belong

Лезвие блеснуло на солнце, змеей метнулось вперед, целясь куда-то в плечо, но по ногам было видно, что это явный финт. Орнштейн легко поймал острие меча на древко и позволил ему скользнуть дальше, вовремя переставив руки. Даже в толстых кожаных перчатках тренировочное оружие могло повредить пальцы, что и до этого случалось не раз — Гвинзен попросту не умел сдерживать свою силу. Пара шагов назад, только чтобы разорвать дистанцию, и Орнштейн перехватил оружие поудобнее, поводя наконечником копья из стороны в сторону. Гвинзен в ответ только одобрительно кивнул, подстраиваясь под изменившийся темп и пошел боком, держа меч слегка в стороне. Обманное движение влево в ничем не защищенное плечо, пробный тычок в шею, пойманный гардой и частично основанием меча — и Гвинзен перехватил древко, притягивая Орнштейна к себе, вынуждая или отпустить оружие, или приблизится на расстояние последнего удара. Вместо этого львиный рыцарь всем весом нажал на копье, буквально выворачивая его из руки. Обратное движение могло бы вспороть широким листовидным наконечником ладонь кому-то менее расторопному, но Гвинзен уже ушел в сторону, тут же отскакивая назад, чтобы не попасть под серию из нескольких тычков. — Я по-прежнему настаиваю, что хотя бы с баклером было бы удобнее и тебе, и мне, — недовольно сказал Орнштейн, переводя сбитое дыхание. Некстати выглянувшее из-за завесы облаков солнце слепило глаза, заставляя прищуриваться. — Глупости, — отмахнулся от его слов Гвинзен. Ответную атаку Орнштейн едва успел предугадать — вихрь ударов обрушился со всех сторон. Едва успевая перехватывать их древком, Орнштейн резко ушел вниз, чтобы избежать удара в голову и тут же полоснул копьем по ногам. Он встал, пользуясь инерцией замаха и перекинул копье из руки в руку, очерчивая вокруг себя пустое пространство. Теперь уже он атаковал, прянув вперед всем телом, метя в лицо — но слишком явно, так, что на месте Гвинзена уже не было. Но вместо того чтобы отойти назад после неудачного тычка, Орнштейн скользнул вперед, впечатывая колено Гвинзену поддых. — Неплохой прием, — сипло пробормотал тот, закашлявшись в конце фразы. — Надо будет запомнить. — А толку? Драконы таким явно не впечатлятся. — Зато ты оценишь, — Орнштейн дернул щекой в ответ на игривое подмигивание и кинулся вперед, пользуясь копьем как шестом, чтобы достать Гвинзена. Все атаки словно уходили в пустоту — скользящие, охватывающие блоки и постоянные, практически незаметные приставные шаги позволяли Гвинзену контролировать бой, одновременно с этим сокращая дистанцию. Мощный выпад сверху Орнштейн поймал древком с трудом, от натуги мгновенно заныли руки, но откинуть от себя наследника Солнца не смог бы при всем желании. Короткое, почти танцевальное движение в сторону — и Гвинзен полетел носом в утоптанную землю ристалища, увлекаемый одновременно инерцией и тычком втока в спину. Больше эмоциям львиный рыцарь не поддавался и держал Гвинзена от себя на расстоянии, огрызаясь короткими жалящими выпадами. От всех попыток контратаковать Орнштейн отступал в сторону, пользуясь длиной своего оружия. Постоянно двигающийся наконечник копья не позволял предугадать направление удара, а ложные выпады только запутывали еще сильнее. Наконец, Орнштейн смог поймать момент, когда Гвинзен ушел в глухую оборону, уже не пытаясь отбивать наконечник копья и только принимая его удары на широкую плоскость меча, поддерживаемую свободной ладонью. Орнштейн налег на копье, стараясь или продавить блок, или выбить меч из рук, когда древко глухо треснуло и разлетелось в ощепье, отчего львиный рыцарь сунулся было вперед, но поймал себя на половине движения. — Бесполезная деревяшка, — с отвращением произнес он, откидывая остатки измочаленного копья в сторону и стягивая перчатки с рук. — Кажется, ты должен был уже привыкнуть — почти каждый наш спарринг заканчивается так. — Гвинзен мельком осмотрел затупленное и местами выщербленное лезвие меча, после чего небрежно воткнул его в землю. Он шагнул вперед, привлекая Орнштейна к себе за талию, мягко