I'll Take Your Dead

Чайковский обладал неимоверным стремлением к постоянному совершенствованию и неуёмным полётом фантазий, смело и лаконично вплетал в свое творчество на первый взгляд совершенно несовместимые мелодические обороты. Смелость и маниакальная одержимость музыкой сделали его по праву одним из величайших композиторов на все времена. Чайковский — несменное вдохновение Стефано Валентини. Именно в его произведениях брало начало его вдохновение, именно его подход к творчеству изящно вплетался в видение мира Стефано и его творчество, придавая ему мелодичности и плавности. Именно его композиции всегда были на фоне, когда Стефано принимался за работу. Сейчас — тоже. Яркая вспышка на мгновение освещает тускло-освещённое помещение, Стефано откладывает фотоаппарат в сторону и внимательно разглядывает свою новую картину; изящно гнёт кисть, вырисовывая тональность, словно дирижёр, и улыбается едва различимо, удовлетворённый тем, что пока получается. Перед ним — девушка, красивая. Утончённая и гибкая столь же, сколь и рябина, столь же изящная и привлекающая взгляд своей изысканной простотой. Тонкие, но прочные нити тянутся от потолка и стен — к её фигуре, оплетают запястья, талию, ноги. Удерживают на весу, как самую красивую куклу: элегантной небрежностью, позволяя застыть ей между жизнью и смертью. Если долго смотреть, то можно увидеть, как она кружилась в манящем танце заученных движений, привлекая к себе всё внимание, наслаждаясь им, как стоящий за ней позади — бросает вагу, теряя к ней интерес, и она безвольной марионеткой застывает, жаждущая продолжения, чужих взглядов; лишённая их. Стефано подходит к ней ближе, лаской оглаживает скулу девушки, заглядывает в застывший хрусталь глаз и улыбается явственнее. Она прекрасна. Он вытаскивает из-за пояса нож, лезвием с нежностью очерчивает острые ключицы и медленно проводит языком по губам. Он сделает её ещё прекрасней. Самой красивой из всех своих предыдущих работ. Острие легко вспарывает кожу, багровая кровь густыми разводами стекает по щеке, аляпистым контрастом выделяется на светлой коже, Стефано аккуратно вырезает левый глаз, перекатывает его между пальцами и опускает его в банку с формалином, наполненную такими же — другими — почти до краёв. Стефано придирчиво оглядывает девичье лицо и тихо выдыхает: стирает разводы крови, поправляет ей макияж; срезает стебель пышной розы алого цвета наполовину — аккуратно, с особой педантичностью вставляет её в пустую глазницу и отходит на несколько шагов назад, придирчиво оглядывая проделанную работу. Чужой глухой стон заставляет отвлечься, повернуть голову в сторону, откуда доносился звук. Стефано тянет губы в более явной улыбке, в более — хищной. — Пришёл в себя? Хорошо, — искренней заботой в голосе, — как вы себя чувствуете, детектив? Детектив — дёргается, резко поднимает голову, фокусирует взгляд на Стефано. И от взгляда, переполненного ненавистью и смятением, неприкрытой злостью и раздражением, желанием убить — волной жара обжигает грудь: тот огненной саламандрой теплится за рёбрами, когтями цепляется за кости, готовый вот-вот вывернуть их, пробить грудину. Стефано не отказывает себе в искушении — тянется к фотоаппарату, разглядывает его через линзу фотоаппарата и нажимает на кнопку спуска. И только после этого, вернув его на место, подходит ближе, неторопливо, с присущей аристократу грацией. Себастьян жмурится от яркого света, вжимается спиной в спинку стула, симфонию разбавляют ругательства на чистом испанском и Стефано медленно выдыхает: сделайте это ещё раз, детектив, — но мыслей своих не озвучивает, со снисходительной усмешкой наблюдает за тем, как тот пытается вывернуть руки из прочных пут. — Прошу, Себастьян, не делайте лишних движений, — мягкой просьбой, — вы можете содрать кожу на руках — не хотелось бы портить столь драгоценный материал, — укором в голосе, внимательным взглядом пытливым, любопытным. Запястья детектива — стянуты джутовой верёвкой алого цвета за спиной, за спинкой стула, в несколько оборотов, аккуратно, выверено, высотой точно в двенадцать сантиметров — закреплены прочным узлом. Стефано очень старался сделать всё так, как надо, не допуская небрежности. Стефано очень дорожит Себастьяном: он — его драгоценная жертва, коей уготована честь стать величайшем шедевром по итогу. Но не сразу. Далеко не сразу. Он обходит его, становится за спиной, опускает ладони на чужие напряжённые плечи и склоняется ниже: — Не правда ли она прекрасна, Себастьян? — Тепло выдыхает на ухо, поднимая взгляд, устремляя его на работу, от которой пришлось отвлечься — вместе с ним. Конечно, ей не доставало финального штриха, но даже так — она была, безусловно, хороша. Стефано, конечно, понимал, что Себастьян далеко не сразу будет готов согласиться с ним: но над этим — он тоже поработает. Медленно и терпеливо, скрупулёзно, пока не добьётся своего.