Приторно

      Она была настолько идеальной, что казалась ему ненастоящей... Смешно ли, Ему-то? Вот Соня была той еще сукой и шалавой, Ксеня была немного инфантильной дурочкой, а эта... эта вообще сначала казалась ему скучной серой мышью. Всегда молчит, ходит там где-то тенью. А потом он начал все чаще замечать эту тень в коридорах, и все чаще эта тень переставала быть таковой. Яркие, бордовые или красные вещи, каблуки и непозволительно короткие юбки, вкупе с милым личиком и рубашкой, застегнутой на все пуговки, затянутой под тонкой шеей форменным бантом. Рубашкой, сквозь которую прекрасно проглядывало кружевное белье.       Да, он начал засматриваться на эту тень все больше и больше. Хах, да, теперь она не тень. Теперь она Девочка-которой-хочется-залезть-под-юбку. Еще через время он начал замечать не только ее ножки, обтянутые черными колготками, но и то, что вокруг нее постоянно ошиваются парни. То Гера подойдет, то Тема на плече повиснет. А были же еще Егор, Даня и прочие Хуи-с-горы. Хрен знает, что их так притягивало. Как пчелы на мед, ей богу. Просто она сладкая. Это был первый раз, когда он подумал о том, что весь ее образ слишком сладкий, слишком идеально собранный. Но это ничуть не мешало любоваться ножками в туфлях на каблуках.       Когда она впервые ответила на его шутку, адресованную Ксюхе, он малость растерялся. У этой карамельки был очень даже острый язычок. Как-то незаметно вошло в привычку общаться с ней, а не с Ксюхой. Она не обижалась на подъебы, не смущалась пошлых шуток. Бля, да он бы был счастлив, если бы хоть пара его дружков могли отвечать ему так же, как эта конфетка. Ядовитость сочеталась с милой улыбочкой. А желание сдернуть с нее чертову рубашку вместе с чертовым бантом только крепло.       Приглашение танцевать с этой бестией вальс было заманчивым. Немного смешным было ее смущенное лицо, ведь она явно не рассчитывала на то, что все так повернется. Сбежали все партнеры? Правда? Где-то на фоне, в воспоминаниях, проносится фраза Ксюхи, сказанная пару-тройку недель назад. Что-то про то, что она его не отдаст. Ха, разбежалась, упустить из-за нее такой шанс поразвлекаться с этой малышкой? Нет, слишком уж сильно хотелось зажать эту конфетку. Вот прямо в коридоре. Прижать к стене и задрать ее юбку. Он мог поспорить, что кружево скрывается не только под рубашкой.       Задержать ее после школы, заставить пропустить автобус — легко. Заставить ее поцеловать Ксюху — тоже. Ох, а один ее взгляд, когда он говорит «А меня так же?». Он видит в ее глазах: его она хочет не так же, его она просто хочет. Но она только отрицательно мотает головой, улыбается, проводит языком по нижней губе и говорит так невинно: «У тебя же девушка есть!». И он бесится, сильно бесится, так сильно, что она даже отшатывается. Девушка?! И что, что девушка? Сейчас он хочет эту чертову Девочку-конфетку, на остальное плевать. И он предлагает показать фокус. На самом деле — чистое наебалово. И он видит по ее глазам, что она это прекрасно понимает. Понимает и принимает условия игры. Ксюха врет, что он не угадал, а вот Она честная, честно говорит «Да» и смотрит на него в упор. Ждет, что он прямо тут долг заберет? Нет, Малышка, ты еще понервничаешь.       Он обнимает ее при встречах, он шутит с ней пошлые шутки, он властно сует ей колено между ног во время танца. А она спокойна. Так спокойна, что это бесит. Сохнет по своему Егору, глазки ему строит. Вот только Егорушка слишком хороший мальчик, у него же девушка есть, так что конфетке ничего не светит. Ну ничего, долго она не продержится такой неприступной. Он продолжает прижимать ее к себе во время танца, а самого просто ведет от того, как она, миленько улыбаясь, пошлит, как профессиональная шалава. И взгляд такой, нежный-нежный, что аж приторно становится.       