прикасаясь губами к мокрому виску. — Гвинзен, не здесь, — в голосе львиного рыцаря не было ничего, кроме усталости и привычного, вялого раздражения. — Хорошо, — легко согласился он и отодвинулся ровно настолько, чтобы это уже не выглядело так интимно со стороны. Мельком покосившийся Орнштейн выдохнул — тяжело и долго, выпуская накопившееся напряжение — и скользнул рукой по плечу вниз, переплетая пальцы и прижимаясь чуть ближе. Порой не дружащий со словами, прямолинейный и резкий, рядом с Гвинзеном Орнштейн больше молчал и говорил прикосновениями и жестами. — Кажется, ты теряешь форму — беззлобно поддразнил Гвинзен. — Всего один спарринг, а ты уже валишься с ног. — Один спарринг, а перед этим бесконечная муштра, очередное распределение патрулей и два случая острой бесшабашности у лучших из моих рыцарей, — уточнил Орнштейн, поморщившись, и Гвинзен остро почувствовал его усталость — о которой никто не говорил вслух, но от которой некуда было сбежать. Второго капитана гвардии в Анор Лондо не водилось, а самого Гвинзена к простому взаимодействию с солдатами обычно не подпускал отец, утверждая, что его дело как принца и командира — тактика и стратегия. — Я знаю. Извини. — Не за что, — пожал плечами Орнштейн и потянул Гвинзена к галерее, ведущей во дворец. — Идем, я хочу поскорее сменить одежду. Глубокий полдень проложил длинные тени на каменных плитах; в резных альковах эхом отдавались и тут же затихали звуки шагов. Эту часть дворца в такое время редко посещал, разве что вездесущие слуги порой спешили по своим делам с озабоченными лицами, но и они предпочитали не попадаться на глаза. Под тяжелыми сводами ещё остались следы утренней прохлады, и Орнштейн повел плечами, особенно остро ощущая стекающий по спине пот. Он уже погрузился в собственные мысли — привычная круговерть многочисленных дел и поручений — когда Гвинзен, не сбиваясь с шага, поднял к лицу их плотно сплетенные вместе пальцы и нежно поцеловал костяшки. — Ты мне доверяешь? — его голос был низким и тихим, только в глазах плясали черти, и Орнштейн отозвался после паузы: — Смотря, что ты задумал на этот раз, — прекрасно зная, что ответ всегда «да», в какую бы безумную авантюру не решил увлечь его Гвинзен на этот раз. — Тебе понравится, — рука Гвинзена, спустившаяся на бедро и нежно поглаживающая его через ткань, непрозрачно намекала на его планы. Убедившись, что галерея пуста — и нет даже намека на чужие любопытные глаза — Орнштейн расслабился и позволил увлечь себя в один из многочисленных поворотов, ведущих не то в оружейную, не то в одно из помещений, о назначении которых никто не догадывался. В очередной раз порадовавшись сравнительно небольшой разнице в росте, Орнштейн первым поцеловал Гвинзена — прикусывая сухие, чуть обветренные губы, вплетаясь пальцами в уже растрепавшиеся непослушные пряди. Теплые и уверенные ладони скользнули с талии ниже, и Гвинзен улыбнулся в поцелуй, прижимаясь ближе. Даже через тонкую ткань его одеяний и через толстый тренировочный дублет самого Орнштейна чувствовался жар его тела; привычное и ожидаемое возбуждение тонкими иголками прошлось по спине, следуя за движением пальцев. Гвинзен потянул ленту, плотно удерживающую на месте косу, медленно и неспешно выцеловывая узоры на шее, и Орнштейн сдавленно выдохнул, пытаясь в свой черед прикоснуться к любимому. Свободный крой одеяний принца только помогал этому, но Гвинзен перехватил запястья и прошептал на ухо: — Подожди. Позволь сделать тебе приятно, мой рыцарь. И поцеловал уже совсем по-другому — глубоко и жадно, со всем пылом, тем напором, под который Орнштейн научился со временем подстраиваться и отвечать тем же, не боясь ранить или задеть. Он всё же не смог удержаться — прошелся по плечам, стиснул в объятиях в ответ, глотая короткие смешки, от которых кружилась голова. Он не стал останавливать Гвинзена, когда тот прижал его спиной к стене, пытаясь нащупать в громоздком и неудобном тренировочном облачении доступ к телу. Завязки штанов поддались неохотно, и Орнштейн полез раздирать их сам, нещадно ругаясь