Hollow

Мой брат сказал мне, что я пустой. Я не сразу понял, о чем он говорит, лишь остался неподвижно сидеть в темном углу палатки, где было мое место. Скоро я и сам поверил в эти слова. Не помню, когда я стал таким, иногда мне кажется, что так и было всю мою жизнь, но одно я знаю точно. Когда исчез отец, я был ещё совсем мал и было очень грустно. Я любил отца, хотя сейчас не могу вспомнить о нем ничего, кроме его глаз. После того, как он ушел, я заметил, что брат и все остальные стали относится ко мне отчужденно. Или же это я начал сторонится их, но просто этого не заметил? Не знаю. Однако тогда я и сам сумел почувствовать эту пустоту, которая поселилась у меня внутри, и я не стал ничего отрицать или с кем-то спорить. Мама говорила, что раньше я любил играть со всеми и часто улыбался. А теперь… Теперь я всегда наблюдаю за всеми со стороны и выгляжу задумчивым. Я помню разочарованный и печальный взгляд моей матери, он всегда полон сочувствия, когда она смотрит на меня. Смотрит, как будто я собрался умирать или как будто остался калекой на всю жизнь, хотя ничего подобного я сам не ощущаю. Мама так волновалась за меня, что лично следила за моими успехами на протяжении всего моего ученичества. Было трудно. Я знал всю теорию: куда ставить лапы, как держать хвост, куда дует ветер, как нападать и как защищаться, но… На практике у меня не получалось ровно ничего, я был бесполезным куском души и плоти, который ничего не может. А действительно ли у меня есть душа? Я часто лежал в своем углу с закрытыми глазами и слушал, что происходит. Однажды Синешерстый и Юлбанная Шейка сказали, что у меня жуткий взгляд. Не будь я таким, какой я есть, я бы наверняка обиделся, но мне было все равно. Мои ровесники часто отшучивались о моем сходстве с Акеглазым, ведь этот воин побил все рекорды по молчаливости, загадочности и самым страшным глазам на весь лес. Многие, даже исполин Подхокрылый, побаивались Акеглазого, но меня он никогда не пугал. Почему, спросите вы? Нет, я не чувствовал схожую ауру, ведь Акеглазый был отнюдь не пуст, как я, он был искусен в охоте и бою и очень умён. Я тоже был умён, но мое тело не слушалось меня, поэтому я всегда оставался позади всех. Понятия не имею, почему Полянья Звезда снизошла до меня и посвятила в воины. Но почему-то я не мог выдавить из себя ни одной эмоции: ни удивления, ни радости, ни чего-либо ещё. Я смотрел предводительнице в глаза своим «жутким пустым», по словам брата, взглядом, и увидел, как та невольно содрогнулась. Почему я не такой, как все? Брат не любит меня, но я снова не удивлен. Он демонстративно отворачивается, не хочет на меня смотреть, все время говорит, как я его раздражаю своей пустотой, а я молчу в ответ. Молчу, потому что если начну говорить, я обязательно съязвлю. Даже когда мне хочется сказать что-то нормальное, с языка не слетает ничего, кроме острых слов. Не понимаю, почему такое происходит. Наверное, я хотел бы быть для Синешерстого, теперь уже Синепламенного, тем, кем я являюсь, но все равно не могу ничего сделать. Так что не пытаюсь. Я часто смотрю на него по ночам, так как не слишком люблю спать. Мне снятся кошмары. Что может напугать того, что ничего не чувствует? Меня пугает моя пустота. Я вижу ее во сне. Похожа на меня, но почти бесформенна, с пустыми впадинами место глаз и страшным конечностями, напоминающими побеги вьющихся растений, готовыми обвиться вокруг шеи и задушить. Она никогда не говорит, но все время со мной, никогда не уходит и иногда мне кажется, что преследует меня даже наяву. Поэтому я почти никогда не сплю, могу позволить себе лишь немного подремать. Я люблю смотреть всем в глаза. Юлбанный Хвост как-то раз спросила, не стыдно ли мне так беззастенчиво пялиться на любого, на кого захочу, но мне не понятно, что в этом такого. Ничего не ощущаю. Мне просто интересно, о чем думают мои соплеменники. Они ненавидят меня? Значу ли я для них что-нибудь вообще? Как только я получил возможность покидать лагерь, я почувствовал себя свободней. Если я не был на тренировке, в патруле или