Во тьме скрывается Пустой ответ. Надежды нет. Рассвет повторяется, Но солнца здесь нет.
— Дазай-сан, кольцо на вашем пальце… оно? — Ацуши слегка склонил голову, пытаясь получше рассмотреть заинтересовавшую его вещь. Рабочий день в разгаре. — Просто кольцо, ничего больше, — мило улыбнулся Осаму, но лёгкая дрожь в пальцах выдавала его напряжённость. Накаджима, заметил это, но решил промолчать. Он сразу заподозрил неладное, когда увидел наставника в гордом одиночестве за самым дальним столом в офисе. Даже простому наивному парнишке очевидна ложь в его словах. — Хватит отлынивать от работы! Ацуши подскочил от неожиданности. — Ясно дело, это обычное кольцо, не может быть у этого подлеца никакой девушки! От такого любая на тот свет сбежит, лишь бы не слышать глупые вопли! Куникида с силой швырнул стопку бумаг на стол Дазая. Осаму впервые не ответил ничего, оставив разгневанную речь без малейшего отклика. Никто не заметил, как потемнел его взгляд.***
Вино в бокале казалось горьким. Дазай поморщился, отодвинув его в сторону. И снова этот день. Он никогда не доводил себя до беспамятства, до состояния полной потери реальности. И часто жалел об этом. Помнить всё до мельчайших подробностей каждый день, каждый час и каждую секунду было невыносимо больно. И желания жить уже не осталось. Но всё ещё нужно. Пока виновники радуются свободе, проталкивают всё выше свои безумные идеи, которыми ещё совсем недавно был полон и он сам. Дазай не может спокойно умереть, сколько бы не пытался. С каждым разом напитки в его бокале становятся крепче, но память по-прежнему не даёт сбоев, как будто в наказание за всё, что он совершил в прошлом. Эти вещи никогда не отпустят его, даже на тот свет — и там места для него не отыщется.***
— О, что за дивное создание явилось в это скромное заведение? Она замерла в смущении, неловко отводя взгляд и пряча руки в карманы широкого длинного сарафана. Дазай не мог не рассматривать её, совершенно позабыв о всех рамках приличия. Девушка была хорошенькая. Не ослепительная красотка, но в его вкусе. На вид ей было не больше семнадцати лет, роста небольшого и болезненно-худощавого телосложения. Пшеничные кудрявые волосы свободно спадали до самой талии и выглядели поразительно послушными и ухоженными. Одета она была весьма просто: невзрачный серый сарафан, такие же туфельки на ремешке и маленькая полосатая сумочка через плечо. Дазай никогда не видел её раньше и был уверен, что она не из мафии, хотя встретить гражданского в баре, подконтрольном Портовой Мафии не так уж просто. Но из всех посетителей она подошла именно к нему, и это заставило задуматься и проявить осторожность. Под доброжелательной улыбкой скрылись подозрения. Девушка долго молчала, её растерянность не казалась поддельной. — Я ищу Оду Сакуноске, — наконец тихо сказала она, всё ещё чувствуя себя не на своём месте под хитрым взглядом незнакомца. — Мне жаль расстраивать Вас, прекрасная незнакомка, но я не знаю никого с таким именем, — он драматично вздохнул, краем глаза продолжая наблюдать за реакцией девушки. Она вспомнила, что даже не представилась. — Извините, Вы неправильно всё поняли. Меня зовут Ояма Хацуё. Ода дал мне вашу фотографию и попросил обратиться, если что-то случится, — и в подтверждение девушка положила на барную стойку снимок. Дазай взглянул на него, и лицо его в миг потеряло напускную беззаботность. Он тяжело вздохнул, предвидя нелёгкий разговор. — А, Одасаку сейчас занят. С ним всё в порядке, но некоторое время его всё же не будет. — Слава богу, — Хацуё почувствовала, как тревога медленно спадает и дышать становится легче. — Я боялась, что с ним что-то случилось… Его так давно не было…***
— Почему ты никогда не рассказывал мне, что у тебя есть милая кузина? — Потому что у меня её нет. — Тогда кем была та фея, приходившая ко мне несколько дней назад? Одасаку нахмурился, отодвинув от себя бокал, и одарил Дазая тяжёлым взглядом. — Просто мой близкий друг. — Ой ли? Ну же, Одасаку, я ревную! — громко провозгласил Осаму наигранно писклявым голосом. — Расскажи! Расскажи! Сакуноске слишком хорошо знал эти спектакли, где главную роль играл один из самый страшных людей в Портовой Мафии. Он не хотел говорить ему о ней, несмотря на то, что считал хорошим приятелем. — И как только вы познакомились, Одасаку? Ода встречает заинтересованный взгляд Дазая усталым вздохом: он совсем не был настроен на долгие разговоры, но знал, что так просто ему не отвертеться. Осаму мог быть настойчивым, когда не нужно. — В магазине. Она успела купить блокнот, который понравился мне, первой. Узнав о том, что я собираюсь писать книгу, подарила его мне, оставив номер на внутренней стороне обложки. Нечего больше рассказывать. — Что-то ты сегодня немногословен. — Настроения нет. — Брось! Расскажи-ка ещё что-нибудь про Ояму-чан, вы так мило смотритесь вместе, — он мечтательно протянул последнее слово, изобразив полный восторг и умиление. — Не буду. Если хочешь, приходи сам да смотри, — в глубине души Ода надеялся, что Дазай не примет эту идею всерьёз, потому что ляпнул первое, что подвернулось на язык. — Правда? — засиял Осаму. — А так можно? Сакуноске не помнит, сколько раз пожалел о своем опрометчивом предложении. С того дня спокойная жизнь с Оямой превратилась в какое-то подобие цирка, который постоянно устраивал Дазай. Сначала он просто дурачился, не желая выдавать свою истинную личину простой милой девушке, но очень скоро осознал, что влип по-крупному.***
