Вор бумажных воспоминаний

Воспоминания и слова людей хранят в себе величайшую силу, заключающуюся в эмоциях… Мы говорим, слушаем, и всё, что окрашено какими-либо чувствами, непременно оказывает на нас влияние. Меня это всегда очаровывало, но я всегда оставался и остаюсь незыблемым наблюдателем чужих жизней. Уже четверть века я живу на юге страны, на окраине небольшого городка совсем рядом с морем. Здесь я всего лишь молчаливый почтальон, разносящий чужие чувства и мысли, отраженные на бумаге по домам людей, и, когда они не находят своих получателей, я их ворую. Испытывал раньше, конечно, некоторые угрызения совести по этому поводу, но, как мне кажется, если их выбросить, если уничтожить в огне чужие воспоминания, то будет намного хуже. Предать забвению чувства живых людей, как убийство. Поэтому, если вдруг, письмо не доходит до рук, в которые оно было послано, у меня хватает дерзости принять это самому. Однажды в городе выдался невероятно дождливый майский день: шёл безумно сильный дождь, а чернеющее море бушевало так сильно, что, казалось, как минимум, изничтожит весь берег. Я, по своему обычаю, развозил письма сначала в центре, а потом ближе к своему дому и, когда я постучал в одну из квартир получателей, произошёл вот какой диалог: - Извините, это почта. Тут письмо для Мэй Уильямс. За закрытой дверью послышался немного смущённый голос взрослого мужчины. - Она… здесь не живёт уже полгода, вроде как, вышла замуж и уехала из города. - А вы не знаете её адреса? – едва ли не обречённо спросил я. - Не думаю, что осталась какая-то информация. – гулко раздалось за дверью. - Эм… спасибо, до свидания. Я был крайне огорчён тем, что очередное письмо не достигло того, кому предназначалось. И, кажется, уже никогда не достигнет. Я держал потрёпанный белый прямоугольник бумаги в руках, рассматривал наклеенные марки и заинтересованно изучал надписи. Это письмо, к сожалению или к счастью, не принадлежало ни к одному из банков или коммерческих организаций, оно было от человека.

