один раз

- Ты слишком много куришь, - голос сухой, пустой, безжизненный. В его лицо летит струя дыма, однако, он не подает эмоций и никакой жизни в его лице не выражено. Зачем себя растрачивать? Лампы приглушены, улицы с их холодом и безмятежностью пусты. Стёкла в окнах грязные. Чья-то кровать где-то там пуста, окна открыты. Отсутствие света притупляет зрение, но и без света вполне себе неплохо. - Ты позвал меня на ту галимую встречу каких-то идиотов. Та сучка, ты её помнишь? Он вдыхает очередную порцию сигаретного дыма и слегка-слегка усмехается. Смотрит себе под ноги. Всё было примитивно и до ужаса скучно. Стол заставлен просто в лучших традициях: выпивка класса люкс и харчевня домашнего приготовления от всей любви. Улыбки, смех, потная кожа. Накрашенные губы, расстегнутые пиджаки и серые рубашки. Я смотрю на бутылку шампанского, что стоит на стеклянном столе. Рядом расположились вазочки с фруктами и сырные тарелки. Где-то там под столом бегает рыжий котяра. - Она несла такую хрень, - струя дыма плывёт по воздуху и растворяется. Где-то там далеко солнце уходит в закат, и теперь некоторое время оно не вернётся. - Ты был удушающе невежественен. - Потому что отбросы всегда главенствуют и правят. Нескончаемое молчание. Это просто генетическая катастрофа. - Ты же знаешь, я – тот, кто слушает просьбы о мольбе. Знаешь, что я слушал этим вечером? Стихи, которые должны были якобы тронуть за душу. Я ненавижу стихи. Пусть подавятся ими. - Что ты имеешь против стихов? – в этом вопросе звучала лёгкая насмешка и безынтересность. - Понимаешь ли, - у его ног стояла полупустая бутылка красного сухого вина, - в поэзии должна присутствовать восторженность, как бы… страсть. Патентичность какая-нибудь. Что я вижу сейчас? Нарочитый и глупый фарс. Создание ради восхваления, нечто якобы глубокое. А по сути вообще никакое. Простое и пустое ничего. Пафос, да и только. Он подхватил бутылку с асфальта, сделал глубокий глоток и затянулся сигаретой: - « Я сразу в небо пущусь, возвидев трагедию внутри…» - Можешь не продолжать. - Это твои дружки вот пытались воссоздать нечто прекрасное, а выудили дерьмо, какое свет не видывал. - Ладно-ладно, я уже понял, что тебе ничего не нравится. Острие ножа блестит в свете тусклых ламп. Небо всё такое же тёмное, город спит. Обсуждения, лицемерие и надменность. Зачем? - Ты сам знаешь, что мне нравится. Говорить ни о чем нет нужды. А чего вообще хочется? - Идиот пьяный. Отвечать ничего не хочется. Хочется пить и курить. Спешить некуда. Никогда не было стремлений спешить. Он совсем необщительный. - А тот салат, что эта дама приготовила. Как её там? Да плевать. Отвратный салат, - он усмехается и вновь поднимает с асфальта бутылку. Глубоко вздыхает и садится на бордюр. Глубоко несчастный и одинокий человек. Никому из нас общение не предназначено. Он считает, что лиц в округе слишком много. Лица в красно-тёмном свете. Пронзающие и глупые взгляды. Грехи, возведенные в абсолют. Мир проходит мимо него. Не предназначенные друг для друга. Холодная зима и тёплые розы вьются в этом эксцентричном существовании. - А тот идиот, цитирующий Мелисса? Сущего никогда не было. Прикинь, чего? – окурок летит на асфальт и продолжает дальше гореть. Его сминает ботинок. Новая сигарета образовывается в худощавых пальцах. - Это люди, с которыми просто морально не комфортно. Ни душевно, никак вообще, ясно? Мы каждый раз приходим в пустой дом, мы блуждаем по всему миру и думаем. Чего только не приходится осознавать. Всё это неизбежно и уже общепринято. Открытое окно и бесконечные струи дыма. Громкие улицы по ту сторону, взгляды в нечто, заставляющее задуматься. Нас спрашивают, а мы отворачиваемся. Эти глаза похожи на стеклянные ошибки. - Если им так нравится издеваться над