В последнее время Ода часто отсутствовал. Ояма не понимала, почему его не было так долго, но всё это время Дазай неожиданно оказывался рядом. Сначала девушка думала, что это обычное совпадение, но очень скоро осознала — Осаму в курсе всех событий. И они с Сакуноске связаны куда прочнее, чем казалось на первый взгляд. Но почему он приходит к ней? Почему наблюдает за ней, не спуская глаз? Ояма не доверяла ему. Ведь три дня назад она узнала правду. Осаму не доверял своим подчинённым. Ведь неделю назад он нашёл её имя в списках под клеймом «устранить». А сейчас Дазай сидит в её гостиной и спокойно попивает чай, не сумев отказаться от предложенных шоколадных конфет. Конечно, он предпочёл бы напиток покрепче, но Хацуё сама простота — откуда у неё взяться? В её квартире уютно и тепло — место, которое можно назвать полноценным домом. Осаму чувствует себя расслабленным и умиротворённым. — Ода действительно рассказал тебе такую ерунду? Про то что мы познакомились в магазине? — вдруг спросила Ояма, нарушив тишину. Её голубые глаза блестят любопытством, но видно, что она осторожничает, всё ещё ожидая подвоха в поведении Дазая. — Фея-сан, Одасаку действительно рассказал тебе ерунду про то, что я обычный офисный работник, корчащий из себя уличного хулигана? — в тон её голосу проворковал Осаму, незатейливо улыбнувшись. Ояма тактично промолчала. С тех пор как она узнала истинное лицо Дазая, каждый раз, когда они общались наедине, ей становилось не по себе. И это его странное прозвище всегда смущало. Осаму быстро понял, что придётся поддерживать диалог самому. — Как же было на самом деле? — подперев подбородок ладонями, он повернулся в её сторону. Дазай был готов изображать искреннее удивление на лице: ведь на самом деле он давно узнал всю правду — для этого и труда особого не потребовалось. Информация о Хацуё находилась в свободном доступе. Однако после тщательного изучения биографии Оямы Осаму хорошо позаботился о том, чтобы никто больше о ней никогда и ничего не раскопал. Она и не подозревала о том, что за какие-то считанные минуты стала совершенно другим человеком в глазах спецслужб и псов Портовой Мафии, выбравших её своей целью по понятным причинам. Понятным для Дазая. — Даже не знаю, как бы получше ответить, — неожиданно замялась Ояма. — Если совсем коротко, то я сирота, прожила в приюте до 16 лет, потом меня хотели забрать куда-то люди в чёрных костюмах, но… — Одасаку не позволил? — резко продолжил Дазай вместо неё. — Откуда ты?.. Он лишь самодовольно усмехнулся, уловив удивление в глазах Хацуё. — Он это делает не в первый раз, фея-сан. Это на него так похоже. Дазай улыбается, но взгляд застилает холод понимания. Эти люди в чёрных костюмах… он знает, кем они были и почему пришли.***
Он продолжает приходить без приглашения, выбирая в основном те моменты, когда Оды нет рядом. Это больше не кажется Ояме странным, скорее — привычным. Она не помнит, когда именно начала воспринимать Дазая как неотъемлемую часть своей жизни. Как лучшего друга. — Что-то случилось, Дазай-кун? Он выглядит печальным: сидит на подоконнике у открытого окна и наблюдает за городом, медленно погружающимся во тьму. Обычно Осаму дурачится, ведёт себя, словно не в гостях, а у себя дома. Но в тот день Ояма ни разу не смогла взглянуть в его глаза. Что таили они в себе? — Не люблю пасмурную погоду… только и всего, — не оборачиваясь, коротко бросает Дазай. — Перестань, я же вижу. Конечно, она видит. Она всегда замечает всё. Потому что это она. Потому что… — От тебя не утаишь? — печально усмехается Дазай, опустив голову. — Знаешь, мне кажется, я влюблён. Но эта девушка… она любит другого.***
Ода не любил суету, но с появлением Дазая в его жизни покой казался невозможным. Тихие посиделки в кафе с Оямой наедине перестали быть таковыми, когда Осаму нагло таскался повсюду за ними, словно не было у него занятий поинтереснее и поважнее. Сакуноске никогда не видел в нём соперника или недоброжелателя, его пугало совершенно другое: Дазай никогда не ошибался в своих предчувствиях. Это была годовщина знакомства Оды и Оямы. Осаму как и раньше явился без приглашения, но неожиданно для себя заметил третий стул за столом и пустую тарелку — для него. Он хотел кинуть язвительный комментарий, но решил попридержать язык, дабы не испортить трогательный момент. Время неслось с бешеной скоростью, и Дазаю казалось, что мрак вокруг него постепенно рассеивается. Плохое предчувствие. — Не решались начать без меня? — Осаму по-хозяйски схватил бутылку вина со стола и с явным намёком поставил перед Одой с характерным стуком. Ояма, сидевшая до этого тихо, вдруг улыбнулась и подвинула пустой бокал в сторону Дазая. Присмотревшись, он заметил румянец на её щеках. Хацуё выглядела прекраснее, чем обычно: кудрявые пшеничные волосы были собраны в сложную высокую причёску и скреплены золотистой заколкой с голубыми камнями, переливающимися на свету, не слишком длинное, но прикрывающее колени синее платье с короткими рукавами отлично сидело на ней. И от неё всё так же веяло домашним уютом. — Как мило, фея-сан! — Осаму подхватил предложенный бокал в руку и очаровательно улыбнулся. Ода терпеливо наблюдал за другом, не в силах решить, стоит ли говорить ему сейчас. Дазай и без того выглядел взволнованным, как будто усердно пытался утаить что-то важное. — Мы решили пожениться через месяц, — в конце концов скрывать что-то от него было бессмысленно и глупо. Дазай едва не выронил бокал из рук. Никогда раньше он не был застигнут врасплох настолько легко. — Это просто замечательно! — едва найдя в себе силы, улыбнулся он, чувствуя, как фальшиво и жалко звучит собственный голос. «Просто отвратительно замечательно, » — прошептал внутренний голос, который Осаму тщательно пытался заглушить уже несколько месяцев.