не сверлил взглядом своих товарищей, я уходил далеко в лес и проводил время на полянке, откуда вечером было хорошо наблюдать за закатом. Я приходил туда не ради зрелища и любования, чего я там не видел? Мне нравилось думать в таких местах. Все сомневались, что я вообще умею думать, а я действительно умел. Воображение у меня нет, так что я размышлял над реальными фактами, над своей пустотой, как сейчас, над тем, как мне жить дальше. Я не хотел быть своему племени обузой, так что старался изо всех сил, хотел охотиться, как все, хотел уметь постоять за себя, но продолжал выглядеть, как безмозглый кусок бревна. Это мое проклятие. Как-то раз я попытался поиграть с бабочкой, хотел понять, почему это весело, но снова не чувствовал ничего. Я был напуган, когда понял, что бабочка была черная. Пустота преследует, она никогда не отпустит меня. Я вижу ее, когда смотрю в свое отражение, вижу во тьме палатки, она загораживает мне свет луны и солнца. Надо сказать, у меня действительно жуткий взгляд… Однажды я увидел, как брат плакал. Никогда не мог представить его себе таким, ведь Синепламенный всегда был очень жизнерадостным, но после того, как из нашего племени ушел его лучший друг Матвеевка, меня даже посетила мысль, что брат может стать таким же, как я. Я притаился в тени своего места и видел Синепламенного совершено разбитым и несчастным. Наверное, мне даже стало жаль его, но точно я понять не смог, да и мои глаза оставались все такими же пустыми и равнодушными. Тогда мы с братом встретились взглядами. Он убежал. Может быть, я бы и попробовал поддержать его, но понятия не имел, как это, ведь сам не имел друзей. Если кто и пытался поддержать меня самого, то только разве что мать, но, как я уже говорил, у нее была странная способность делать это так, словно я самый обделенный на свете и страдаю от какой-то болезни. Может быть, это в самом деле так. Хотя, нет, был ещё кое-кто, кто старался скрасить мое существование. Он был старше меня и превосходил почти во всем. Была у нас одна общая черта, мы были сильны в стратегии, только вот мой товарищ умел воплощать ее в жизнь, а я нет. Понятия не имею, что этот воин нашел во мне, замкнутом и обособленном от всего мира. Его звали Долголап, он был тощим и огромным, и иногда мне казалось, что он превосходит в росте даже Пиджаногого, но последний был действительно чудовищно громадным, так что тягаться с ним могли только Рыло и Олейник из соседних племен. На фоне всех их я выглядел размером с котенка, так как ростом не вышел с самого детства, и это придавало ещё большей неловкости. Долголап часто следовал за мной, когда у него было свободное время, он пытался со мной разговаривать и всячески подбадривал, в то время, как мать продолжала сочувственно вздыхать. Я мало что мог сказать в ответ, но Долголап был единственным, кому я не язвил. Несмотря на то, что он часто ошивался вокруг компании моей матери и ее подруг, подруги у него самого не было, так что меня даже часто посещали соответствующие мысли, если помнить о нынешнем Воинском Законе. Мне нравилось присутствие Долголапа в моей жизни, но тем не менее я очень сильно боялся, что буду привязан к нему. Словно я был заразным. Хотя я прекрасно понимал, что Долголап единственный, кто может заполнить эту пустоту внутри меня. Наверное, именно поэтому я не мог смотреть ему в глаза. Я часто видел, что наставник брата, Сазан, обсуждает с Кузнечик мои успехи и высказывает свои опасения. Иногда мать разговаривала с целительницей, и, по совместительству, своей подругой Хайрулистой, но та тоже понятия не имела, как вылечить мою странную болезнь. Но я уже почти смирился со всем этим так же, как с тем, что Полянья Звезда без угрызений совести дала мне такие кричащие имена о том, какой я пустой. Однако, было кое-что, с чем я не мог смириться. Это тот факт, что я бесполезен. Несмотря на все впечатление безучастности, какое остаётся обо мне, я многое знал о том, что происходило между племенами. Наших соседей не устраивал Воинский Закон, а я не понимал, что им не нравится, ведь