Истинный друг

      На улице было прохладнее, чем обычно в такое время года. Хосок ёжился от каждого дуновения ветра и проклинал себя за то, что не натянул шарф и шапку, как советовала мама. Он в последнее время вообще её не слушал и каждый раз попадал впросак. Впрочем, это его всё равно ничему не учило.       Было не позднее четырёх дня, но небо уже заволокли тучи и, казалось, город покрыла ночь. Только что фонари не горели и по уличным дорогам всё еще проходила разношёрстная толпа.       Хосок опёрся на перила, смотря на маленькую речушку, протекающую внизу, под деревянным мостиком. Течения практически не было видно, и на мгновение ему показалось, что само время остановило свой ход.       Это напомнило ему о таблетках, спрятанных в кармане. Он давно их не принимал, но эти витамины были совершенно бесполезны и ничем ему не помогали. Он только лишний раз раздражался, пропуская время приёма и выслушивая жалобы мамы. Проще было просто перестать их пить, спустя месяц он всё равно не заметил никаких изменений.       Хосок покрутил белую баночку, прислушался к тихому стуку капсул о пластиковые стенки и с глухим стоном спрятал лекарство во внутренний карман куртки. Ему хотелось бросить эту банку в чёртову застывшую реку и смотреть, как мёртвое течение властно забирает всё, что он так ненавидит.       Хосок зажмурился и почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Это не было какое-то неприятное чувство, скорее непривычное. Именно такого чувства парень не испытывал уже долгие годы. Знакомый взгляд, знакомая дорожка мурашек по спине, в миг покрывшиеся потом руки и боль, которую он пытался забыть, но мечтал почувствовать вновь.       — Хён! — белокурый юноша с широкой улыбкой и прикрытыми глазами активно размахивал руками, привлекая к себе внимание. Хосок мог поклясться, что не надеялся больше его увидеть. Эта встреча была, воистину, подарком с небес.       — Чимин, — прошептал он, зарываясь вспотевшими ладонями в волосы. К глазам подступили слёзы, но Хосок не мог позволить давнему другу увидеть их. Он тряхнул головой, отгоняя грустные мысли, туманом заполняющие сознание, и развёл руки, принимая Чимина в горячие объятия.       — Столько времени прошло, — заскулил Чимин, тыкаясь лицом в грудь, как только что найденный после долгого скитания щенок. Ему не хватало разве что лохматого хвоста, виляющего туда-обратно, и блестящего ошейника с надписью: «При потере вернуть ЧонХосоку». Чимин был его лучшим другом, а в последствии и единственным, кто остался с ним, несмотря на все испытания и преграды. Жаль, определённые обстоятельства заставили их пойти разными дорогами.       — Почти два года, — прошептал Хосок, гладя белоснежные локоны, мягкие как вата и пахнущие ягодным шампунем. Прохожие в недоумении таращились, перешёптывались и отходили подальше, а кто-то даже не постеснялся показать пальцем. Хосок ненавидел, когда такое происходило, но, держа в руках вновь обретённое сокровище, предпочёл просто наслаждаться моментом, игнорируя людей вокруг.       — Улыбнись, хён. Я наконец-то вернулся, поэтому, пожалуйста, улыбайся.       Хосок кивнул, неловко опуская глаза и выдавливая скромную улыбку. Чимин отстранился, расцветая в ответ, словно весенний цветок. Красивый и невинный как ангел, он просто молча рассматривал лицо напротив, будто искал в нём что-то новое, нечто, чего не замечал раньше. Но Хосок знал, что за эти «почти два года» он изменился не снаружи, но внутри, и этот нежный цветок перед ним непременно заметит неладное, рано или поздно. Парню оставалось лишь молиться, чтобы это произошло не прямо сейчас.       — Я в городе недавно, но я мечтал увидеться. Я вспомнил это место, твоё любимое, и я не ошибся, придя сюда. Поверить не могу, что когда-то мы прыгали в эту речку…       — И потом неделями отлёживались с температурой и соплями, — Хосок коротко рассмеялся, заметив недобрый блеск в глазах Чимина. — Даже не думай! Я не стану этого делать в такую погоду.       — О чём ты, хён, я не понимаю, — наивное хлопанье огромными карими глазами и неловкое переминание на месте, те самые признаки, которые ярче всего говорили о том, что парень лжёт. Хосок слишком любил это невинное выражение на лице друга, чтобы спорить. Просто покачал головой и по-доброму усмехнулся, впитывая фейерверк эмоций, украсивших бледное утончённое лицо.       