***
«Вот же ублюдок, — мысленно чертыхнулся Осаму. — Не думал, что он всерьёз захочет навредить ей. Неужели ему настолько плевать?» — Потерпи немного, скоро доберёмся. Тряпка, которую он прижимал к ране, пропиталась кровью, но Дазай всё ещё удерживал её на месте, боясь отпустить. Он был благодарен судьбе за то, что пуля задела лишь колено, подосланный убийца промахнулся первым выстрелом и не успел сделать второй. Его сделала Ояма. Он проклинал все на свете, и всё же горькая улыбка не могла не посетить его губы. Хацуё была права. Ему стоило научить её стрельбе и дать оружие на экстренный случай. Иначе она была бы уже мертва. — У тебя талант, — тихо рассмеялся Осаму, чтобы немного отвлечь девушку от боли. — Третий раз держишь в руках оружие, а уже попала точно в голову. «Охотник не ожидал, что жертва сможет дать отпор, послали новичка, " — пронеслось у него в мыслях. Он опустил голову, когда услышал хриплый вздох. Хацуё тяжело дышала, её глаза закрывались от усталости. Она потеряла много крови. Ояма ничего не расскажет Дазаю. Не расскажет, что стрелявший в неё человек был подослан Огаем Мори не с целью убить или серьёзно ранить. Она не хочет быть слабым местом, с помощью которого Осаму можно манипулировать. Хацуё не понимает, почему Босс Портовой Мафии решил, что она так важна. Разве Дазай послушает её? Она всё так же мастерски читает его эмоции и удивлена, что такая глупая уловка сработала на нём. На гении Портовой Мафии. Почему? Почему его глаза застланы пеленой страха? Разве существует что-то, способное так испугать Осаму? Хацуё закрыла глаза, не сумев больше бороться с усталостью. — Эй, что я скажу Одасаку? Не думай оставлять нас, — прошептал Дазай, впервые за долгое время ощущая боль в сердце, вызванную обычным человеческим страхом. Страхом за её жизнь. В тот миг Осаму не думал больше ни о чём. Тогда он ещё не знал, что ничего говорить не придётся.***
— Мне жаль, что я ничего не смог сделать. Дазай стоит на коленях перед ней. В ответ она смотрит на него пустым взглядом, выражающим абсолютную пустоту. Пустоту, которую нечем заменить. Дазай больше не знал, что делать. Смерть Оды подорвала его сознание, перемешав не только мысли, но и убеждения, которые слагались годами. Теперь он стоит у чистого листа, но внезапно понимает, что разучился писать. Иероглифы больше не несут в себе смысла, знаки потеряли значение. Он словно совершенно другой человек. — Он был для меня всем. Дазай поднял голову и встретился с разбитым взглядом, наполненным слезами. Как странно, он думал, что Хацуё выплакала всё в первый день и от неё осталась лишь физическая оболочка. — Я рад, что ты ещё можешь плакать. Он опустил руки на её плечи и притянул к себе. Тепло тела Хацуё действовало на него успокаивающе. Дазай понимает, насколько ей больно, потому что чувствует то же самое и даже больше. Злость. Вина. Желание отомстить. Она — единственное, что отделяет его от безумия. И единственное, что останавливает его от убийства её ублюдка-отца. — Это означает, что ты ещё жива. Осаму прижал её к себе ещё крепче, его мятая белая рубашка пропиталась слезами. Он не умел успокаивать людей и впервые за долгое время жалел об этом. Она не ответила, да и говорить было больше нечего. Слова не вернут Оду, его не вернёт ничего. И слишком сложно принять это. — Ояма-чан, — Дазай впервые так обращается к ней. Хацуё слегка приподняла голову, и он вздрогнул, почувствовав на себе бездумный взгляд голубых глаз, которые теперь лишь отдалённо напоминали цвет безоблачного летнего неба. — Давай поженимся? Дазай не знал, как эта мысль пришла в его голову, но она показалась разумной. Им двоим теперь больше ничего не осталось, кроме как продолжать существовать в мире, где нет Оды. Но есть они друг у друга. Ояма едва заметно кивнула, вновь уткнувшись носом в его грудь и заплакав.***
