You were so loved

Легасову нравились звуки бесцельной, но длящейся жизни. Бесцельной, потому что осталось каких-то плюс-минус пять лет (как он когда-то сам сказал Борису). Здесь было по-другому. Дувр был не похож ни на один город в котором профессор бывал прежде. Легасов всегда хотел жить у большой воды. Теперь, помимо шуршащих галькой собственных грузных шагов, можно было услышать и шорох морских волн. Ему сложно дается мысль об оставшемся времени, возникающая у него каждый раз при взгляде на собственную сигарету — когда ненароком, сведя глаза, смотришь, как при очередной затяжке табак и бумага тлеют, приближая тонкую полоску пепла все ближе к фильтру. Голова создает странную причинно-следственную связь между собственной жизнью и сигаретой. Товарищ советский ученый старается отбрасывать подобные мысли, потому что наверняка знает, что это все чушь. Мужчина просит сигарету перед расстрелом, а когда у него остаются последние две-три затяжки, исполнитель выстреливает ему в голову. Легасову, когда он курит, почему-то каждый раз вспоминается эта история про тюремный расстрел, которую он когда-то услышал то ли от человека из КГБ, то ли от Бориса. Глубоким вечером, гуляя в парке, они оба очень много курят и стараются как можно меньше говорить про город, расположенный на севере Украины. — Я теперь не узнаю себя в зеркале, Боря, — говорит Легасов с какой-то горечью в голосе, — как будто я могу разговаривать со своим отражением как с другим человеком, а не с самим собой. Борис медленно останавливается, поворачивается к Легасову так, что они теперь стоят друг напротив друга. — Валера, — тихо, но уверенно произносит Борис, — для меня ты все тот же. Борис понимает, что Валере нелегко. Его покойная бабушка однажды сказала, что когда она умрет, то будет смотреть на него самой яркой звездой на небе. Парень Боря тогда подумал, что это сентиментально. Сейчас он стал старым, уставшим, но совершенно наполненным нежностью человеком. С Борисом Валере спокойно. С ним можно быть собой. По-наивному честным, глупым, напуганным и тревожным. А еще таким искренним, робким, сопереживающим и самоотверженным. Таким был Валера для Бориса. Борис осторожно подносит руку к щеке Валеры. Легко выводя небольшие круги большим пальцем на его коже, считая морщины и неяркие веснушки, Борис сокращает расстояние между ними, подается вперед и целует Валеру в губы, ощущая прикосновение холодных линз его очков. Валера так же осторожно кладет свою ладонь на плечо вытянутой руки Бориса. Теперь это можно.