лично мне самому было все равно на него. Все готовы были переубивать друг друга по причине абсолютной глупости, и было нечто, что беспокоило меня. С тех пор, как Шматок Звeзды явно дал понять, что соберёт союзников и сожрет всех нас с костями, я стал особенно часто сидеть с отрешенным взглядом, пугать соплеменников и думать о подземных туннелях. Вы можете не понять, причем они здесь, но каждый день меня посещали мысли о том, что все забыли о них. Светломордая и Полянья Звезда отправляли укреплённые патрули на каждую из границ, все ждали войны. Я изучал многое об истории наших племен из рассказов старших и чувствовал опасность, исходящую из этих туннелей. Меня, словно паранойя, охватывали навязчивые мысли, что враги могут воспользоваться ими, чтобы застать нас врасплох. Не хватало смелости, чтобы сообщить об этом предводительнице, к тому же, я часто начинал замечать у входа в тунелли посторонние запахи. Я просто хотел быть полезным… Ближе к вечеру я дождался, когда большинство котов уйдут в патрулирование границ или на охоту. В лагере осталось так мало воинов, что я собрался с духом и решил выскочить в лес. Я надеялся, что остался незамеченным, так как по дороге мне никто не встретился. В моих планах было хотя бы единственный раз сделать что-то для своего племени и не облажаться, я собирался изучить туннели и вычислить путь, по которому соперники могли проникнуть на нашу территорию. Было ли мне страшно? Нет. Это была моя обязанность — спасти своих соплеменников, каким бы безнадежным и пустым я ни был. Я хотел предложить Долголапу пойти со мной, но тот ушел в пограничный патруль раньше, чем я успел это сделать. До того момента я никогда не заходил внутрь туннелей, но слышал, что Синепламенный рассказывал о том, что где-то должно было находиться Место-Где-Падает-Вода, оно должно было служить подземной границей между нашим и соседним племенем, и я собирался найти его, несмотря на отсутствие понятия о том, куда идти. Я протиснулся в щель между камней и ступил в холодный мрак. Из глубины туннелей тут же донёсся запах сырости и чужаков, и я медленно двинулся вперёд, в кромешную тьму. Что двигало мной в тот момент? Не знаю. Я хотел бы хоть раз в жизни увидеть настоящую гордость на лице матери и не так много отчуждения в глазах брата, поэтому продолжал идти вперёд, вытирая шкурой узкие стены и шлепая лапами по тонким ручейкам воды, текущим по холодной земле. Несколько раз я вслепую поворачивал, не помню, сколько времени прошло, прежде чем впереди забрезжил свет и послышался шум воды. Туннель расширялся, и я вышел в освещенное пространство, где находился небольшой водопад, от которого тек ручей, служащий границей племен. Я не думал о том, что мог заблудиться здесь, понятия не имею даже, о чем я вообще думал, когда пришел туда, и на что я надеялся. Это было довольно давно, но этот день один с тех, который все же оставил след в моей памяти. Хотелось верить в лучшее, но кто я такой, чтобы вообще верить хоть во что-то? Я даже в Звёздное Племя не верил тогда, так как искренне считал, что всему на свете есть свое объяснение. Я изучал пещеру и ближайшее ходы и чувствовал вражеские запахи. Наверное, это называется ликованием, но я продолжал смотреть прямо перед собой с ничего не выражающим лицом. Я вглядывался во тьму, откуда медленно выступили темные силуэты… Все, что произошло далее, заполнилось мне отрывками: Синепламенный ворвался в пещеру вместе с Юлбанный Хвост, началась погоня, много паники, свет в конце туннеля, мягкая трава, брат отчитывает меня. Наверное, я был… Счастлив? Что брат все-таки немного переживал за меня. Но выражение моего лица оставалось таким же безразличным, и я понял, как сильно раздражаю самого себя. Только что все мы рисковали своей жизнью, оказалось, что Юлбанный Хвост заметила, как я выбежал из лагеря, и сообщила об этом Синепламенному, как только он начал тревожится. Мне было немного стыдно перед ним, и в то же время я не мог перестать язвить. Скорее всего, на радостях. Мои опасения по поводу чужаков оправдались, а я