Когда она в шутку говорит «Еще немного, и ты расстегнешь мне лифчик», он сначала охреневает, а затем просто усиливает напор. Да, блядь, он уже просто хочет ее раздеть, хочет оттянуть ее за волосы и поцеловать, хочет… да просто хочет ее. На ее счастье репетиция заканчивается и они невинно расходятся по-домам. На следующий день он прямо перед репетицией трахает дома Соню, чтобы больше не было сдвигов по-фазе, и даже идет с ней за ручку до самого двора школы. Но нихера это не работает. На улице жарко, так жарко, что с него просто капает. Она горячая, прижимается к нему, шутит про то, что он просто течет. В ответ он, уже даже не особо шутя, вставляет что-то про то, что во всем виновато ее присутствие. Она улыбается и снова напоминает про лиф. И это будто разрешение, и он старательно расстегивает, слыша только ее шепот куда-то в шею: «Расстегнешь — сам застегивать будешь». И он идет с ней в туалет, напоминая про возвращение долга. Когда они заходят в кабинку, он идет к раковине, чтобы хоть немного остыть. Когда поворачивается, то видит уже только спину этой чертовой сладкой девочки, с поднятой вверх футболкой. И, огосподиблядь, это заводит: ровная линия позвоночника, родинка на лопатке, и белое кружево. И он пиздецки рад, что хоть руки не затряслись, потому что она — это слишком. Застегнуть, развернуть к себе, поднять за подбородок ее лицо и поцеловать. И просто блядь. Он, сука, как первоклассник, задевает ее зубами и просто задыхается. Руки сами ползут ниже спины, сами обхватывают мягкие ягодицы и она стонет. Стонет, блядь. Он отрывается от нее, потому что иначе вообще больше этого не сделает. И выходит с ней на улицу. Она поправляет футболку и делает вид, что ничего не было. Что же, играем.       Следующая репетиция не задается, потому что подготовка к выступлению в другом месте занимает все время. И она здесь. Тоже выступает. Она же чертова Девочка-конфетка, ей самое место на сцене. Он просит ее сходить за энергетиком, и она идет. Сама соглашается, сама активно пожирает его глазами и сама пишет ему. И да, черт его дернул спросить ее, девственница ли она. Это лживое «50/50» от него, на ее невинное «А ты как думаешь?». Пф, да какая из нее девственница? Если она целка, то он — верблюд. Но, похоже, что он не верблюд, а еблан. Потому что ее «да» выбивает почву из-под ног. Слишком шокирующе. Он не может уснуть, и просто разговаривает с ней. Да, пошлого много, ему даже удается уломать ее на фотку. Ага. Только в лифчике. Нихера не видно, но очень интересно. Тогда, ночью, он впервые видит, как она смущается, и почему-то это заставляет хотеть ее еще больше. Она, стесняясь, рассказывает ему о своих фетишах и его просто ведет. Девочка-конфетка любит, когда доминируют, придушивают, держат за волосы. И ему это чертовски нравится.       Он выполняет ее желания на следующей же репетиции, прижимая к себе под лестницей, целуя куда попадется, шаря руками под ее кофтой. Она не против этого, он знает. Он чувствует аромат ее волос и парфюма, этот сладкий запах шоколада и карамели. А чем еще может пахнуть эта Девочка-конфетка? Этот запах осядет на всей его одежде, он будет его чувствовать, когда вернется домой и станет расфокусировано пялиться в стену. Что его остановило? Этот небольшой ее полустон? Да, он показался ему протестующим, но с каких пор его это так просто останавливает? Почему было так важно не напугать ее? Они снова переписываются всю ночь, и он снова уламывает ее на фотку. Она шлет его нахер, и он даже мирится с этим, пока не приходит фотография. Грудь все равно закрыта руками, но тесно в штанах становится вполне ощутимо. Она говорит, что все еще пахнет им, и почему-то это приятным осознанием откладывается в мозг. Как будто заявил на нее права. Он продолжает всячески зажимать ее в школе, потому что хочет. Чуть целует в висок при встрече, немного тянет за волосы, слегка придушивает и видит, как от этого ее ведет, как учащается пульс и расширяются зрачки, и у него самого стоит. Да он почти кончает, когда в классе информатики, сидя прямо напротив него и прочитав его шуточное «раздвинь ножки», она беспрекословно подчиняется, с вызовом смотря ему в глаза.       Да, он прекрасно видит, как влюбленно на нее смотрит этот Данил, как чуть ли слюни не пускает, когда она в очередной раз потягивается или изгибатся. Вот только делает все это она для него, а не для какого-то Данила. И он совершенно не удивляется, когда она спрашивает у него, стоит ли ей пойти гулять с одним знакомым парнем. Такая глупая попытка вызвать его ревность. Хах, наивная, он прекрасно видит, что этот Данил ей не интересен даже в качестве друга. И остается абсолютно спокоен. Другое дело, когда какая-то сука рассказывает его Соне о том, что он отлучается на репетициях с какой-то шлюхой и ебется с ней в туалетах. Очередная ссора, он находит эту тварь, что разболтала, и клянется, что переломает ей пару костей, если еще хоть кто-то узнает. Почему-то неприятно царапает мысль, что из-за его репутации шалавой начнут считать Девочку-карамель.       