Темнота

Пахнет больницей. Что-то надрывно пищит. И очень холодно, до мурашек. Почти ничего не болит, но Питер не может открыть глаза. Вокруг него какой-то тяжёлый давящий ореол усталости. Он с трудом шевелит пальцами; пытается размять запястья, но вовремя прекращает: чувствует капельницу. Пытается размять голеностоп: нет, там все в порядке, даже гипса нет. Его регенерация может творить чудеса. Мэй-Мишель-Нед-Мистерио! Питер резко подрывается на кровати, и кисть простреливает болью. Капельница, твою же мать! Он пытается снять повязку с глаз. Ощупывает веки. Проводит по бровям. Случайно и больно тыкает в глаз. Но не находит ее. Ее нет. Повязки. Нет. Никакой. Глаза. Он же не видит. Он не видит. Не видит. Не-видит-не-видит-не-видит-он-совсем-ничего-не-видит-о-господи-боже-он-что-ос…— — Привет, малец. — Чужая рука зажимает рот. И он знает чья. Питер хорошо различает людей по голосам, с его слухом это всегда было несложно. Ладонь большая, и он не забыл как много уверенности она ему придавала, лежа на плече. — Тише, тише. Твоя тетя только вышла. Мы же не хотим, чтобы она волновалась? В голове стучит: он-здесь-я-его-не-вижу-он-здесь-он-здесь-тетя… Тетя Мэй тут? — Ну же, Питер, потише. Мы ведь не хотим лишнего шума, да? Образ Квентина встает перед глазами. Совсем несложно представить его здесь. Но очень страшно. Паркер с сильным запозданием разбирает его слова и судорожно дергает головой то ли соглашаясь, то ли пытаясь вырваться. — Это да, малыш? Успокоился? — рука исчезает с его рта и Питер судорожно пытается вдохнуть. Не выходит. Он-здесь-он-враг-он-здесь-он-здесь-он-враг-он-лжец-он-здесь-питер-его-не-видит-Мэй— Пока что помолчи, ладно? Говорить буду я. Питер боялся пошевелиться. Он уже осознал, что вел себя как глупый щенок, согласный на все за ласку мимоходом. Руки свело… Грудь такая тяжелая. Зачем работала эволюция?.. — Ты уже просыпался ненадолго. Врачи определили, что ты ослеп. Глаза порезало, а после залило химикатами от поезда. — Питера била крупная дрожь. Он потянулся пальцами к глазам, пытаясь нащупать их, пытаясь увидеть хоть очертания! Но ощущал только что-то, похожее на следы от ожогов. — Не нужно царапать, осторожнее. — Квентин крепко, но не грубо перехватил его запястья. — Ты тут валяешься шестой день уже, все закончилось. — Питер дернулся всем телом: борода щекотнула шею, тихий голос, казалось, транслировался напрямую в мозг: — Я никого не тронул, только припугнул твоих дружков. Дроны это удобно, даже дергаться не будут. Здесь тоже есть парочка, так что тоже не дергайся. Три ребенка, твоя дорогая тетушка, её хахаль, никого ещё не забыл? У тебя на удивление узкий круг общения, малыш. — Квентин отдалился и надавил ладонями Питеру на грудь. — Ляг, не волнуй эту милую добрую женщину, а то зайдет ещё не вовремя. Вдруг это семейное? Бек хмыкнул. Это звучало грубо и чертовски пугающе. Блять-как-же-страшно-Питер-беспомощен-как-паук-сука-перед-подошвой-но-Квентин-его-не-боится-с-чего-бы-ему-бояться-Питера-как-же-трудно-дышать. Паркер послушно лег, и понял, что простыня под запястьем намокает от крови. Квентин, видимо, заметил, его неловкие нащупывания. — Перевязать? — Мужчина явно ждал ответа. — Питер? — Он не мог пошевелить языком. Да и боялся. Бек толкнул его под поезд, а сейчас его беспокойство звучит весьма искренне. Какая же он тварь. Господи, перед ним стоял его почти-убийца и звучал так, словно ничего не было. И его ладонь все ещё на груди Питера. Паркер пытается сбросить ее, но ничего не выходит. Квентин