почувствовал себя нужным первый раз в жизни после того, как познакомился с Долголапом. Конечно же, я все равно остался прежним, но брат стал все же не так холоден ко мне, и где-то в глубине души я был этому рад. Но мои кошмары не менялись, пустота продолжала свое преследование, и я знал, что мне от нее уже не спастись. С этим я тоже смирился. Мне было до боли легко мириться почти со всеми ужасами, которые происходили вокруг меня, и вместо своего отражения в глади воды я продолжал видеть лишь черный силуэт с пустыми глазницами. Иногда я ловил на себе страшный взгляд огромных глаз Акеглазого. Не знаю почему, но у меня возникало ощущение, что мы понимаем друг друга, несмотря на то, что старший воин не разговаривает. Я смотрел на него и думал о том, что Акеглазый как бы молча говорит мне: «Я знаю, ты думаешь о том, что я читаю твои мысли». И я действительно размышлял об этом. Все в племени считали старшего воина немым, и было лишь пару баек легенд о том, что первым его словом после рождения было «глаз» и что когда он заговорит снова, мы все умрем. Тем не менее я был уверен, мы с Акеглазым думали об одном и том же. Скоро грядет нечто ужасное. И ужасное наступило. Мне тогда ещё не приходилось видеть все ужасы войны, но я не просто увидел их, я почувствовал их вкус, запах крови, от которого желудок выворачивает наизнанку. Битва за Воинский Закон свершилась. Бывшие друзья и родственники из разных племен убивали друг друга, не зная пощады, это была одна из самых кровавых схваток, которую только помнили пережившие ее старики. В мою память навсегда впечались перекошенное от страха лица, разинутые в гневе пасти, сверкающие глаза. Я видел то, чего не хотел бы лицезреть никогда в жизни: потерявшего разум от горя Подхокрылого, склонившегося над мёртвым Погорелым, который, в свою очередь, был убит своей собственной сестрой; Полянью Звезду, которая обезумела от мести за погибшую Светломордую; зверски изуродованное лицо Болдливой, которую еле живой притащил Мещак через некоторое время после битвы, а также Синепламенного, который навсегда потерял Матвеевку и был лишен даже возможности попрощаться с ним и проводить в последний путь. Я хочу забыть все это навсегда, но моя пустота, преследовавшая меня даже на войне, будет хранить эти воспоминания до самой моей смерти. Страшно, очень страшно. — Эй! Ты в порядке? От раздумий меня отвлек знакомый голос. Я с усилием прояснил взгляд, отбросив назад все мысли и снова оказавшись на так полюбившейся мне светлой поляне. Впереди был красивый закат, облака висели низко, окрашиваясь в цвет заходящего солнца. Я обернулся на Долголапа, который подошёл ближе и устроился рядом. — Да, — коротко ответил я, вспомнив про его вопрос. — Опять думаешь об этом? — заметил тот. Я ничего не сказал, опустив взгляд в землю. — Все уже позади, — улыбнулся друг. — Мы победили, теперь все будет хорошо. — Знаю, — я вздохнул, помолчал немного и внезапно выдал. — Долголап, каким ты меня считаешь? Тот не сразу понял. — Что ты имеешь в виду? — Я думал о том, кем я являюсь для своих соплеменников, — признался я, продолжая равнодушно сверлить глазами землю. — Каково мое место для них? Я странный? Безумный? Скучный? Обуза ли я для остальных? Долголап… Кто я? Он усмехнулся и несильно пихнул меня в бок лапой. Наверное, это был хороший жест. — Вау, да ты только что сказал больше, чем за целую луну! — Долголап засмеялся и, наконец, ответил. — Не знаю, безумный ли ты, но ты мой друг, и я принимаю тебя таким, какой ты есть. Что бы тебе там ни говорили, хоть ты и немного странный, но ты мне нравишься. Я даже не заметил, как уже во все глаза пялился на Долголапа, не зная, что ответить. Впрочем, наверное, он в моем ответе не нуждался, потому что придвинулся ближе и широко улыбнулся, прищурившись. Я попытался повторить за ним, и, хотя вышло у меня не очень... Мне казалось, теперь это не имеет значения. Меня зовут Пустотел, я такой, какой есть, и мне уже не важно, что вы скажете, потому что я понял, что есть те, кому я нужен. Слышите? Но... Я все ещё пустой внутри.