6:0

Команда Ровшана Аскерова проигрывает со счётом 6:0. «Сказать, что настроение в клубе подавленное — ничего не сказать. Однако, некоторые знатоки видят в результате возмездие со стороны игры, ведь капитан отказался от помощи клуба, причем принципиально. Ни для кого не секрет, что Аскеров — личность скандальная, но каждый раз он умудряется удивлять. И эту принципиальную позицию поняли бы, если бы о таком своем решении Ровшан предупредил игроков, предупредил своих сокомандниц, предупредил…меня.» Инна захлопывает книгу и с разочарованным выдохом откидывается на подушку. К черту. Всё равно отвлечься не получается, она все продолжает анализировать прошедший вечер, загоняя себя в круг, доводя каждый раз до одного вывода (да, необъективного, да по-детски капризного): Ровшан решил все сам, без неё, будто бы мнение Инны не заслуживает внимания, будто он ни во что ее не ставит. И от этих мыслей ей так… горько? Обидно? Дожили… Инна Семёнова: красивая, умная, успешная молодая девушка сидит на кровати, поджав губы, сидит и даже не пытается стереть со щеки соленые слезы. А зачем? Все равно никто не увидит…от себя не убежишь. Пора перестать бегать и признать, что отношение Ровшана к ней ее волнует. Сильно. Поэтому так задело поражение, не перед командой телезрителей, а перед капитаном. Потому что он сейчас наверняка наслаждается собственной принципиальностью, несмотря на проигрыш, а Инна…а Инна глотает слёзы, ну и кто слабее? Наивная дура, а ведь казалось, что он ставит меня превыше остальных, что всегда советуется и уважает. Инна вздохнула и, встав с кровати, поплелась на кухню. Может быть, кофе успокоит нервы. Звонок мобильного телефона заставил девушку оторваться от созерцания закипающего чайника. — Да, я слушаю. — Ало, Инна, как ты? Голос Аскерова на другом конце был как всегда немного хриплым. — Я в порядке, ты что-то хотел? На последнем слове голос предательски дрогнул, видимо, сказался получасовой плач. — Инна…ты что…плачешь? Черт. Браво, блестящая догадка, господин Аскеров, что помешало вам провернуть подобное сегодня на игре? Мужчина продолжал. — Где Миша, почему он это допустил? — Миша в аэропорту, летит в командировку. И он не имеет к этому никакого отношения. Какое тебе вообще дело до моих чувств, Ровшан? Мне показалось, что тебя они не интересуют. — О чем ты говоришь? Можешь мне объяснить, что случилось, почему ты плакала?! Аскеров перешёл на крик. Ну конечно, куда уж ему проявлять терпение и участие! Это не о нем, не о лучшем капитане со времён основания клуба (иногда казалось, что сам Ровшан именно так оценивает свои способности). — О чем я говорю? О том, что твои игроки тебя мало заботят, капитан сам принимает все решения, не согласовывая ни с кем.  «Помощь клуба», — констатировал Ровшан и, судя по интонации, нахмурился. — То есть и ты тоже думаешь, что я поступил неправильно? А я рассчитывал, что хоть ты меня в этом поддержишь. Где же принципиальная Инна Семёнова? — Я ни слова не сказала о том, что ты ошибся. Рассчитывал, что я поддержу? Вот именно Ровшан, что Я могла бы, но ТЫ не удосужился даже спросить о моем отношении к этому. Я думала… — Думала что? — Что имею для тебя значение… Последняя фраза была сказана тихо, но Ровшан услышал, и зрачки его (хоть Инна и не могла этого видеть) расширились. Аскеров сам не знал, что именно так взволновало его в этих словах. Но почему-то появилось ощущение, что прямо сейчас он упускает какой-то шанс. Ровшан Аскеров повесил трубку. *** Инна Семёнова сидела на кухне и плакала. Слезы капали в кружку и смешивались с кофе. Он ничего не сказал, не подтвердил, не опроверг. Казалось бы, нет повода для переживаний, но она уже не могла остановиться. Слишком много она сегодня нервничала, а ещё одно унижение ( а именно так она восприняла свою последнюю реплику) окончательно выбило Инну из колеи. В дверь позвонили. Скрип отодвигаемого стула. Шаги босых ног по паркету. Удивленный вдох. Щелчок открываемой задвижки замка. На пороге стоял Ровшан. Только сейчас Инна подумала о том, как выглядит. На щеках темные дорожки слез, смешавшихся с тушью, губная помада частично оставлена на кружке кофе, домашние шорты с цветочным орнаментом едва ли можно назвать приличным, а на черном коротком топе заплатка в виде утёнка. Ровшан посмотрел на девушку и впервые за вечер почувствовал себя виноватым. Она плакала из-за него? Моя гордая Инна? Это казалось невозможным. Стоя перед ним, она вся сжалась, медленно осознавая свое положение, думая, что выглядит жалко, но Ровшан считал иначе. Он вдруг понял, как по-идиотски себя повёл. Конечно, он не забыл об Инне, даже собирался посоветоваться, но его удержала гордыня. Я же мужчина, я знаю лучше, я могу справиться без неё. Могу? Правильный ответ нашелся быстро. — Прости меня Инну как будто ударили чем-то по голове. Ровшан просит у нее прощения, и не ради соблюдения формальностей. Он смотрит на нее как на исповедника, как будто отпустить его грехи может только Инна, будто…будто просит прощения не только за прошлое… Семёнова не успевает довести мысль до конца, входная дверь захлопывается, а холодные руки Аскерова обвивают ее талию. — Что ты творишь, Ровшан?! Инна пытается вырваться, но делает так не потому, что действительно этого хочет. Усталость минувшего дня резко отступает, как будто капитан, на которого она всегда полагалась, вобрал в себя все ее тревоги. — Ровшан…? Более робко, неуверенно, выжидающе… — Я пытался доказать, что чего-то стою без тебя. Ошибся. Влажные глаза Инны смотрят шокировано и нежно, в них как будто тает лёд. Мужчина наклоняется и пытается аккуратно поцеловать Инну в щеку, но в последний момент Семёнова поворачивает голову. Губы соприкасаются, и с таким усердием сохраняемая дистанция сокращается до нуля. Ровшан чувствует соленый вкус слёз. От этого факта в груди что-то неприятно кольнуло. Он не может больше себя контролировать, руки блуждают по телу и спускаются к бёдрам. Девушка рвано выдыхает. Инна сама не понимает, что делает, но знает, что не хочет останавливаться. Через несколько минут они оказываются на кухне, ещё через несколько на них не оказывается одежды. Ровшан приподнимает ее и усаживает на стол, чашка с остывшим кофе опрокидывается. В комнате душно, горький запах американо тонет в запахе мужского одеколона и мозг Инны впервые за всю эту, такую долгую, ночь отключается.