только сильнее давит. — Питер, не будь ребенком. Вдох, выдох, не паникуй. Ты сам виноват, не нужно было лезть в чужие дела. — Паркер слишком ярко ощущал тепло чужой ладони. — Но сейчас все в порядке, Питер. Все живы, даже ты, никого не пришлось убивать. И не придется, если ты будешь молчать. Думаю, это ты и сам уже понял, но всегда лучше озвучить, чтобы между нами не было недоговорок. — Квентин на пару секунд куда-то отошёл. — Дай руку. — Парень не мог ей пошевелить. — Ладно, и так помогу, не представляешь, насколько у меня хорошее настроение. — Бек крепко обматывал запястье взятым из ниоткуда бинтом. — Статьи в Нью-Йорк Таймс вышли просто изумительные. В следующий раз принесу с собой. Даже в таком состоянии Питер не мог не заметить постановку фразы: — В следующий раз?! — Пожалуйста, только не это! Ему что, мало?! Гребанный садист! Запястье ныло, но понемногу отпускало. — Конечно, малыш, как я могу бросить тебя в таком состоянии? Я же говорил, Питер, мне правда жаль. Не тебе меня теперь прогонять. — Квентин отошел в сторону: — А сейчас я позвоню мисс Паркер. Или она миссис? Как-то уточнение к слову не пришлось. — Он выдержал паузу. — Так как, Питер? — Снова замолчал. — Питер? — в голосе звучала одновременно решимость и жалость, как тогда. Трудно произнести это даже про себя. Его сбил поезд. Пиздец. — Питер? Говори со мной, ты не немой. Я прекрасно слышал это испуганное «в следующий раз?!». — О чём? — Боже, почему он не даёт ему просто молчать… Питер дернулся, понимая, что его пытаются втянуть в диалог. Он супер-дурак… Паркер прокашлялся. — Мисс. Она мисс. А говорить с тобой, я, знаешь ли, не хочу. Что-то мне не кажется хорошей идеей говорить с такой мразью, как ты. — Вероятно, Питер еще успеет пожалеть об этих словах, но он должен сделать хоть что-то. — Я ждал от тебя чего-то более поэтичного, Питер, подумай над этим. Я пока позову врача. Паркер остался один. Теперь у него хотя бы получалось ровно дышать. Вспомнилась дыхательная гимнастика, которой учили на уроках физкультуры. Только сейчас он в полной мере осознал, чем могла обернуться его дерзость. Квентин ведь чокнутый. И блять, судя по всему, никуда исчезнуть из его жизни не собирается. Хлопок. Видимо, это дверь. Квентин рассказывал неизвестному пока доктору о раненном запястье, а потом сказал: — Простите док, пять секунд, — и закрыл дверь. — Питер, твоя тётя приедет через полтора часа. Мне подождать с тобой? — Питеру было уже почти не страшно и, кажется, навалился откат от страха и волнения: — Иди нахуй. Но Квентин, кажется, не особо злился на него: — Что выберешь: яблоки или апельсины? — лучше бы злился. — Ну же, Питер. Не ответишь? — Мужчина подождал ещё пару секунд. — Тогда я спрошу у твоей тети. — Питер через силу выдавил: — Яблоки. Зеленые. Теперь в голосе Бека он слышал улыбку: — Я принесу завтра. Питер чувствовал себя обязанным попытаться еще раз: — Не приходи ко мне никогда больше. Квентин впустил доктора, извинившись за задержку. Тот лишь сказал, что все понимает, особенно когда пациент только-только всерьез очнулся. — Здравствуйте, мистер Паркер, я Ваш лечащий врач, доктор Джонатан Браун. Я не займу много вашего времени. А после сможете поспать. *** Квентин всегда был одержим. Своим идеальным образованием. Своей лучшей работой. Своими гениальными идеями. Мечтою стать лучше всех. Когда весь мир рушился — его, Льюиса, других — он всегда мог первым подняться с колен. Но мальчишка уничтожил его одним ударом. Он одержим мальчишкой. С первого взгляда.