Дни моего маленького сумасшествия

За окном еще темно, А в квартире — душнота. Раскрываю я окно... Как дождаться мне утра? Сна нет ни в одном глазу. Просто вам скажу я — мука. Вглядываюсь в темноту — Это все сплошная скука! Грифель вновь скребет бумагу, Пальцы все в крови, болят, Но скажу я, что дурАку Звезды книгу осветят. Вмиг из мрака коридора Вышла дева — белый свет! И, не будь тогда я бодрым, То счел бы все это за бред. "О, Великая Богиня" — Вскрикнув, тут же замер я. Девы той след вмиг простыл, И осталась тишина. "О, Великое творенье, Ты яви свой светлый лик, Яркий, как цветны каменья, Строгий, словно монолит." — Продолжал я к ней взывать, Но ни звука, ни явленья Не мелькало все никак, Не являлось привиденье... Темной ночью мне не спАлось, Что-то душу стерегло, И, гоня мою усталость, Сердце лезвием скребло. И, ответ желая слышать, Все молил я Деву ту: "Муза, милая, ты тише, Чем представилась шуту!" Но ответа все не бЫло, Темнота, и тишина Звезды тучами закрыло, Комната еще душна. Ночь все длится, не кончаясь, Я ложусь в постель свою, На судьбу свою ругаясь, Сон призвать еще хочу. И внезапно ставни выбил Ветер, что гулял в дворе, Все тетради быстро вздыбил, Убежал, пропал во мгле. За спиною зашуршали Под ступнею чьей-то легкой Мои важные бумаги, Девой встреплены походкой. "Что же, друг мой молодой, Звал меня ты в час ночной. Вот и я стою с тобой, Укрыта ночи темнотой. Вижу, есть твое терзанье, Вижу-вижу боль в глазах, Слышу сердца трепетанье В твоих истерзанных чертах. Что же гложет, шут мой милый? Расскажи же мне скорей, Что же, скоморох унылый, Гложет душу средь ночей?" Только молвила — и вновь Исчезает. И своей спиной Чувствую ее я взгляд Скрытый тканею ночной. "Дева, нет уж мне покоя! Нет мне сна и нет мне счастья — Такова моя уж доля Средь разыгравшихся ненастий. Я не знаю, как мне быть, Не вижу своего пути! Кораблю в шторм не отплыть, Без маяков, морей светил. Я одинок, не скрыть мне боле Это болезненное горе, А душу словно псов дворовых своре Дали разорвать. Синьора! Молю же, дайте мне совет, Утихомирьте этот разум, Окрасьте мир мой в новый цвет, Спугните мук моих заразу!" Повернулся к деве шут, Ожидая ее слов, Но ни слова; тихий звук Смешка раздался изо всех углов. На лице ее худом Губы страшно растянулись, Ярко глаз зацвел огнем. Дева тут же встрепенулась. Бледных рук ее сиянье Оказалось на шута плечах. Скоморох же с содроганьем Тихо что-то ожидал. Наклонилась ликом к лику, Смотрит, словно жаждет пикой Грудь шута тотчас пронзить — Прищурилась, смотря ревниво. Так безмолвно в темноте Мы стояли с полчаса, Не движась в черной пустоте, ГлядЯ в горящие глаза. "О, милый шут, ты не тревожься. Решенье мы найдем и здесь!" - сказала Дева осторожно, На время сбросив свою спесь. - "Мы вырвем сердце вмиг твое — Послужит тебе светом впредь. Я видела его, оно Сияет, словно яркий день." И тут же, сотканный из мрака, Бесшумно Рыцарь подошел Из ножен вытащил он шпагу И сдернул скомороха капюшон. И длинный, острый, словно клык, Клинок во грудь Шута вонзился, Синьор издал ужасный рык: "Ты сам на это напросился!" И сердце бьется в закрытой латами Руке. И сердце светит, в безмолвной ночи пустоте Души теплейшими лучами Комната согрета. Конец пришел ужасной сей игре. И Дева, цокнув языком, взяла трепещущее сердце И юному дрожащему Шуту Дала в ладони. - "Мерцать..." Молвила она ему. — "Тебе лишь одному оно желает, Так пусть твой бренный путь Сердечко яркое тебе и освещает, Прощай навеки, милый друг. Да пусть осветит бренную дорогу, Да пусть сияет, словно день, Бреди же, Шут, ты понемногу, Разгони же грусти тень!" И тернистый путь свой трудный, Обхожу по сей я час. И не вдохнуть мне полной грудью — Без сердца жизни нет для нас.