Очередной разрыв с Соней все равно немного бьет по настроению, хоть давно уже не является чем-то новым. Но он упрямо идет на репетицию, потому что Девочку-конфетку хочется обнять. Она говорит, что все знает, и он просит ее не распространяться, потому что еще ничего не ясно. Да, он снова сойдется с Соней. Ему это очевидно. А он не привык врать ни самому себе, ни кому-либо. Пожалуй, это первый раз, когда чью-то горечь он чувствовал даже через буквы на экране телефона. Она присылает ему свои стихи, и он понимает, что эта дуреха влюбилась, вот так просто. И это немного ошарашивает. Еще больше он охреневает, когда она, мимоходом, заявляет, что тогда, в туалете, был ее первый поцелуй.       Он почти паникует, когда она пишет ему, что к ней пристают какие-то алкаши, и реально готовится бежать хоть куда, чтобы ее встретить. И тогда впервые думает, что это не окей. Еще больше он убеждается, что где-то все пошло по пизде, когда ему становится достаточно знать, что у нее все хорошо, когда он реально становится готов набить каждому хлебало, если она заплачет. Он всегда греет ее на репетициях, потому что у нее вечно ледяные руки, он всегда рядом, если ей плохо, и все катится к хуям. Он мирится с Соней, но почему-то так становится только хуже. Девочка-конфетка же говорит, что любит и ясно дает понять, что хочет, чтобы он был первым ее сексуальным партнером, но это не радует абсолютно. Он впервые в жизни трусит, и подло сбегает с друзьями, вместо того, чтобы увести ее к себе домой и поиметь. Нет, он просто коротко целует ее на улице, наплевав на всех, и идет нажираться в хлам, чтобы избавиться от мыслей.       На выпускном она волнуется, а он не может удержаться и прижимает ее к себе, коротко целуя в макушку. И абсолютно плевать, что на них пялятся. Потому что он ей нужен сейчас. Они танцуют, и косячат, но ему впервые так легко. Он улыбается, обнимает ее и у них там свой мирок, свои разговоры и своя атмосфера. Когда у ее случается паническая атака на крыльце школы, он пугается до чертиков, боится за нее, но обнимает, говорит какую-то ересь про козлов и взглядом шлет нахуй Егора, который подскочил к ним не менее обеспокоенный.       И он соглашается погулять с ней ночью, слушает ее пьяные бредни и произносит вполне осознанное «Думаю, да» на ее " ты меня любишь?». И пугается. Потому что такие, как он, не любят. Такие, как он, имеют. И он решает это остановить. Да, трусливо, но так лучше. Почти всю ночь он просто обнимает ее, утыкается ей в живот и дышитдышитдышит, старается запомнить ее запах, отложить в памяти, потому что это последний раз. Когда она сама целует его, крышу срывает, а рука сама лезет к ней в джинсы, пальцы ласкают, а она стонетстонетстонет, непроизвольно подаваясь навстречу, он оставляет ей засосы на горле, думая о том, что ее шея слишком тонкая, а она слишком хрупкая по сравнению с ним. Он почти на грани, но старается держаться, снова дышит. И прощается с ней. Целует, как в последний раз. Хотя, почему «как»? В последний. И уходит, даже не провожая.       Она продолжает писать ему каждый день, но он учится не думать о ней. Соня, работа, друзья. Ей больше нет места в этой цепочке. И у него даже хватает сил написать честное «Пропала тяга», когда она просит объяснить, что случилось. Он поздравляет ее с Днем рождения, обнимая, как раньше, и целуя в макушку. И она пахнет так же приторно, как всегда.       Он знает о ее проблемах, но делает вид, что ничего не видит, когда она в приступе страха оседает на землю. Ему все равно, это приторная сладость ему приелась. Да, он совсем не скучает по ее приторному парфюму, отдающему горьким шоколадом, по ее волосам, пахнущим карамелью, по ее рукам, в которые, кажется, въелся запах ягодного антисептика и бананового крема. Он не скучает по ее приторным губам, по тихим стонам. Нет, не скучает. И даже не вспоминает об этом.       Он видит ее в августе с каким-то парнем, и нигде ничего не екает. Она больше не интересна, он не скучает и не думает о ней. А в сентябре он узнает, что скучать больше и не по кому. Ханахаки. Она даже умерла от приторно-ванильной романтичной болезни. Он старается забыть об этом, ведь она ему никто, но рука отчего-то тянется к чертовым грейпфрутовым карамелькам, которые она всегда носила с собой, и почему-то эта приторная сладость не кажется мерзкой.       Впервые, наверное, он чувствует себя диабетиком, которого убила одна маленькая конфета.