«Ты будешь блуждать во тьме вечность… Лучше, будь на стороне, которая спасает людей. Если обе стороны равноценны, стань лучше хорошим человеком, спасай слабых и защищай сирот. Ни зло, ни справедливость не значат для тебя многого, я знаю… но это бы сделало тебя хоть немного лучше… Конечно, я знаю. Я знаю лучше, чем кто-либо, потому что… я твой друг». — В самом деле? — горько усмехнулся Дазай. Он вновь сидел в полной темноте за кухонным столом, держа в руке пустой бокал и бездумно глядя сквозь проём открытой двери в спальню на силуэт спящей жены. Бутылка вина, стоящая рядом, была наполовину пуста. У них не было свадьбы в привычном значении этого слова. Ни у него, ни у неё не осталось людей, которых можно было бы пригласить на столь значимое событие, которое стало всего лишь очередным днём в их жизни. И прошло гладко. Дазай допускал попытку вмешательства Мори, но его не случилось. К большому удивлению. Теперь Хацуё официально его жена. Пришлось потрудиться, чтобы провернуть всё по-тихому. И всё же Осаму чувствует, что она по-прежнему не принадлежит ему. И никогда не будет принадлежать. Единственная оставшаяся задача её сердца — качать кровь, ничего лишнего. Они спали в одной постели, завтракали за одним столом, выходили на улицу вместе, и каждый раз Дазай чувствовал почти физически невидимую стену, прочно разделяющую их. И он по-прежнему называет её Оямой. Резко тряхнув головой, дабы отогнать глупые мысли, Дазай поднимается со стула и, не включая свет, медленными шагами идёт в спальню. Он садится на кровать, ласково опускает ладонь на голову Хацуё и бережно гладит распущенные волосы, убирая непослушные пряди, съехавшие на лицо. Осаму знает, что она не спит большую часть ночи, как и он сам. Гадкие воспоминания пожирают изнутри их обоих. — Снова не спишь? — тихо спрашивает Дазай, не требуя ответа. Он наклоняется ближе к ней, полностью ложась рядом, и прижимается лицом к её животу. Маленькие нежные пальчики притягивают его голову к себе, путаясь в кудрявых волосах. Безумно приятно. Осаму чувствует тепло, исходящее от её тела, и ему хочется быть ещё ближе. Несколько минут он лежит неподвижно, а потом тянет руку немного вперед и, отодвинув край ночной рубашки, кладёт её на обнажившееся бедро. Ояма вздрагивает, но не отстраняется. Старается оставаться спокойной, но сердце против воли начинает биться быстрее. Никогда раньше Дазай не прикасался к ней так. Не чувствуя сопротивления, он становится смелее. В глубине души ему противно от самого себя: так нагло пользоваться ситуацией и изображать из себя святого. Забрать то, что никогда не должно было стать его. Ояма начинает дышать чаще и прячет руки под подушку, когда рука Дазая плавно скользит по внутренней стороне бедра между её неплотно сомкнутых вытянутых ножек. Резкий вздох срывается с губ, когда его пальцы задевают тонкую ткань трусиков, и она вдруг сжимает ноги, отвернувшись. — Я… не могу. Прости, Осаму, — её голос не кажется уверенным, но Дазай не смеет перечить. Он обречённо вздыхает. Ожидал ли этих слов? Ожидал. Не нужно обладать гениальным умом, чтобы предвидеть их. — Извини, — он не смотрит на неё и садится на край кровати, намереваясь уйти. Но Ояма неожиданно хватает его за руку. — Нет, не уходи, — тихо просит она. — Мне страшно. «Тебе нечего бояться. Я убью любого, кто захочет навредить тебе, » — мысленно обещает Дазай, чувствуя дрожь в девичьем голосе. Но он понимал, что Хацуё боится не этого. Её страхи сидят глубоко в ней самой и сжирают изнутри медленно и мучительно. Дазай больше не называл её феей — напоминание об утерянных крыльях вызывало лишь боль и слёзы. — Не бойся, я всегда буду рядом. Ояма впервые обнимает его первой.***
Несколько месяцев. Несколько месяцев бесследно минуло с того момента, как он покинул Портовую Мафию. Дазай помнил последние слова Оды, как будто услышал их несколько минут назад. Настал день, когда нужно начать жизнь с нуля. Но Осаму не знал, хочет ли на самом деле этого. Зачем? Зачем ему переходить на сторону добра? Зачем помогать людям? Зачем вновь впутываться в проблемы? Она была рядом. Большего не требовалось. Дазай привык к жизни обычного человека, хотя раньше думал, что никогда не сможет. С ней нет ничего невозможного. Последние несколько дней Ояма выглядела заметно лучше: она больше не плакала, крепко спала ночью и, казалось, вернулась в привычный круговорот повседневности. Дазай больше не просыпался в тишине первым. Утром, когда он только открывал глаза, в комнате чувствовался приятный запах еды, исходящий из кухни. В первое время не верилось. Словно прекрасное продолжение ночного сновидения. Но это была реальность. Разве мог он принести её в жертву ради спасения чужих людей? — Прости, Одасаку, — сам себе говорит Дазай, прежде чем вылезти из-под одеяла. — Всё, чего я хочу, — быть с ней рядом. На кухне его встречает Хацуё. Язык всё ещё не поворачивается назвать её женой, несмотря на новую фамилию в паспорте. — Доброе утро, Осаму-кун. Его бросает в лёгкую дрожь от её улыбки, которую он видит впервые с тех пор, как не стало Одасаку.***
