Расстояние длиною в вечность

      Несколько дней назад я, наконец-то, собиралась с духом чтобы сходить домой.       И вот сегодня я взяла полноценный выходной и пошла в Рутаун. Знакомые и старые улицы совершенно не изменились. Всё те же покорёженные и маленькие домики, почти развалившиеся заборы, извилистые тропинки и такая неторопливая спокойная жизнь. Поднявшись на пригорок, я увидела соседских моройских ребятишек, игравших в какую-то незатейливую игру. Им было лет по шесть-семь, и они были такими весёлыми и одновременно наивными, не знающими настоящей жизни, что мне стало не по себе. С одной стороны, хотелось бы, чтобы они всегда жили этой радужной жизнью, а, с другой, я понимала, что это невозможно.       Пройдя ещё немного в углублении между холмами туда где стоял некогда бывший большим и красивым дом, сейчас обращённый в руины, я остановилась, тяжело вздохнула и заставила себя спуститься.       «Ничего не изменилось с того дня», — думала я, проходя мимо большой и старой берёзы, на которую мой отец повесил самодельные качели.       На покосившемся и наполовину разрушенном заборе висел герб нашей семьи. На нём был изображён меч с белоснежными крыльями ангела. Мама всегда говорила, что он символизирует свободу.       Я зашла внутрь. До сих пор здесь пахло гарью, а чёрные обугленные стены никак нельзя было назвать теми из красного дерева, что я помнила. Сделав ещё шаг, я на что-то наступила. Наклонившись, я увидела теперь старые любимые настенные часы из чёрного дерева мамы. Там же, недалеко от часов лежала небольшая подгоревшая картина. На ней была изображена семья Калланд. Карус Калланд обнимал свою жену за плечи, Беатриса Калланд держала на руках свои младшую дочь Марианну, а между родителями стояла я. Мы все выглядели такими счастливыми.       «Картину написали за неделю до тех событий», — вспомнила я.       В этом доме было так много хороших воспоминаний, но, как и сам дом они почернели от времени. Я дошла до хорошо сохранившегося шкафа и не без усилий отодвинула его в сторону. За ним скрылась дверь в подвал, и за ней круто уходящая лестница вниз.       Чуть не переломав ноги в полной темноте, в которой даже моройское зрение не помогало, я спустилась вниз, кое-как нашла и зажгла свечу.       Подвал сохранился идеально. Всё те же сырые стены, плесень и целая куча картин, что нарисовала моя мама в приступе видения будущего. Ничего примечательного с первого взгляда я не заметила. Различные картины с самым разнообразным содержимым пугали своей реалистичностью. На одной из них была изображена девочка с косичками из рыжих волос и голубыми глазами с пышным платьем, что не оставляло сомнений в том, что она была моройкой из какой-то королевской семьи. Она сидела на траве возле дерева со взглядом полным сожалений. Хоть ей и было на вид лет семь, но её поза и глаза поражали своей мудростью настолько, что становилось не по себе.       Нервно поёжившись я стала осматривать комнату, стараясь не задерживать взгляд на чем-то определённом. Тут мой взгляд наткнулся на картину, закрытую чёрной непрозрачной тканью. Сдёрнув ткань, я увидела самую жуткую картину из всех.       Девушка с чёрными как ночь волосами и красными стригойскими глазами, одетая в странную чёрную одежду, держала в одной руке косу, другая же покоилась на её коленях. Сидела она на огромной горе трупов и не выказывала никаких эмоций, казалось, она находиться в ловушке. Но напугало меня вовсе не это. Эта девушка… на картине была изображена я.       С ужасом я откинула картину подальше от себя.       «Я стану стригоем, нет, только не это. Пусть лучше меня убьют», — начала я впадать в панику.       Тут я заметила листок, видно, выпавший из картины.       Дрожащими руками я развернула его и прочла строки, написанные почерком мамы: Та, что рождена в год прибытия «Звезды перемен», Та, в чьих жилах течёт кровь не признанной семьи королевской, Та, что ходит под гербом крыльев свободы, Та, чьё имя по рождению данное богом, Амоса — несущая ношу. Увидит глазами своими четырёх всадников апокалипсиса: Чуму в роли смерти родных и близких, Войну в бессилии и страхе, преходящих в силу, Голод, на грани смерти, побеждённый самоконтролем. Смерть, отнявшую дважды её жизнь, сопутствующую повсюду И оставившую клеймо своё, Последняя будет вынуждена подчиняться воле её. Пройдёт она через семь испытаний, семь личных кругов ада: Скорбь от потери стоящих рядом на жизненном пути, Гнев от бессилия, что не даст забыть о себе, Гордыню усмирит она кровью, Насилием будет во имя добра покорять, Алчность, увиденную сквозь маски людей, познает она, Обман, как сущность всего живого, будет рядом всегда, Предательство, почти стоившее жизни, оттого кому доверяла. Лишь минёт последнее испытание, обретёт она власть, Что погубит или спасет нас…       Лишь прочитав последнюю строку, я сразу поняла, что пророчество обо мне.       «Так вот что произошло в тот день. Морои испугались этих слов и уничтожили нас. Это я во всём виновата, всё случилось из-за меня. Что же мне теперь делать?» — ответ пришёл мгновенно, — «Не сдаваться, идти до самого конца и будь что будет. Нет, не так. Если уж мне и суждено стать стригоем, я не допущу исполнения пророчества! Ведь если бы я действительно была или стану монстром, мои родители никогда не пожертвовали собой. Какая ирония. Если бы мама не написала этих слов, то они были бы живы, и я никогда не стала бы стражем и у меня не было причин для ненависти. А сейчас? Морои мне неприятны, но хоть ненависти и нет у Ледяных волков я купила билет в один конец».       Руки дрожали и мысли путались, я даже не могла понять, что именно ощущаю в данный момент. Просто сидела и думала о том, что мне делать дальше.       За размышлениями я провела почти весь день и к закату, засунув картину подальше от глаз и спрятав пророчество, я решила возвратиться назад.       Дети всё ещё играли на поляне и задорно смеялись, когда я прошла мимо них.       «Когда-то и я была такой же», — думала я в тот момент, — «Интересно, я действительно монстр или жертва обстоятельств?»       Прошло всего два дня с момента моего визита домой и мне всё ещё было немного не по себе. Хоть должна заметить ничего как плохого, так и хорошего не произошло. Жизнь шла своим чередом, я старалась не думать о пророчестве и вести себя как обычно. Если подумать, то жила же я как-то до того как узнала правду? Верно говорят меньше знаешь крепче спишь, но верно и другое как можно заснуть если знаешь, что от тебя что-то скрывают?       Не знаю на сколько хорошо у меня получалось не обращать внимание на то что узнала, но лишние вопросы от Зика, Джул, Аи и даже Мэй не последовали.       Проведя весь сегодняшний день в тренировках, я зашла в комнату. Мэй ещё не вернулась.       Как я была рада своей нормализовавшейся жизни. В последние дни не произошло ровным счётом ничего. Я почти смирилась со своей участью и просто жила, как и все обитатели академии. Но я поспешила с выводами.       Сев на свою кровать, я заметила на столике какой-то листок. Взяв в руки и развернув его, я прочитала написанное: «Сегодня в полночь жду тебя на заброшенной ферме у старого амбара. Да, той самой фермы, где ты раньше работала. Надо свести давние счёты. Надеюсь, ты достаточно умна чтобы прийти одна, мисс Калланд».       По спине пробежал неприятный холодок.       «Кто-то узнал».       В этот раз это понимание не привело меня в панику. Скорее уж я стала перечислять людей, которые знали кто я.       Обо мне знают лишь Зик, Джул, Аи и Мэй. Зик и Джул хоть и любят сплетни, но тайны держать умеют. Аи до сих пор считает себя мне обязанной, поэтому точно никому не расскажет. В Мэй я тоже не сомневаюсь.       Если никто не мог рассказать, значит, он догадался. Этот кто-то точно должен здесь работать, не быть новичком, раз сумел свести семью Калланд и моё появление здесь, а также быть на казни матери и знать куда именно меня отправляли в наказание за длинный язык.       Решив особо не гадать, я, чтобы не встретиться с Мэй, вышла на улицу.       «Что-то я в последнее время слишком часто читаю ужасающие записки», — ухмыльнулась я этой мысли, выходя во двор.       Так как я не могла усидеть на месте, то решила прогуляться.       «Сейчас примерно час до полуночи», — подумала в какой-то момент я и потихоньку пошла к ферме, не зная, что меня там ждёт.       Было новолуние и дальше чем находятся мои руки было сложно что-либо разглядеть. Неожиданно подул ветер, которого так не хватало днём.       Чем ближе я подходила к ферме, тем сильнее начинало бушевать плохое предчувствие. Вскоре оно достигло тех же высот, что и тогда, когда погиб Люк, и я даже подумала не пойти ли мне назад.       «Он может добраться до Марианны», — только лишь эта мысли заставляла меня идти вперёд.       Завернув за угол, какого-то из зданий, находившихся на территории фермы, я увидела огромный амбар, а рядом с ним человека, закутанного в чёрный плащ с капюшоном.       Я подошла ближе и он, явно меня заметив, снял его.       — Могла бы и догадаться, что это вы, страж Рокфуд, — сказала я, глядя в её светло-карие глаза, казавшиеся почти бесцветными в темноте.       Она ухмыльнулась.       — Так что же тебе от меня нужно? — спросила я, внутренне содрогаясь от уже ужасного, а не плохого предчувствия.       — Всего лишь месть, — произнесла она противным слащавым голосом.       — Я не помню, чтобы насолила тебе настолько сильно, — сказала я, стараясь не показывать страха.       — Ты здесь ни при чём. Всё дело в твоей матери, Беатрисе. Ты знала, что раньше она была одной из фрейлин королевы? Сумасшедшая предсказательница Конта, что не слушает никого и не подчиняется ничьим правилам. Моя старшая сестра была приставлена к ней сразу после выпуска, — начала она рассказ, — Всё было бы хорошо, если бы твоя мать не влюбилась в этого нищего Каруса Калланд. Королевская семейка, естественно, не одобрила его, и они решили сбежать, инсценировав её смерть. А роль подставной куклы сыграла моя сестра и погибла вместо неё. Как же я была рада, когда их, наконец, постигла расплата, но вот их дочь, оказывается, выжила. Твои уродливые угольные волосы такие же, как у матери, а противные болотные глаза отца выводят меня из себя. Это я уже не говорю об упрямом и своевольном характере матери доставшимся…       Резко рванув вперёд, я с силой ударила её в челюсть, заставив замолчать.       — Обо мне можете говорить, что хотите, но никогда… слышите, никогда не смейте так отзываться о моей семье в моё присутствии, — прошипела я сквозь стиснутые зубы.       Её глаза запылали ненавистью, и она кинулась вперёд, я предсказала это и уклонилась от удара. Завязалась драка.       Я была быстрой, молодой и натренированной, а за её плечами был опыт.       В процессе я получила удар в живот и плечо, а она по ноге и голове. Отклонившись в сторону, я налетела на ворота амбара и еле успела увернуться от её кулака.       — Прощай, — пропела она и рывком открыла двери, заставив меня свалиться внутрь.       Когда я вскочила на ноги, дверь была уже закрыта снаружи на ключ и только сейчас я заметила, что была здесь не одна. На меня смотрели красные глаза.       «Стригои, их здесь не меньше сотни», — успела подумать я, до того как они на меня напали.       Ничего не было видно, и я отбивалась наугад. Один впился в руку своими клыками и едва я успела стряхнуть его, как другой приложил меня об стену.       Я почувствовала, как с затылка потекла кровь.       «Я не могу драться. Я ничего не вижу. Я умру?», — пришёл испуг, заставивший меня отбиваться ещё активнее, чем раньше.       Тут мне в голову пришла совершенно безумная идея, но она могла позволить мне выжить, поэтому я решила рискнуть.       — Я та, кто рождена под именем Амоса — несущая ношу, взываю к тебе Хель, богиня смерти. Я та, кто держит нить между смертью и жизнью открываю врата и призываю тебя в наш мир. — быстро, чтобы не сбиться сказала я.       Тут комнату озарил яркий свет, стригои замерли и появилось нечто. Это, чтобы оно ни было, было сделано из дыма и постоянно меняло облик.       — Кто из смертных смеет взывать ко мне богине смерти? — произнёс голос, идущий отовсюду.       — Я, Элизабет Калланд, — нервно сглотнув, ответила я.       — Что тебе нужно от меня, Элизабет Калланд? — вновь спросило нечто.       — Контракт, — твёрдо ответила я.       — А знаешь ли ты все условия контракта? — это существо подплыло ко мне почти вплотную.       — Я получу фамильяра, полученного из моей сущности или, вернее сказать, души. Но при первом же его появлении я умру, так как не смогу удержать его силу в одиночку. Ты же сможешь однажды обратиться ко мне с любой просьбой, — непоколебимо заявила я.       — Ты ничего не напутала, Элизабет Калланд, три просьбы должны быть, — сказало нечто.       — Моим условием будет одна. Мне дана лишь одна жизнь и желание твоё я выполню только одно, — нагло сказала я.       — Да что ты себе позволяешь? С чего я должна соглашаться на эту сделку? — рявкнуло существо.       — С тобой последнее время никто контрактов не заключает, да и богам запрещено вмешиваться в дела смертных. Это наверно ужасно скучно, быть бессмертным и не иметь возможности хоть чем-то заняться, — немного насмешливо произнесла я, надеясь, что оно не заметит дрожи в голосе.       — Что ж твоя правда, — пробормотало нечто.       — К тому же я хочу убедиться, что это того стоит, и твоя сила поможет мне, — подошла я к истинной цели призыва.       Оно рассмеялось немного жутким смехом и смеялось настолько долго, что мне показалось, будто нечто забыло зачем сюда пришло.       — Давно я так не смеялась, что ж ты мне нравишься, значит, быть, по-твоему, — всё ещё хихикая, сказало оно.       Я с облегчением выдохнула.       — Нужна твоя кровь и место для печати фамильяра, — сказало существо.       Я подняла кол, что выбили у меня из рук стригои, и провела лезвием по правой руке.       — Моё имя Хель и властью, данною мне от рождения в загробном мире я даю тебе силу способную всё снести со своего пути и исполнить любое желание…       Дальше она начала говорить слова на неизвестном мне языке. Руку прожгла боль, будто бы к ней приложили раскалённый металл.       — Что ж, давай убедим твою новую хозяйку в нашей силе, Виверен, — произнесла она.       Время пошло вспять и стригои, видно, совсем не заметив остановки, вновь кинулись ко мне.       Вот только что было дальше я судить не могу.       Тело прожгла невыносимая боль, я свалилась на пол, не в силах пошевелиться, затем была яркая красная вспышка, крик, возможно, даже мой собственный, и холодная непроглядная темнота.