Daybreak

Пистолет в руке не дрожит. Не ходит ходуном в холодных липких от крови пальцах, пока Лео держит на прицеле любовь всей своей жизни. Ему пережимает горло. Сдавливает так крепко от ощущения безысходности при виде трансформации, которую претерпело некогда любимое лицо. Никакого изящества и прежней мягкости в хищно-заостренных чертах. Кожа вокруг глаз оттянута назад, больше обычного обнажая глазные яблоки. То, что когда-то было человеком почти совсем не мигает, и не отводит напряженного взгляда. Адаптированные к темноте, зрачки и радужные оболочки занимают практически всю склеру. Оно преследовало Лео от самой границы города и действовало умно для обезумевшей от голода твари. За всю ночь оно напало лишь раз. Возле истлевших ворот пожарного депо возникло из темноты стремительно, словно молния, вдавив Лео спиной в кирпичную стену. Этот вес вышиб из него весь дух. Тело существа было жилистым, твердым, словно отлитым из стали, и вместе с этим, не по-человечески горячим. Даже, сквозь слои одежды, Лео ощущал исходящий от него жар. Оно сомкнуло крепкие челюсти на его плече, зубами разорвав плотную ткань армейской куртки, и вгрызлось в плоть. Лео вскрикнул, чувствуя, как кожа и мышцы поддаются, расступаются под клыкастой пастью. В голове помутнело, — плечо, словно горело огнем, — на губах осел стальной привкус. Пистолет оказался зажат между их телами. Лео нащупал курок и выстрелил. Дважды. Тварь издала клокочущий горловой звук, отпрянула прыжком и исчезла, так же молниеносно, как возникла. Оставшуюся часть ночи она кружила неподалеку и уверенно оттесняла раненного Лео вглубь, к центру города, к полуразрушенным высоткам. Только с первыми лучами солнца загнанный на крышу одной из них он увидел, кто его преследовал. — Криш… — выдыхает он. В ответ черты существа искажаются, рот его раскрывается невозможно широко перед тем, как из горла вырывается низкое разъяренное шипение. От неожиданности Лео делает шаг назад, понимая, что совершил ошибку — эти твари ненавидят звук собственных имен, потому что он ранит воспаленные каналы их мозга так же, как электрошок. Напоминает им о тех, кем они больше не являются. У Криштиану сильно кровит живот, если черную густую жижу, вытекающую из раны можно назвать кровью. По всем человеческим и божеским законам, он должен был быть уже мертв. Но он не был. Его исхудавшее тело продолжает функционировать, несмотря на два пулевых отверстия немногим выше пупка. Лео уверен через несколько часов от них останутся едва заметные рубцы. Регенерация исцеляет любые увечья, кроме повреждений мозга. Пистолет в руке не дрожит. Дрожат губы и сердце, но все-таки Лео держит его под прицелом. Он делает несколько быстрых шагов вперед, и Криштиану припадает к крыше, щерится по-звериному, демонстрируя полный рот острых, как лезвия зубов. Смотрит в дуло пистолета, как бешеный пес, без страха и осознания неизбежного. Лео должен покончить с этим. Медля, он только продлевает их общее страдание. Медля — он убивает себя. Курок под указательным пальцем твердый и теплый. Перед глазами расплывается встающее солнце, темная фигура теряет контуры. В руках непривычная слабость, но он стреляет, и в раз теряет все силы. Дрожь усиливаясь, накатывает волной. Сначала охватывает пальцы, затем запястья, плечи, и через пару мгновений уже все тело бесконтрольно трясется так, что ему приходится опуститься на проржавевшую крышу. Ветер хлещет по щекам отросшие пряди волос. Соль одинокой каплей срывается с ресниц, прочерчивает влажную дорожку вниз и теряется в едва пробивающейся щетине. Лео рыдает практически на сухую, его выворачивает и трясет, как в лихорадке, но он не издает ни звука, закусывая между зубов стремительно распухающий язык. Какое-то время он может слышать только невероятно частый стук собственного сердца. Когда он поднимает голову, Криштиану стоит на коленях перед ним. Сердце в груди пылает умирающим фениксом, оно трепещет и стонет от охватившей его болезненной нежности. У Лео нет сил сопротивляться, и он тянет руку, прижимая кончики пальцев к впалой щеке. Это всего лишь небольшое прикосновение, но этого достаточно, чтобы привести его в себя. Он тут же сжимает руку в кулак, сожалея о случившемся, и пытается отдернуть ее назад, к себе, но вокруг запястья обвиваются жесткие пальцы с крупными черными ногтями. Криштиану держит крепко, его захват практически болезнен, и это не внушает доверия. Лео понимает, что попался — и это его вина. Криштиану движим инстинктами. Человек в нем умер, а вечно голодная тварь, коей он обернулся, не имеет ни чувств, ни памяти. У Лео ни единого шанса. Но Криштиану перехватывает кисть под другим углом, и укладывает на свою грудь, туда, где когда-то давно гоняло человеческую кровь обычное сердце. Лео не понимает, чувство нереальности топит, забивает рецепторы. Происходящее противоречит логике, каждому знанию о Новом Мире. Оно должно убить Лео. Оно не должно выглядеть почти умиротворенным, вжимая в развороченную грудную клетку его руку. Из раны толчками выплескивается горячая черная кровь, пульсацией отдаваясь в центр ладони. От нее поднимается пар, и она согревает холодные пальцы, но несмотря на тепло, они все равно дрожат. Лео разрушен до основания. Криштиану узнал его, а он выстрелил ему в сердце. — Мне так жаль, — он давится словами, его голос слаб и бесцветен. Криштиану склоняет голову вбок, смотрит пристально и долго, а затем открывает рот. Из его горла вырываются клекот и шипение, которые спустя несколько попыток преобразовываются в сдавленное, но вполне различимое «Лео». Лео не верит в то, что слышит. Тело пульсирует от губ до ступней, молекулы боли циркулируют по его венам вместе с кровью. Через несколько секунд это проходит. А потом возвращается вновь, когда он обнимает Криштиану порывисто, прижимает к себе, пачкается в густом и липком, плачет, гладит его по затылку, ероша волосы. — Я здесь, — он шепчет замершему в объятиях Криштиану. — Я здесь. Лео не знает, сколько они сидят так. Криштиану вжимается лбом в его шею, а он баюкает его в своих руках и просто смотрит вдаль. На загорающийся в солнечном пламени день. На их последний рассвет вместе. Криштиану быстрым, едва заметным движением облизывает сухой рот с шелушащимися уголками, и Лео вздрагивает от прикосновения его влажного языка. Осколки солнечных лучей прячутся в пылинках, они падают тихо, словно в замедленной съемке. Оседают на коже и одежде, путаются в волосах, замирают на проржавевших перилах и листах железа. Укрывают мертвый, но не покинутый город своими телами. Лео берет Криштиану за подбородок. Кожа его сухая и будто бы бумажная, и Лео на мгновение кажется, что она вот-вот рассыпется, хлопьями оставаясь на подушечках пальцев. Из-за высоких крыш выплывает солнце, отражаясь в тёмных глазах. Радужки Криштиану превращаются в пылающее сосредоточение света. Лео почти спокойно, когда он бережно укладывает голову Криштиану на свое здоровое плечо. Он прижимается к его правому виску своим, а к другому приставляет дуло пистолета. Небо в густых оттенках розового, фиолетового, синего, оранжевого — Лео смотрит, боясь моргать, чтобы не упустить момента. Пистолет в руке не дрожит. Конец для двоих — он спускает курок.

***

…и темнота согревает их.