За окном стучал дождь. Осаму не любил пасмурную погоду, но решил всё же не изменять планам. Как странно: он совсем не чувствовал облегчения после недолгого разговора с могильной плитой. Да и рассказывать было особо и нечего. — Снова собираешься к нему? Осаму застыл возле входной двери. Он специально проснулся пораньше, надеясь уйти незамеченным и избежать расспросов. Не хотел лишний раз напоминать ей. Обернувшись, он натянул кривую улыбку, робко пожав плечами. — Пойдёшь со мной? — спросил неуверенно, зная, что Хацуё не откажется. В этом они были похожи. Ходили на кладбище как проклятые каждое воскресение. И всегда вдвоём. Дазай боялся, что Мори вновь пошлёт за ней неудачника-стрелка, а Ояма боялась одиночества. — Нет, — вдруг ответила она, и Осаму едва не выронил из руки зонт от неожиданности. Это действительно говорит она? Дазай пытался шевелить губами, чтобы вымолвить хоть что-нибудь вразумительное, но не мог. У него, верно, поехала крыша? Его растерянный вид вызвал у Хацуё лёгкую улыбку: Осаму не так-то просто было застать врасплох. — Я не пойду, — чуть громче повторила она. — И ты не пойдёшь. — И я не пойду? — словно зачарованный, переспросил Дазай. — Пора прекращать. Он бы не хотел, чтобы мы жили так. Осаму заглянул в её глаза и увидел в них решимость. Она всегда могла читать его эмоции, но сам он частенько не мог понять очевидное в её действиях. И чувствовал себя жутко тупым в такие моменты. Вундеркинд? Гений? Только вот собственная жена оказалась для него сплошной загадкой. Наверное, не зря она Его дочь. — Прошло уже шесть месяцев, но ничего не меняется! — Ояма перестала сдерживать себя, её голос резко повысился и перешёл на крик. — Это проклятое кладбище снится мне каждую ночь, словно я делаю что-то не так! Я долго не могла понять, почему это происходит, почему Ода больше не улыбается мне…но теперь я знаю! Она сделала несколько шагов вперёд и схватила руку Дазая. Зонт всё так же лежал у него под ногами, но теперь до него никому не было дела. — Сакуноске не хотел бы видеть наши страдания! — не нарушая зрительного контакта, уверенно выдала Ояма. Она приподнялась на носочки, чтобы заставить смотреть на себя неотрывно, не ведая, что Осаму и так всегда смотрел только на неё. Дазай всё ещё чувствовал некоторую неловкость: в его голове давно поселились похожие мысли, но он упрямо отвергал их, отчего-то считая, будто они неправильные и могут нанести вред Хацуё. И правда, почему он решил, что оскверняет память об Одасаку? Ведь их желания всегда сходились в одном: видеть Ояму счастливой. — Тогда что мы будем делать? — Дазай несильно сжал маленькую ладошку в своей. — Пойдём устраиваться на работу! — с энтузиазмом, никогда не свойственным ей, прокричала Хацуё прямо в его лицо. — Что? На секунду Дазаю показалось, что он вот-вот рухнет вслед за зонтом под напором пламенной речи жены. Жены, которая несколько месяцев напоминала живой безынициативный труп. — Ты же обещал, что будешь помогать людям. Мы начнём прямо сейчас! Он словно ото сна очнулся. — Стой-стой, как ты себе это представляешь? Нужно всё обдумать, я обещаю, что устрою всё, только не торопись, пожалуйста! — он легонько потряс её за плечи в надежде остудить пыл. — Не забывай, Портовая Мафия всё ещё ищет нас! Нельзя действовать так глупо! — Ты думаешь, что я глупая? — вдруг спросила Ояма, резко отстранившись. Дазай понял, что ляпнул, не подумав. Но отчего-то ему стало смешно. — Знаешь, а мы всё больше похожи на мужа и жену, — быстро переменившись в лице пропел Осаму, подняв руки вверх в знак примирения. — Дурак! Это был последнее, что услышал Дазай, прежде чем подушка угодила в его радостное лицо.***
Погасив ночник, Осаму натягивает на себя одеяло, закрывает глаза, но вдруг чувствует шевеление на соседней половинке кровати. В ту же секунду в его объятиях оказывается нечто тёплое и пушистое. Приглядевшись, он видит Ояму, закутанную в плед, который она утащила с дивана ещё утром. Хацуё ничего не говорит, просто прижимается горячей щекой к его шее и спокойно сопит ему на ухо. Такие перемены всё ещё удивляют, но греют сердце. Дазай знает, что у него нет шансов, но ему всё равно, пока она рядом. Он много думал о том, как всё сложилось бы, останься Одасаку жив. Кем бы они были друг другу? — Я люблю тебя. Хацуё смотрит на него, широко раскрыв глаза. Как будто даже не догадывалась. И всё-таки она всё такая же наивная девчонка. Он не может больше держать это в себе. Слишком много. Небрежным движением руки Осаму приподнимается и прижимает Хацуё к матрацу весом своего тела. Она ойкает, но не отталкивает. Прикосновения тёплых подушечек пальцев к щеке заставляют её трепетать и совсем не вызывают отторжения. Такая милая и невинная, что бросает в дрожь. Но так не хочется пугать. Ояма чувствует его губы на своих и, не раздумывая, приоткрывает рот, позволяя углубить поцелуй. Дазай знает, что делает: Хацуё неожиданно для себя в такой момент думает о том, что у него, должно быть, было порядочно женщин. Но мысли разом покидают голову, когда свободная рука Осаму скользит по её талии и, оказавшись на ягодице, сжимает её. Он разрывает поцелуй и внимательно наблюдает за лицом возлюбленной: опасается, что в этот раз снова ничего не выйдет. Но глаза Хацуё закрыты от наслаждения, она больше не думает останавливать его. — Я люблю тебя, — вновь шепчет Осаму, совсем перестав контролировать собственную речь: в нём говорили эмоции. Он целует её шею, стараясь не оставлять слишком заметных следов, но выходит плохо. Хацуё гладит нежными пальчиками его плечи, позволяя делать с собой всё, но не снимает с него футболку — боится. Ему и самому отчего-то было неловко: проклятое чувство, что он берёт чужое всё ещё давило на него где-то на грани сознания. Но Осаму старался не думать об этом, как вообще можно думать в такое-то время? И в этот раз они дошли до конца. Дазай не помнил, что стало с её нижним бельём, как и с его собственной одеждой. Он пытался быть нежным, но пламя желания сжигало его изнутри: никогда прежде