Отправитель: Джон Браун. Глубокая складка пролегла меж моих бровей. Я знал, что это чьи-то потерянные чувства, негромко вздохнув, я сунул письмо во внутренний карман моей куртки, чтобы оно не намокло и отправился дальше выполнять свою работу. К вечеру, когда я вернулся домой, дождь шёл не столь яростно как прежде, но всё ещё барабанил по стеклу частой и немного меланхоличной дробью. Сняв промокшие ботинки, я приставил их ещё не разожжённому камину и, стянув тяжёлую от влаги куртку, кинул несколько писем на старое, оббитое тёмно-зелёным бархатом, кресло. Обычно я читал письма перед сном, после ужина и вечернего душа, но сегодня меня магнитом тянуло к одному из них, поэтому быстро переодевшись в сухую одежду, взяв заветревшееся печенье с кухни и налив себе стакан молока, я вернулся в гостиную чтобы начать. Это был своеобразный ритуал. Воровство чужих воспоминаний – дело серьёзное. Нельзя подходить к этому с бухты Барахты. Откусив кусочек печенья и запив его молоком, я вытер руки об полы домашнего свитера и приступил осматривать письма. Содержание одного из них я знал почти наизусть. Эти слова, всегда в одном и том же конверте и с одними и теми же марками отправлял некий К. Смит супругу молодой леди Миллер. Они уже очень давно попросили меня не приносить письма от этого человека в их дом, а выбрасывать сразу по получении. Обратного адреса не было, а содержание было наполнено угрозами, мол, если не оставишь мою прекрасную Луизу, я сам приду за ней и вот тогда-то тебе не поздоровится. Но у меня никогда не хватало силы воли выбросить даже его, и я каждый раз читал одни и те же слова, предугадывая фразы. Следующие два послания были от банков, разным людям и, я отложил их в сторону, подумав, что непременно вернусь к ним позже. Письмо, настолько застрявшее в моём сознании, было несколько толще других и казалось невероятно особенным, даже марки на нём были не такие как везде - коллекционные. Я включил торшер, стоявший рядом, чтобы не упустить из внимания ни одну деталь этого чарующего конверта. Аккуратно оторвав край прямоугольника, я вслушивался в то, как шуршит бумага под моими пальцами. Внутри оказалось несколько листов, исписанных мелким убористым и очень красивым почерком и лист акварельной бумаги с рисунком на нём. Когда я развернул его на меня смотрело лицо невероятной красоты девушки. У неё были длинные каштановые волосы, завитками, спадающими на плечи, завораживающие карие глаза, очаровательный, похожий на детский носик и небольшие пухлые губки с застывшей игривой улыбкой на них. С обратной стороны тем же аккуратным почерком надпись: «Вот такой я всегда вижу тебя, моя Мэй». На мгновенье я застыл, стараясь построить хоть какую-либо логическую цепочку в своей голове, но, поняв, что объяснение найдётся в письме, я отложил портрет и устремив взгляд на ровные строчки начал читать. «Привет, моя дорогая Мэй. Впереди новый 19XX год или, может, к тому времени, как это письмо пришло к тебе, он уже наступил. Каждый раз такое ощущение, будто «Новый год» некий пик, вершина, через которую мы переваливаемся совсем тяжело и медленно. Всей планетой. Пусть и не единовременно. Из-за этих размышлений мне вдруг подумалось, что времяисчисление у всех совершенно разное из-за разницы часовых поясов. Сейчас объясню… Это как.. Разные праздники, отличные друг от друга даты и даже история нашего мирка для всех разная. Люди по-разному живут, испытывают чувства, меняются. Просто из-за времени… И мы с тобой на таком огромном, в земных пределах, расстоянии. Значит тоже от этого живём в разных «мирках». Получается, когда мы встретимся вновь, встретимся не мы, а совершенно другие, разные люди? Эти новые мы никогда не видели друг друга. Как же это получается, что каждый из них сейчас стремится к совершенно незнакомому человеку? Понравимся ли мы новые друг другу? Решил ни к кому не ехать на Рождество. У меня есть где жить сейчас и в поездке нет необходимости. С отцом я в ссоре ещё с прошлого года, и никакого желания посещать его у меня нет, а у кузины жить неудобно, так как её родителям я, совершенно очевидно, буду мешать. Да и к ней приезжает кто-то из столицы. Ты к нашему родному городу поближе, чем я, поэтому, наверное, Рождество проведёшь с родителями или в кругу друзей. Говорят, как Новый Год встретишь, так его и проведёшь, поэтому ни с кем не ссорься, веселись и отдыхай. И к чёрту этого Калеба (всё никак из головы не выходит). Кстати, о друзьях. За всё время нашего общения, впервые почувствовал укол ревности. Думал, что никогда не буду испытывать этого. Будем считать тебя первооткрывателем всех моих чувств. В общении с тобой я ощущаю себя как в самом уютном месте, наверное, сделанном из сладкой ваты, раз мне в нём так хорошо. Мне нравится, что я могу говорить с тобой на любые, даже на самые острые темы. Верю, что со временем мы откроемся друг другу полностью, будучи выслушанными и принятыми такими, какие мы есть. Все наши привычки, взгляды, желания, сомнения и мысли, плохие и хорошие стороны, не такие уж и плохие и не такие уж и хорошие, они и есть мы, по частям и в целом. Мне нравится, как ты одеваешься, нравится твой вкус в музыке, твоя любовь к животным, отношение к жизни, нравится, что ты можешь быть сильной, нравится, как ты смеёшься и сходишь с ума без повода. Мне нравится, когда ты для себя. Никогда я не думал и не переживал так много о ком-то так много, как о тебе. И со временем ты всё больше становишься центром моих планов и стремлений. Моей Вселенной. Многого не знаю и ко многому ещё не готов, в большинстве случаев, я переживаю, наверное, излишне, но двигаясь рука об руку мы точно найдём своё место в жизни, несмотря на непогоду, потери и влияние других людей. Пусть Новый год принесёт нам Нас.

Твой Джон.»

Я отложил листы сторону и мой стеклянный взгляд остановился где-то на ветках деревьев, беснующихся из-за ветра, который прижимает их к земле. И мне вдруг стало невероятно горько. Не зная чужой истории, ни разу в жизни, не встретив ни Мэй, ни Джона, я был поражён теми чувствами, которые открылись мне в отрывке этих воспоминаний. Одно очевидно совершенно точно: девушка вышла замуж не за него, и уехала прочь, даже не сказав тому, кто любил её столь крепко. Подумать только: спустя почти полгода его слова настигли меня и мне впервые так глубоко жаль кого-то. Он правильно заметил… Они стали другими людьми, вот только новая Мэй уже к нему не стремится и Новый год ему никого не подарил. Я стал свидетелем и участником чужой драмы, когда основные действующие лица её, возможно, никогда не узнают, что она произошла. Я вор чужих воспоминаний, которые никогда не произойдут.