Sunshine in the morning

— Как ты? Голос обволакивает, кутает в своих тёплых объятиях, проникает в корки сознания, и заставляет выйти из неглубокой дрёмы. Волосы ещё не высохли, они зачёсаны назад изящными и тонкими пальцами, но несколько выбившихся прядей всё же свисают со лба, покрытого тонкой плёнкой испарины. — Всё хорошо, хён. Ответ прозвучал тихо, будто и вовсе не был озвучен. В комнате приятно пахло каким-то едким, но таким необходимым сейчас запахом кофе и смесью запахов двух людей. Запах пота уже выветрился, спасибо старшему, что догадался открыть окно на распашку. На улице жарко, но всё же спасительный свежий ветерок треплет прозрачно-жёлтые шторы, и уже высохшие пряди на макушке одного из парней. Взгляд шоколадных глаз перемещается с вида на природу на маленького мальчика, что лежит сейчас под боком с блаженно прикрытыми глазками. Те же тонкие пальцы зачёсывают непослушные прядки за ушки, вглядываясь в силуэт выученных назубок черт лица. Его малыш сейчас такой домашний: бархатная кожа сливается с цветом простынь и одеяла, что скрывает лишь нижнюю часть тела. Полоски света светят сквозь приоткрытую дверь, заглядывая в комнату незаметно. Скользя плавными движениями по коже, очерчивая мягкие, но сильные мышцы. Младший скидывает одеяло с себя и потягивается, оттопыривая пальчики на ногах и вновь расслабляется, раскидывая руки и ноги в стороны. Старший хихикает тихо, отодвигается немного, и парню достаётся больше места для валяний. Пряди чужие в пальцах перебирает, то поднимает, то опустит, или накрутит и отпустит. Младший нежится в кровати, ёрзает, перекатывается, и вставать с неё совсем не хочется. — Малыш, не больно? Ладони скользят по боку, обводя выпирающие тазобедренные косточки и опуская её на мягкое бедро, чуть-чуть сжимая, до мнгновенно исчезающих следов. — Немного, хён. Ответ заставляет парня встать с кровати, отложив интересную книгу, медленными шагами обойти койку и взять специальную мазь и забраться на кровать вновь с ногами. — Встань в коленно-локтевую, детка. Тот не слушается сразу, хмурится немного и отбивается не пойми от чего руками в воздухе. — Не хочу, хён. Старший хмурится, садится ближе и несильно шлёпает по его бедру. — Давай, вставай. Если тебе больно, надо смазать. Парень повинуется, сначала лениво садясь на колени и кладя верхнюю часть корпуса на скомканные простыни. Тот тянется, ну совсем как кот и приподнимает задницу, как-то вызывающе. Сидящему сзади не в первой, он хоть и следит тщательно за чужими движениями, но стерпеть может. Тот встаёт на четвереньки и выгибает спинку, задирая голову к верху. Старший опять же игнорирует, а после хватает за бёдра и подвигает к себе ближе. Вокалист ахает и опускает голову, переходя с рук на локти. Мягкий крем растирается по пальцам, а после согревается тёплым дыханием. Одна ладонь опускается на одну половинку ягодицы, чуть поглаживая. Расслабление приходит почти сразу же, только лишь от прикосновения этих прекрасных рук. Сначала надо помассировать, может, поддразнить чуть-чуть, и только после проникнуть лишь на фаланг, еле царапая острыми ногтями чувствительные стеночки. — Больно… Похоже на жалостливый скулёж, хотя Хёнджин, вообще-то, был нежен, чертовски осторожен, ведь это был первый раз, на растяжку он потратил больше времени, чем на сам процесс. — Всё хорошо, малыш, потерпи. Пухлые губы прижались к пояснице, вверх по позвонкам, пока мазь успокаивает боль. — Отдыхай, Нини. Чонин кивает и садится на колени, чуть жмурясь и напрягаясь. Хван садится перед младшим и трепетно обнимает фарфоровую фигурку. — Валяйся, я приготовлю завтрак. Скоро заживёт, просто расслабься. Ян кивает сказанным словам и лучезарно улыбается. Так хорошо становится, так солнечно на душе. Будто действительно солнце где-то в груди поселилось… Его, личное…