оно не нарастало настолько стремительно. Потому что в этот раз было по любви? Он не знал. И ему уже всё равно. Как легко она сделала из него послушного пса, словно не было никакого демонического вундеркинда из Портовой Мафии. Хацуё… Хацуё… Её стоны заставляют чувствовать себя живым, с ней не холодно, не одиноко, не больно. Когда Ояма чувствует его в себе, на глаза наворачиваются слёзы. Дазай чертыхается про себя: снова забылся и вошёл в неё слишком резко, испортил её первый раз. На несколько секунд он прислоняется к её вспотевшему лбу, а потом глубоко целует, надеясь отвлечь от боли. — Ты как? — шепчет ей на ухо, большим пальцем сжимая и поглаживая затвердевший сосок на её груди. Ояма громко стонет в ответ, давая понять, что готова продолжить. Она не открывает глаза, ей всё ещё стыдно смотреть, но прижимается ближе, несильно царапая спину мужа. Так было правильно. Утром шорох в спальне будит Ояму, и она медленно открывает глаза, лениво потягиваясь в постели. Низ живота немного болит, но позволяет двигаться. Румянец окрашивает щёки, как только она ловит на себе внимательный взгляд Дазая. — Ты что-то ищешь? — Хацуё пытается скрыть смущение за ладошками, нарушив молчание первой. — Штаны. Куда ты их дела? — вспомнив о пропаже, задаёт вопрос Дазай. — В шкафу на вешалке. Нечего было разбрасывать! Он состроил недовольное лицо. — Куда ты идёшь? — На встречу с руководителем Особого отдела по делам одарённых Министерства внутренних дел. Хочу найти место, где смогу помогать людям. — Будешь следовать словам Сакуноске? — Я ещё не решил, но хочу попытаться. Она улыбается.***
Дазай опускает полные пакеты с продуктами на пол рядом со столом, наблюдая за тем, как Хацуё вешает новые шторы, стоя на цыпочках на широком подоконнике. У них были абсолютно разные вкусы: была бы его воля, ни за что не превратил бы свою кухню в столовую детского сада, где на шкафах расклеены разноцветные картинки животных, а занавески украшают улыбающиеся звёздочки. — Ты беременна? — с ходу задаёт вопрос Осаму совершенно обыденным тоном. — Что? Качнувшись от неожиданности, девушка вдруг оступается, но Дазай любезно ловит её в свои объятия, получая за хулиганскую выходку шлепок тряпкой по голове. — Ну, я считаю, что ты беременна, — деловым тоном повторяет Осаму глядя на удивлённое лицо Хацуё, всё ещё держа её в своих руках. — Во-первых, ты опустошила наш холодильник за день, хотя раньше запасов хватало на неделю. Во-вторых, мне кажется, что тебя тошнит… — В-третьих, знаешь, что надо делать, когда кажется? — Что? — он невинно хлопает глазками, решив, что говорить о найденном в мусорке тесте с двумя полосками всё же не стоит. — Ладно, сдаюсь, — хмыкнув, Ояма отстраняется и садится на подоконник, совершенно позабыв о шторах. — Ты как всегда прав. И вместо того, чтобы изобразить радость, его лицо вдруг мрачнеет. Хацуё уже догадывается, о чём он думает. — Думаешь, я смогу быть детективом? Она знает о его сомнениях. Слишком мало времени прошло. Убийства вызывают привычку, от которой не так просто отделаться. — Я верю в тебя. Когда она так говорит, кажется, что в мире нет ничего невозможного. — Тем более нужно много денег на ребёнка, а мы сейчас на мели, — вдруг совершенно не к месту добавляет Хацуё, на что Осаму обречённо вздыхает. — Умеешь ты портить момент…***
Тишину в доме нарушает глупая мелодия, оповещающая о входящем звонке. Ей звонили не так уж часто, и один номер Ояма знала наизусть. Но это был не он. Подумав несколько секунд, она всё же нажала на зелёную трубку. — Алло? — Как поживает Дазай-кун, Хацу-чан? Хацуё чувствует как руки становятся тяжёлыми и по спине пробегает холод, когда по ту сторону линии звучит до страха знакомый голос. Он преследовал её в кошмарах много лет, с того момента как умерла мать. Она ненавидела отца ровно так же, как и он ненавидел её. За одно лишь существование. — Почему ты молчишь? Я лишь хочу поздравить вас со скорым пополнением, хотя… прошло ведь ещё только три месяца? Он всё знал. Откуда он всё знал? Хацуё бросает трубку, не сумев даже раскрыть рот от ужаса, охватившего её сердце. Неужели он вновь испортит всё? Почему? Не стоило отвечать. Без Дазая она по-прежнему никто, а он, будто специально, задерживался в баре с каким-то важным знакомым. Перед глазами потемнело, стало тяжелее дышать. Боль в животе неожиданно подкосила коленки, и она упала, не успев схватиться за край стола. Тело сжалось от невыносимого ощущения, распространившегося по всему телу. Страшно. Жутко страшно и нестерпимо больно. — Где ты? — глотая слёзы, шепчет Ояма, словно заворожённая. — Где ты, Осаму?.. Воздух вокруг заполнил едва уловимый металлический запах. Посмотрев на своё домашнее платье, она заметила кровавые пятна, медленно расползающиеся снизу.***
