему телу. Она видит его прекрасные черты, не в силах отвести своих сапфировых глаз. А он лишь с ухмылкой глядит на неё и салютует бокалом.       О, Великое Время! Эти губы совсем не сводят её с ума, наполняя всё её существо жгучим желанием, бьющемся внутри неё раненой птицей. Василиса чокается с ним и отпивает, он произносит какой-то тост, который она так и не смогла услышать, дрожащая от звука его голоса. Она хотела бы записать на диктофон его тихое дыхание, что отзывается режущей болью у неё в сердце.       Да к чёрту всё это отрицание! Василиса устала, устала притворяться, что ничего не чувствует, что не хочет быть с ним, что не хочет только его. Хватит боятся его имени, которое стало словно золотым ключиком к её сердцу, бьющемуся лишь ради того, чтобы видеть, слышать, чувствовать его. Интересно, это так алкоголь повлиял на неё или?..       Она отчаянно цепляется за призрачное существование Марка в этом мире и накрывает его плечо, гладит, словно пытаясь впитать его всего в себя, запомнить его таким как сейчас. Марк вздрагивает и что-то пытается увидеть в её лице, но руку Василисы не убирает. Он проводит ладонью по её талии, от чего она зажмурилась от удовольствия. Она слышит его рваное дыхание, будто исполосованное острым ножом. Марк касается её щеки, и Василиса с придыханием подходит к нему вплотную, нервно сглатывая, боясь разрушить этот эфемерный момент их минутной слабости.       Она чувствует, как пустота, дыра внутри её израненной души начинает медленно заростаться, заполняться им, словно он — лучшее в мире лекарство. Василиса смотрит в его чёрные глаза и замечает в них далёкий отблеск сияющих в ночи звёзд, целый космос, вселенную, всю свою жизнь, что умудрилась вместиться в его тёмных радужках. Они вдвоём дрожат, боясь, что это сон, что всё рассыпется, стоит им лишь полностью отдаться во власть мгновению их близости.       Марк неожиданно замирает, но потом находит её губы своими, горячими, мягкими. Наслаждение затмевает её рассудок, и она не видит ничего, кроме неги, и не чувствует ничего, кроме его поцелуя. Он целует Василису сначала робко, с боязнью, но потом всё крепче, нежнее, а в конце так и совсем со всей своей страстью. Их языки сплетаются в жарком танце, будоражащем их обоих, и касаются нёба, зубов, губ друг друга. Марк вдруг кусает и посасывает её нижнюю губу, а Василиса едва сдерживает вырывающийся из груди стон. Он легко водит рукой по ткани её платья, сжимает в руке, словно отчаянно желает касаться её нежной кожи.       И ей уже плевать, что они здесь не одни, что здесь полно людей, включая её отца. Василиса лишь хочет хоть когда-нибудь назвать его своим, пусть на это и уйдёт вся её недолгая смертная жизнь. Она лишь хочет быть с ним долго-долго, вечность, которой тоже окажется ей друг мало. И Василисе так хочется надеяться, что Марк тоже желает этого всей своей душой, что он готов положить весь мир к её ногам, что он сделает для неё всё что угодно. Это желание переполняет её до краёв, словно бокал с шампанским. Но она пока не знает, что Марк действительно всего этого тоже хочет.       А что сейчас? Сейчас их поцелуй говорит намного больше, чем тысячи красноречивых слов. Их дыхание сливается в одно, кажется, что они дышат одним воздухом, задыхаются от нахлынувших чувств, горящих в каждом движении, и ловят незабываемый вкус губ друг друга.       А что потом? А потом они станут Королём и Королевой Времени и все их, казалось бы, несбыточные мечты сбудутся.