собой, то пусть и дальше терзаются. Всё привито, все самонадеянно. Пускай и дальше сидят в своих книжонках и едят диетический салат. - Ты много и активно высказываешься сегодня. - Потому что я немного пьян, - улыбка озаряет его лицо, и она уж точно не выглядит прекрасной. На подобное просто не хочется смотреть. Это хочется забыть на века. - Я ненавижу ту хрень, которая происходит уже очень давно, - пряди блондинистых волос вдруг начинают колыхаться на ветру. Мы оба смотрим куда-то далеко вперёд. Нам не интересно друг с другом. Никогда и не было. Но мы всё, что друг у друга осталось. Он мне не друг, не любовь всей жизни. Никто. Как и я ему. Он слегка пошатывается и хрипло смеётся. Себе на уме. Никогда ничего не спрашивать, потому что он сам всё расскажет и выскажется. - Допивай и пойдём. - Сейчас. Это сейчас значит «я не знаю, когда, но точно не скоро». В наших жизнях уже давно нет такого понятия, как дружба. Не тогда, когда тебе уже под тридцать, когда вся жизнь утекла. Семьи, путешествия, обсуждения и совместные праздники. Даже, наверное, жалко всё это. И всё мимо нас. - Они каждое утро просыпаются, идут к холодильнику и проверяют, осталось ли чего пожрать. А когда они варят кофе, то думают, что это их спасёт от дня насущного. А потом под конец вечера готовят ужасный салат и травят анекдоты. В чём прикол? По его подбородку стекает багряная жидкость, он утирает её рукавом в чёрно-фиолетовую полоску. Опускает голову и о чем-то размышляет. Куски пазла, которые никогда не встанут на место. - Хватит уже курить. - Отстань. Мимо нас проезжают машины, проходят редкие незнакомцы, иногда смотрят в нашу сторону. Я подмечаю, что это вино было украдено из спальни пары, у которой мы гостили. Оно очень дорогое и безумно качественное. - Хоть что-то интересное в этой компании мне посчастливилось найти. Кроме тупых стихов, конечно. Нас было, наверное, человек десять. Всем было весело и интересно, кроме одного человека, который то и дело, что хлестал вино и смотрел в окно. - Бельфегор, расскажите что-нибудь о себе, - взгляды обращены на вечно молчащую персону. Несколько женских смехов утихают. - Мы только недавно трахались, что ты еще хочешь услышать? – он вертит в руке бокал, закидывает ногу на ногу. Смотрит на нарезанный сыр и красные шторы. В зале наступает тишина. - Э…. Марк, ха-ха-ха, он так шутит. Я знаю его всего пару минут, - тоненькая рука с дорогим браслетом на запястье ложится на плечо мужчины, что сидит рядом. Он шипяще и звонко смеётся, напивается вином и вытягивает ноги. Еда теряет свой вкус, атмосфера потеряла свои оттенки. Всем не до смеха. Такие уж он люди. Такой уж он. Это недоразумение. - Будто тебе есть дело до них. Он, вновь не докурив, бросает сигарету и как-то бодро поднимается на ноги. Никогда не знаешь по его виду, что у него на уме. В один момент он захочет вернуться обратно к гостям и перерезать им глотки, а в другой момент захочет покурить и лечь спать. Я не знаю, что меня до их пор держит рядом с ним. Наверное, просто разговоры ни о чем. Мы видимся достаточно редко, и, когда случается вновь встретиться, каждый раз, как первый. - Ладно, бывай. Я его понимаю и одновременно не знаю. Я возвращаюсь домой, и меня ничего не ожидает. Я думаю только о нём. Хотя, по сути, думать то и не о чем. Это обречённость. У меня нет его номера, нет адреса. Просто случается, что мы пересекаемся. - Увидимся, как-нибудь. На поребрике остается пустая бутылка из-под красного сухого вина, а он уходит, убрав руки в карманы своего пальто. Некоторое время я провожаю его взглядом. - И больше не приглашай меня к своим отвратным друзьям. У него нет ничего впереди, никаких надежд и ожиданий. Жизнь как сложится, так и сложится. И ты думаешь: «ну и ладно». А больше ведь добавить нечего.