Едва освещённый склад, в котором была назначена встреча, встретил холодным сырым воздухом. Но Хацуё больше не о чем было беспокоится. Следить за здоровьем теперь не обязательно. — Весьма смело, Хацу-чан. Ты все-таки моя дочь, — он сложил руки перед лицом, дабы скрыть хитрую улыбку. — Назначила мне встречу и пришла сюда совсем одна, вооруженная лишь пистолетом. Ояма оглянулась, пытаясь прикинуть, сколько его людей могло скрываться за огромными ящиками, расставленными повсюду. Она не верила, что отец принял условия и пришёл один. Он никогда не играл по чужим правилам. — Дазай-кун, вероятно, скоро будет здесь, — совершенно спокойно произнёс Мори, как будто не видя дуло пистолета, направленное в его сторону. — Он не знает, — громко возразила Ояма, но дрожь в руках выдала волнение. — О, поверь мне, он очень хорошо все знает. Хищная улыбка озарила его лицо. Разве мог этот человек быть её родным отцом? Они не похожи ни капли. Ни капли. — За что ты так ненавидишь меня? Почему просто не оставишь в покое? Я ведь не требую ничего! Мне не нужно от тебя ничего! Как жаль, что Боссу Портовой Мафии не позволительно обнажать душу. Взгляд Огая совершенно не изменился, когда он подумал об этом. Несколько лет он позорно прятался за спинами подчинённых, наблюдая издалека. И от кого? От собственной дочери. От ребёнка. Заменил её куклой в попытке обмануть себя и забыться, да только ничего не вышло. Он боялся. Он, Босс Портовой Мафии, боялся просто взглянуть в её голубые глаза и сказать всего одну фразу. Ему казалось, что перед ним стоит она. Всё такая же, как и раньше. Да только вот Сигэ давно мертва. И он не сделал ничего, чтобы изменить это. — Знаешь, — неожиданно заговорил Мори, резко сменив тон на более мягкий. — Элис-чан — вылитая ты в детстве. Только характеры у вас совсем разные. Хацуё неосознанно мотнула головой, и этот нелепый жест позабавил Огая. С самого начала он не относился к этой встрече серьёзно, но лицо дочери, искажённое злостью и отчаянием, слегка задело его. Память играла с ним злые шутки. И теперь, когда Ояма потеряла половину своей решимости, она выглядела так жалко и… так знакомо. — Ты слишком похожа на неё, — голос Мори потерял наигранную беззаботность. — Каждой чертой лица, каждым движением… ты вылитая она. Не нужно было называть имя. Хацуё слишком хорошо понимала, о ком идёт речь. — Моя мама… Какой она была? — она поймала на себе его потемневший взгляд. — Отвечай! Мори слегка дёрнулся от её резкого крика: она и правда в отчаянии. Совсем одна, ведомая одним лишь безумием. Потеря ребёнка серьёзно подкосила её. Изначально планировалось, что она станет ключом к подчинению Дазая, да не вышло. Судьба вмешалась в их жизни. — Всё-таки тебе передался мой характер, — Ояма могла поклясться, что слышит его тихий смех. Смех, который наводил страх. Она перестала понимать, чего добивается этот отвратительный человек и какие эмоции движут им. Разве зверь вроде него вообще способен что-то чувствовать, кроме азарта? — Я встретил твою мать задолго до того, как стал настолько близок к мафии. Совершенно случайно. Уже тогда она была больна. Все мои усилия оказались напрасными, она умерла спустя четыре года после нашего знакомства. Тогда я был обычным военным врачом, а больше тебе знать просто не нужно. — Какая она была? Его ответ не устроил Ояму: она хотела услышать вовсе не это. Самый страшный вопрос, который так и не был задан. И не будет. Потому ответ добьёт её окончательно. Жалкая попытка подвести к нужным словам, чтобы чувствовать неизбежность. Как будто она не хотела, но пришлось услышать. Чтобы вновь обвинить во всём его. Как всегда делала. — Не могу поверить, что в помещении нет охраны. Хацуё вздрогнула, услышав до боли знакомый голос в стороне, и обернулась. Там, возле входной двери на склад, которая по-прежнему была заперта, стоял он. Тот, которого хотелось видеть больше и меньше всего. Ояма надеялась, что в её распоряжении окажется больше времени; она знала, что Осаму придёт в любом случае. Вопрос лишь в том, когда он разгадает её глупую маленькую уловку. — У нас обычный семейный разговор, Дазай-кун, — Мори тоже ждал его, но обманчиво не подавал виду. Даже не стараясь выглядеть правдоподобно. Как хотелось самому направить оружие в его гнусную морду. Но Осаму знал, что из этого не выйдет ничего хорошего. Слишком рискованно играть в игры Огая, когда рядом Хацуё: она беззащитна и беспомощна. — Дазай-кун, твоя принцесса пыталась меня застрелить. Пожалуйста, постарайся держать её подальше от подобных игрушек, я так переживаю! Ояма не смогла уловить момент, в который место, где стоял Мори, вдруг опустело. Пистолет выпал из её руки после неожиданного удара сбоку. По всему телу прошла волна страха, когда разум внезапно протрезвел: она своими глупыми действиями подставила Осаму, заставив его вновь ввязаться в разборки, совершенно его не касающиеся. Хацуё потеряла координацию, ожидая удара, но его не последовало. Свободные руки застыли в воздухе и рядом как будто бы больше никого не было. — Ты научил ее стрелять, но не научил уклоняться, — разочарованно вздохнул Мори, рассматривая оружие, попавшее в его руки. Он остановился на достаточном расстоянии от Оямы, насмешливо подмечая, как почти незаметно его ученик подбирается ближе к ней, явно ожидая повторного нападения. Напряжение мешало Дазаю думать. Он понимал, что если бы Огай собирался убить Хацуё, то давно сделал бы это. Ещё тогда. И всё же невозможно было просто наблюдать за всем со стороны, не испытывая волнения. Не испытывая страха. Она — всё, что у него осталось. Огай почувствовал воодушевление, поймав на себе затуманенный взгляд Дазая: это был взгляд настоящего бродячего пса, которого зажали в