Это был настоящий ангел, которого, однако ненавидела матьХосока. Поэтому он встрепенулся, когда Чимин, не стесняясь, завёл разговор о временном прибежище.       — Мне негде остановиться, поэтому я подумал… Если ты не против, конечно…       Чимин отвёл взгляд и опустил голову, будто боялся продолжать. Хосок слишком хорошо его знал, чтобы вестись на подобную уловку, поэтому сохранил молчание, ожидая, когда тот, наконец, закончит фразу. Он был напуган последствиями, которые непременно наступят, если он продолжит эти слова сам. Всё это уже было когда-то давно, словно в другой жизни, и ничем хорошим это не закончилось. Но Хосок всё равно не жалел, и если ошибки придётся повторять вновь и вновь, он готов, лишь бы чувства в нём заново ожили, поглотили его облаком счастья, которого он не испытывал месяцами.       Чимин чувствовал его лучше, чем кто-либо. Уголки его губ приподнялись, ведь он знал ответ заранее. Знал, что ему не обязательно продолжать, чтобы получить «да». Хосок всегда был в его власти, если, конечно, их отношения можно было охарактеризовать подобным образом. Чимин скучал, но Хосок страдал, и они были нужны друг другу как никогда. Друзья, прошедшие через огонь и воду, которым суждено быть рядом.       — Я остановлюсь у тебя на пару ночей.       Не вопрос, а констатация факта. Они кивнули друг другу, потому что слова были излишни. Хосок перебирал в голове все возможные варианты того, как не позволить Чимину попасться на глаза его матери. Если она узнает, что он снова появился в жизни её сына, события двухлетней давности повторятся, в этом не было сомнений. Она никогда не заходила в его комнату, и если Чимина спрятать там на время, проблем не возникнет. Но правильно ли так поступать с ними обоими? Врать родной матери и скрывать лучшего друга…       К моменту, когда они подошли к дому Хосока, на улице успело стемнеть. По-настоящему стемнеть. Тучи рассеялись, и на небе зажглись редкие звёзды, чей свет едва пробивался сквозь тёмно-рыжее небо и яркие городские огни. Чимин молча шёл рядом, как преданный пёс. Хосок ненавидел подобные сравнения, но они настойчиво лезли в голову, и не было никаких сил их прогнать.       — У тебя столько мыслей в голове, что я буквально слышу их, — Чимин одёрнул парня за рукав куртки. Хосок поёжился от холодного ветра, пробравшегося под одежду. И в этот самый момент он понял, что Чимин одет слишком легко для подобной погоды. Белая футболка, легкая синтетическая кофточка сверху, джинсовые шорты и кеды. Тот самый наряд, в котором Хосок видел его в последний раз.       В голове стрельнуло, и Хосок рухнул на колени. Первой мыслью было достать чёртову банку лекарств из кармана и выпить всё, что в ней есть, как просила, как молила его мать. Но едва рука потянулась к внутреннему карману куртки, как Чимин, упав рядом, перехватил её своей маленькой ладонью и посмотрел так, что все мысли из головы в мгновение рассеялись.       — Свет горит. У тебя дома кто-то есть?       — Моя мама дома.       — Всё так же меня ненавидит?       — Ничего не изменилось, прости.       — Тебе не за что извиняться. Она никогда не понимала нашей дружбы.       — Не говори так. Она просто боялась за меня.       — Но я никогда ничего тебе не делал…       — Я всё делал сам…       Из открытых окон дома послышался какой-то шум. Хосок пришёл в себя, встряхнул голову и поднялся с колен, отряхивая пыль с запачканных джинсов. Его мама выглянула на улицу и, увидев сына, недовольно потрясла ложкой. Похоже, она готовила.       — Быстрее иди в дом, дорогой! На улице так холодно, ты простынешь. Я приготовила твой любимый суп со свининой и кимчи.       Хосок широко улыбнулся и кивнул. Чимин, спрятавшийся за стоящим рядом столбом, испуганно выдохнул и коротко рассмеялся, зарываясь ладонью в пушистые белые волосы.       — Ну так что, пойдём? Я голоден.       