вполголоса и едва не сломав ногти на особо упрямых узлах. Не помогало и то, что Гвинзен в это время массировал затылок, вовсю оставляя горящие огнем метки на ключицах и плечах, пользуясь тем, что крючки дублета расстегивались гораздо легче. От прикосновения мозолистых пальцев напрямую к коже будто прошило током: знакомое ощущение бегущих по венам искр, только ярче и сильнее в несколько раз. Орнштейн прикрыл глаза, отдаваясь ощущениям и стараясь сосредоточиться только на них; в груди зрело ощущение, что всё это Гвинзен затеял напрасно — ведь тело не отзывалось на знакомые и желанные ласки как должно. После нескольких уверенных движений, Гвинзен остановился и прижался лбом ко лбу, заглядывая в глаза. — Что-то не так? — мягкие, любящие интонации только сделали хуже, накрывая тяжелым ватным покрывалом вины. Усталость редко настолько явно показывала свое истинное лицо, предпочитая ранить вот так, исподтишка, жаля там, где меньше всего ожидаешь. — Кажется, сегодня ничего не выйдет, — произнес Орнштейн, тяжело дыша, и изо всех сил стараясь отогнать разочарование и горький осадок — и неизвестно от чего больше: своего бессилия или от неслучившегося наслаждения, возможность разделить которое на двоих выпадала так редко. — Возможно, — туманно отозвался Гвинзен, одним движением опускаясь на колени. Влажная теплота рта показалась обжигающе горячей; Орнштейн едва успел сжать зубы, чтобы не застонать в голос, когда Гвинзен пустил в ход язык и губы, нежно проходясь по всей длине. Кровь мерно стучала в ушах, заглушая мир вокруг, оставляя только их вдвоем, наедине; даже в полумраке было видно, каким огнем горят золотые глаза Гвинзена, когда он поднимал взгляд. Вцепившиеся в бедра пальцы одновременно удерживали на месте и заземляли, давали какую-то опору; иначе Орнштейн мог бы улететь, такой легкой была голова, хотя даже поднять руку казалось подвигом. Прежняя слабость ушла, растворилась без следа — пожалуй, хватило бы и зрелища Гвинзена на коленях, могучего и яростного бога, желающего его так искренне и любяще. Когда ладонь обхватила его, вырывая из теплой неги приближающегося экстаза, Орнштейна вскинулся было, но потом расслабился снова — ласки стали пронзительнее и острее, уже не хотелось осесть на землю бесформенной кучей. Вместо этого Орнштейн мог целовать Гвинзена, облизывать яркие влажные губы, шептать какую-то бессмысленную нежную белиберду, которую обычно оставлял для одиночества его покоев. Мог прикусывать угол челюсти, заставляя Гвинзена крупно вздрагивать и шумно выдыхать, чувствуя как его желание прижимается к бедру Орнштейна. Мерные движения постепенно подводили его к краю, пульсирующее напряжение собиралось внизу живота и в кончиках пальцев, и Орнштейн, погребенный с головой внутри собственных ощущений, прикрыл глаза. Он уже балансировал на грани, готовый рухнуть в слепящее удовольствие, и нужно было только ещё немного, ещё чуть-чуть… Щеку и ухо обожгло дыханием, когда Гвинзен срывающимся шепотом произнес: — Не закрывай глаза. Боги, какой же ты красивый… Орнштейн выплеснулся с тихим вздохом, больше похожим на всхлип, дрожа всем телом, удерживаясь на ногах только благодаря руке Гвинзена на талии. Лицо и шея горели огнём, дыхание с трудом успокаивалось, пока Гвинзен держал его в объятиях, давая время прийти в себя. Первым, что спросил Орнштейн, было: — А ты? — Позже, — Гвинзен коротко прижался щекой к щеке, без малейшего стеснения вытер руку о собственные одеяния и потянулся к крючкам дублета, приводя одежду Орнштейна в порядок. — Идем, я распоряжусь насчет ванны, — улыбка в голосе Гвинзена чувствовалась, даже не глядя на его лицо. В мареве пережитого удовольствия львиный рыцарь позволил себе то, что обычно выдавливал неохотно, стесняясь собственных чувств: — Я люблю тебя, — Орнштейн коротко поцеловал своего бога и любимого в угол рта и закончил с туалетом уже сам, скрывая загоревшиеся краской щеки опущенной головой. Он не мог выносить то, каким ранимым и хрупким становился Гвинзен, когда на его лице отражалась вся глубина любви. — Как и я тебя.