угол. — Поменяемся ролями? — он повернулся в сторону Хацуё. — Я буду стрелять в Дазай-куна, а ты следи за тем, как он будет вести себя. Испуг исказил её прекрасное лицо. Дазай больше не мог терпеть, не делая ничего. В голове созрел план действий, хотя и отчасти рискованный. Всё решилось, как только раздался первый выстрел. Осаму не успел предпринять ничего. Его глаза расширились в ужасе, когда он понял, что всё кончено. Всё кончено для него. Хацуё закрыла его своим телом. Глупая наивная дура. Закрыла от выстрела, который никогда не убил бы такого демона, как он. Мори не собирался делать этого. Он пришёл совсем не для этого. Личное присутствие должно было означать твёрдое намерение примириться. Хацуё должна была увидеть его раскаяние, хотя он толком не знал, как изобразить его. Он хотел, чтобы она простила его, чтобы увидела в нём отца. Спустя столько лет. Отца, а не собственного убийцу. Но он совсем ничего не знал об Ояме. Не знал, сколько ей пришлось вытерпеть, сколько выстрадать. Из-за него. Она даже не сообщила, почему не стало его внука. Была настолько зла? Нет. Совсем другое — чувство вины. Дазай больше не заботился о Мори и даже не посмотрел в его сторону, в одно мгновение оказавшись возле жены, прежде чем её тело соприкоснулось с холодным бетонным полом. Его руки всего за несколько секунд запачкались кровью, которая обильно сочилась из раны в левой половине груди. Снова. Ему казалось, что он сам ранен, что у него вырвали сердце без всякого наркоза и растоптали его, размазав подошвой тяжелого ботинка по земле. Дазай знал, что бесполезно звонить в скорую, бесполезно думать о хорошем — не обойдётся. Судьба никогда не жаловала его. А она, глупая, лишь измученно улыбалась. В полуоткрытых голубых глазах он видел счастье, но не понимал, почему. Будто заветное желание исполнилось спустя долгое время, но разве им не было хорошо вместе? Разве не страшно умирать? — Не плачь, — прошептала Хацуё хрипло, слабо сжав его руку. Он даже не понял, что плачет. В её голосе не звучало сожаление, ни капли. Только облегчение. Осознание мелькнуло в голове Осаму: она не закрыла его собой, а подставилась, хорошо понимая, что делает. И полная картина предстала перед ним. — Пожалуйста, не останавливайся. Дазай прижал её к себе крепче, стараясь запомнить её голос лучше. — Спасай тех, кого ещё можно спасти. Со мной было покончено ещё тогда, когда умер Сакуноске. Всё это время пыталась жить так, словно ничего не было, но боль в сердце никуда не ушла… Я боялась сказать тебе об этом, Осаму. Он не знал, что должен ответить. Обещания всегда тяжело давались ему. Да и был ли теперь смысл? Зачем теперь всё это? — Пожалуйста, живи. Продолжай жить, как того хотел Ода… и как хочу я.***
«Дорогой Осаму. Я верю в твое благоразумие, но все же, если ты решишь отомстить отцу, знай: он того не стоит. Вот всем виновата я. Наш ребенок умер, потому что я была слаба. Как только услышала голос отца по телефону, сильно испугалась. Испугалась, что он знает про нас всё и не даст жить спокойно. Напридумывала себе так много… Запнулась и потеряла равновесие. Это был несчастный случай. Я просила тебя ничего не предпринимать, но знаю, что ты не мог удержаться. Ты все равно узнал все и подумал неправильно. Я с детства ненавидела отца. За то что бросил меня. Возможно, ты уже все знаешь, но я расскажу тебе снова. Отец несколько раз пытался наладить контакт со мной, но я не хотела. Я была слишком упрямая, зацикленная на своей обиде. Если бы только отбросила глупую гордость и не позволила эмоциям взять над собой верх… все могло быть иначе? Нет, не могло. Не вини себя в моей смерти. Не вини отца тоже. Я хотела, чтобы всё закончилось, потому что всегда была слабой и сделала слишком много ошибок. Эгоистка, знаю. Может быть, ты думаешь, что я использовала тебя в качестве замены Оде. Это не так. Ты стал для меня семьей за этот год. Я люблю тебя, но знаю, что ты любишь меня сильнее. Поэтому, пожалуйста, прости! Прости, что ничего не рассказывала! Прости, что запрещала узнавать! Прости! Мы с Сакуноске будем ждать тебя, но пожалуйста, не спеши к нам. Ты должен двигаться дальше. Потому что я верю, что ты сможешь. До встречи, Осаму. С любовью, твоя фея-сан». Он нашёл это письмо под подушкой на их общей кровати в день её похорон. До тех пор даже не заходил в спальню. Её желание и желание Оды будут исполнены. Позже. У него есть ещё полтора года, чтобы забыться. Привыкнуть жить в полном одиночестве. — Фея-сан, ты снова переиграла меня.***
Кажется, что всё это было так давно. Дазай поднимается с места, словно не слышал криков Куникиды и вопросов Ацуши. Сегодня у него совсем нет настроения помогать людям. Хотя бы один раз в месяц можно позволить себе быть настоящим. Нашёл ли он смысл? Почувствовал ли себя на правильном пути? Дазай всё ещё не знал. Он покидает здание агентства и идёт дорогой, выученной наизусть. И там, возле её могилы, Осаму видит букет розовых гвоздик. Он никогда не оставлял цветы и был уверен, что никто больше не приходит к ней. Видимо, ошибся в очередной раз. Он ведь всегда ошибался, когда дело касалось её. Ояма всегда переигрывала его, даже не замечая этого. И теперь Дазаю ничего не остаётся, кроме как исполнить желание победителя.