Хосок пропустил Чимина в дом, удостоверившись, что его мама хлопочет на кухне, и быстро вбежал наверх, потянув друга следом в свою комнату. Блондин устроился на его кровати, снял обувь и кофту, откинув их в угол, и включил старенький светильник, который несколько лет назад они вдвоём покупали на приезжей ярмарке. Тогда он казался им произведением современного искусства, но теперь походил на настоящую реликвию, грозящуюся вот-вот рухнуть горсткой пепла. Он покрылся ржавчиной, как и их дружба.       — Давай почистим его. Уверен, он засияет лучше прежнего. Ты зря так его запустил. Я не просто так отдал тебе его на хранение.       Чимин, однако, смотрел в потолок, удобно устроившись на мягких подушках, а вовсе не на тот-самый-важный-светильник, о котором трепался. Но почему-то идея о том, чтобы привести старую вещь в порядок, пришлась Хосоку по душе. Ему просто невыносимо сильно хотелось чем-то заняться вместе с другом, как в старые-добрые времена.       — Давай займёмся этим завтра?       Чимин кивнул и громко зевнул.       — Можно я немного вздремну у тебя? А ты иди и поешь, а то твоя мама будет волноваться.       За ужином Хосок то и дело возвращался мыслями к спящему в его комнате пареньку, никак не находя причины того, почему он вновь появился в его жизни. Хосок был уверен, что два года назад сказал «прощай» как подобает, вложив все чувства в одно слово. Но отчего-то подробности того дня расплывались в сознании, отказываясь выстраиваться в целостную картинку. Лишь одна мысль витала в голове довольно чётко: нельзя спрашивать об этом маму. Хосок не помнил, почему именно, но знал, что едва он напомнит ей о Чимине, она снова заставит его пройти через весь тот ужас, через постоянный осмотр у врачей, через десятки разных лекарств и болтовню с надоедливыми терапевтами.       — Солнце, у тебя всё хорошо? — взволнованный голос мамы прогремел словно гром среди ясного неба. Хосок вздрогнул, едва не выронив палочки для еды из трясущихся пальцев.       — Я просто задумался, — успокоил он, расцветая фальшивой улыбкой. — Встретил знакомого сегодня, пока гулял.       — Я его знаю? — женщина подцепила лист салата и положила на тарелку перед сыном. Хосок завернул в предложенный лист кусок жареного мяса и с громким чавканьем заглотил в один присест.       — Да, он мой… приятель со старшей школы. Вы наверняка встречались.       — По тебе не скажешь, что это была приятная встреча, — она напряглась, опуская палочки на бортик тарелки. Хосок знал, что стоит над пропастью. Ему не хотелось врать родной матери, но он хотел побыть с Чимином, хотел прочувствовать эту жгучую боль, что разрасталась в груди, когда они оставались наедине, когда Чимин смотрел на него так, будто никого в мире больше не существует. Почему он был таким? Ангелом, разрушающим его жизнь.       — На самом деле я очень рад, просто… Не хотел тебя волновать, но… Мне кажется, я и правда простудился, прости.       Женщина вскочила из-за стола и заносилась по кухне, как курочка-наседка. Хосок по-доброму усмехнулся, глядя на её торопливые движения. Похоже, его маленькая ложь подействовала как нельзя лучше.       Он проглотил предложенный сироп, запил какую-то горькую таблетку, от которой осталось неприятное масляное послевкусие, и ушёл наверх под предлогом, что ему лучше отоспаться после долгого дня.       Возле двери он замер, прислушиваясь к маминому шёпоту. Она что-то говорила себе под нос, убирая приборы со стола. Её речь казалась нервной, и Хосок задержал дыхание, вслушиваясь в тихие, едва разборчивые слова.       — Я не видела его таким с тех пор, как эта фантазия захватила его сознание. Малыш, прошу…       Хосок закрыл дверь, прячась в своей комнате, как в каменном замке. Он боялся, что если услышит фразу полностью, то вернётся в то время, когда страдание было его ежедневным товарищем. «Фантазия, захватившая его сознание». Что бы это могло…       — Ты довольно долго, хён. Я успел выспаться и даже соскучиться, — Чимин кротко рассмеялся, прикрывая ладонью розовые губы. Он был одет в домашние полосатые штаны и майку-безрукавку ядовитого зелёного цвета. Хосок мог поклясться, что никогда не видел этих вещей в своём гардеробе, и был уверен, что у Чимина не было даже небольшой сумки, чтобы принести их с собой.       Голова разболелась еще сильнее. Банка таблеток, оставленная на прикроватной тумбочке, красовалась в руках белокурого парня, который рассматривал причудливые узоры, выведенные ручкой на её стенках.       — Здесь написано: «Принимать по 1 капсуле в день». Но банка, похоже, полная, — усмешка. Тёмные карие глаза смотрели прямо в душу, обнажая всё, что было сокрыто внутри. — Неужели ты скрываешь от мамы нечто настолько важное? Золотой мальчик, её единственная надежда, её солнце…       — Прекращай, Чимин, это не твоё дело и никогда им не будет. Ты мой друг, но не переходи черту, — Хосок яростно вытянул банку из его рук, пряча лекарства среди других не особо важных предметов в шкафу. Блондин продолжал смеяться, зарываясь покрасневшим лицом в подушку. Его совершенно не смущал возмущённый вид старшего друга, он просто наслаждался моментом такого невероятного открытия.       — Ты, кажется, хотел есть? Можешь спускаться, мама уже закончила и пошла спать. Если не будешь сильно шуметь, она тебя не обнаружит, — Хосок согнал Чимина с кровати, занимая нагретое им место на смятых простынях. Чимин недовольно надулся, скрещивая руки на груди, но послушно кивнул.       — Не обнаружит. Говоришь так, будто я крыса, заползшая в чулан.       Хосок закрыл глаза под скрип двери. Чимин выпорхнул из комнаты и пропал в тени коридора, сливаясь с чернотой. В доме было тихо, и парень облегченно выдохнул, уверенный в том, что его мать действительно уже спит. Он устало вздохнул, перевернулся на живот, обнимая пропахшую чужим запахом подушку…       И очнулся лишь, когда мама с ужасом трясла его за плечи, зовя по имени и плача.       — Что ты делаешь? — Хосок подскочил со стула, стряхивая с себя худые женские ладони. Он сделал пару шагов назад и охнул, упёршись спиной в угол кухонного шкафа.       Осознание накрыло резко и слишком болезненно. Хосок схватился за голову, в сотый раз за последние несколько часов. Из окна на кухню пробивался тёплый солнечный свет, привлекая с собой аромат утренней свежести. Обеденный стол был накрыт на одного человека, но блюда выглядели так, словно простояли всю ночь. Суп был не тронут, как и чашка риса с тарелкой неприятно пахнувшего мяса. В маленькой рюмке, предназначенной скорее для украшения, чем для реального потребления, плескалось что-то алкогольное, воняющее спиртом так, что слезились глаза. И ровно в середине стола, как главное блюдо, красовалась злосчастная белая банка, покоящая на круглом боку в окружении цветных капсул, которых Хосок так ненавидел и боялся одновременно.       — Эти лекарства! — женщина сорвалась на крик, видя, что сын, наконец, пришёл в себя. — Ты обещал, ты клялся мне, что пройдешь курс до конца! Теперь, господи, всё напрасно… Неужели, это началось опять. Я не вынесу больше. Хосок, почему?       Чимин стоял рядом, незвучно наблюдая за женской истерикой с невинной улыбкой на губах. Вся его поза говорила о том, что ему совершенно всё равно на неё и всё происходящее в целом. Он едва сдерживал смех, переводя взгляд с Хосока на его маму, и обратно. А Хосок смотрел на него так, будто видел впервые. Этот Чимин отличался от того, с которым они проводили счастливые дни в детстве. Отличался от того, который послушным щенком следовал за ним по пятам, дожидаясь после уроков в старшей школе. Чужой мальчишка с завитыми белыми кудрями, одетый в розовый полосатый костюм, будто только что сошёл с подиума, строгий и важный, но с неестественным для него выражением лица.       — Мама, успокойся. Эти витамины мне не так уж и нужны, со мной всё в порядке. Посмотри, я здоров, — Хосок обнял мать и расслабился, почувствовав ответное объятие. Женщина привстала на носки, едва дотягиваясь до щеки сына и касаясь её похолодевшими губами.       — Хосок, ты забыл. Это не витамины, — она гладила его по голове, словно котёнка. Или зверя, которого нужно было успокаивать, чтобы он не начал кидаться на людей. Хосок встряхнул головой. Это были не его мысли, но они упорно лезли в голову.       Чимин всё так же стоял рядом, облокотившись на стол, и шептал те самые не-его-мысли, будто заставляя поверить, что именно они — правда, скрытая истина, которой можно, — нет, — которой необходимо верить.       Мама продолжала гладить его по каштановой макушке, как делают, усыпляя разыгравшихся детей:       — Это не витамины, — повторяла она, — а лекарства. Лекарства, которые помогут тебе стать прежним. Мы просто сходим к врачу вместе и спросим, как нам принимать их теперь, когда пропущен такой период. Если бы я знала, я бы следила за тобой день и ночь… Мой малыш…       — Она думает, ты сумасшедший, — Чимин цокнул языком, убирая пальцами чёлку, нависшую над глазами. — Она делает вид, что меня нет, чтобы убедить тебя в этом. Давай, хён, пей свои таблетки. Тогда ты забудешь совсем. Меня и всё, что у нас было. Потому что ни один из нас не достоин быть счастливым, — блондин поправил манжеты блестящей серебряной рубашки и проверил сияющие запонки, проведя по ним подушечками пальцев. Его слова звучали как шелест листвы, тихий и успокаивающий, как бегущий ручеёк, протекающий прямо в сознание, заполняющий солёной как слёзы водой внутренности. — Она и тогда, два года назад, разлучила нас, потому что не верила нашему счастью. Потому что считала, что я — не больше, чем фантазия. Но я больше, Хосок…       Чимин вытянул парня из мягких женских объятий, ласково обвивая его талию изящными руками. От него пахло весенними цветами и, совсем немного, горечью и обидой. Он стоял сзади, утыкаясь лбом в шею, а его ладони медленно скользили вверх, пока эта самая шея не оказалась замкнута в мертвой хватке. Хосок забыл, как дышать, ловя взволнованный взгляд матери, которая, однако, не стремилась на помощь.       — Всё это время, хён, я шёл за тобой, был с тобой как на привязи. Я был тебе нужен, и потому я был рядом, — пальцы сдавили чувствительную кожу. Хосок издал жалобный хрип и упал в руки мамы. Чимин отошёл, со смешком наблюдая, как женщина плачет, сидя на коленях перед задыхающимся сыном. Её слова, мольбы и молитвы звучали где-то в отдалении. Как бы сильно Хосок не прислушивался, он не мог различить и звука.       — Хён, я больше, чем фантазия. Пожалуйста, будь моим. Не прячь меня, как раньше. Я принадлежал тебе, но теперь ты будешь принадлежать мне. Я больше тебя не отпущу. Не позволю им нас разлучить. Ты будешь только моим. Обещай мне, хён.       В этой светлой кухне, озарённой лучами сонного солнца, были лишь они вдвоём. Никаких лишних звуков, ничьих чужих касаний. Только боль и забытые воспоминания, распирающие череп размытыми картинками. Только тёмно-карие глаза напротив. Только ватные волосы, пахнущие ягодным шампунем. Улыбка, мягкая и добрая, и совсем малость, влюблённая.       — Обещай мне.       — Обещаю.                     Хосок смотрел в белый потолок. На языке всё еще ощущался привкус кислоты и горечи от только что принятой им таблетки. Психиатр, наблюдающий за его состоянием вот уже неделю, обречённо вздохнул. Доктора редко позволяли себе подобные вольности, но Хосок всегда был особенным и заставлял людей вокруг вести себя иначе. Его мама опустила ладонь ему на плечо. Она тряслась, как будто доктор только что вынес её сыну смертельный диагноз.       — Шизофрения — это не шутки. Я выписал вам десятки рекомендаций, и в итоге вы не могли даже проследить за тем, чтобы они выполнялись. Я не видел вас на приёме больше месяца, а потом вы заявляетесь, приводя парня в таком запущенном состоянии. Я не уверен, что повторный курс не скажется на нём отрицательно. Мне придётся прописать вам более серьёзные лекарства, надеюсь, вы понимаете.       Женщина молча принимала наставления врача. Он ругал её, как провинившееся дитя, не стесняясь в выражениях и интонациях.       Чимин, как и раньше, сидел рядом, удобно устроившись на кушетке. Рассматривал пролетающих мимо птиц и, наконец, походил на самого себя. Мягкий и нежный, как ангел, белоснежными крыльями окутавший серую жизнь Хосока. Он выдавал скромные комментарии по происходящему снаружи, иногда смеялся сам над своими шутками, ещё реже — одаривал друга счастливым взглядом, переполненным одновременно тоской и радостью. Он каждый день повторял, как счастлив быть рядом.       — Хосок, — позвал мужчина. Парень опустил глаза и кивнул в знак того, что слушает. — Скажи, Чимин сейчас здесь?       — Он всегда со мной. Он сказал, что больше не уйдёт.       Доктор принялся записывать что-то в свой блокнот.       Мама закрыла заплаканное лицо ладонями.       Чимин осторожно обнял сзади, обдавая ухо тёплым дыханием.       — Никогда не уйду, Хосок. Ты мой.