***
Питер уверен, что Тони всё знает. И даже думает, что Тони отчасти осуждает. То есть нет, вы не подумайте, у них всё хорошо. Насколько вообще может быть хорошо в отношениях, где один из партнёров категорически отказывается раздеваться, в результате чего весь их секс превращается во взаимные потирания друг о друга через одежду с обилием объятий и поцелуев. Питер не даёт трогать себя, каждый раз убирает руки Тони, позволяет себе только тереться о самого Старка через одежду, полагая, что Тони прекрасно понимает, почему. Старк, надо сказать, довольно быстро принимает правила игры и никуда руками не лезет, предпочитая дразнить Питера прикосновениями к низу живота, пояснице и ягодицам. И для Питера причины более чем ясны. Очевидно же, что Старка не слишком устраивает набор гениталий в штанах своего любовника. И Паркер даже удивился бы этому, потому что ну ведь у Тони Старка было такое множество девушек, что его не должны смущать вагины, но только Тони Старк – человек абсолютно непредсказуемый, в том числе и по части сексуальности, а Питер – подросток с диагностированной трансексуальностью, так и не разрешенным за всю жизнь кризисом самопринятия и заниженной самооценкой, который делает для себя неутешительные выводы: Тони, начав встречаться с юношей, всё же ожидает в чужих штанах чувствовать член. А вот трогать увеличившийся из-за гормональной терапии клитор никто не пожелает, сам Питер в том числе. Питеру каждый раз неловко, когда он трется об Тони своей пародией на пенис, непрочно сидящей в обтягивающих трусах. То есть нет, фаллопротез прекрасно держится при обычных нагрузках, и даже в своем паучьем костюме Питер умудрился приноровиться устраивать его максимально органично, насколько это возможно, но вот от трений в повседневной одежде обманка любит неудобно сползать. Да и нужно ей сползти немного выше, чтобы Питер от этих потираний удовольствие получил. И каждый раз, когда это происходит, не верящий в бога Питер повторяет про себя одну и ту же мантру: «Хоть бы он не заметил». Потому что если Тони заметит, то это будет катастрофа. Да, Тони максимально нежен с ним, да, Тони всегда ласков, да, Тони настолько заботлив, что Питеру сводит зубы, а мысли о своей недостойности приходится настойчиво отгонять, но при этом Тони – это, блин, Тони Старк, который шутит каждый раз, когда встречается с чем-то неожиданным. И Питеру совсем не хочется ощутить эту защитную реакцию на себе и стать объектом язвительных и насмешливых шуток. А Питер не сомневается, что ровно так и будет, потому что он настолько погружен в это состояние дисфории, что подспудно ждёт ото всех самого худшего. Ему было тяжело принять просто интерес Старка к себе, он до сих пор иногда ловит себя на мысли, что не удивится, если это всё розыгрыш, так что совсем неудивительно, что столь острую для себя тему перехода он воспринимает ещё хуже.***
Питеру, на самом деле, нравится, как развивались и развиваются их отношения. То есть, с одной стороны, он перманентно находится в противоречивом состоянии, почти постоянно думает о том, как ему неловко находиться в своем нелепом, неправильном, неподобающем женском теле рядом с идеальным Тони Старком, но при всём при этом, ему от того, какими глазами на него смотрит Тони, хочется визжать от счастья как самая настоящая девчонка. И да, это сравнение каждый раз забивает ещё один гвоздь на крышке его гроба. Особенно, когда оно периодически проскальзывает в речи Тони, пусть и обычно как-то завуалированно. Очевидно ведь, что Тони не видит никакой проблемы в том, что восхищается изящностью его тела. Или в том, что иногда дарит Питеру какие-то подарки, ухаживая, как за женщиной. Или даже в том, чтобы иногда носить Питера на руках или трогательно обнимать его, шепча всякие нежности на ухо, усадив Паркера между своих ног и оперев на свою грудь. Очевидно, что Тони считает это комплиментами, считает это чем-то обыденным. Тони, наверное, кажется, что он этим подбадривает Питера, делает его жизнь чуть лучше. Питера, которому от каждого напоминания о том, что он заперт в этом женском теле, хочется удавиться. И оттого, насколько Тони далёк от всей этой проблемы перехода, Питеру иногда становится дурно. Он, наверное, никогда не сможет объяснить Старку, что с ним. Он себе-то это объяснить при помощи психотерапии едва ли смог, а тут придется изъясняться перед самим Тони Старком, который очень любит разносить в пух и прах всё, что кажется ему недостаточно правдоподобным. Питер теряется во всём этом. Он получает столько всего хорошего и замечательного от Тони, что впервые его жизнь кажется ему хорошей, что впервые решение сделать операцию даже на мгновение хочется отложить, но потом Питер вспоминает, как стыдно ему каждый раз оттого, что они уже год с Тони топчутся на месте в плане секса, и мысли о своей неправильности возвращаются на своё привычное место. Тони говорит, что всё нормально, Тони говорит, что им некуда торопиться, Тони говорит, что понимает, что Питер не готов на такой серьёзный шаг, и Питеру хочется плакать из-за того, насколько неверно его понимает Тони. Питер не готов не потому, что это будет его первый раз с мужчиной да и вообще – нет, Питер не готов потому, что у него силиконовая обманка вместо члена, большой клитор, доставляющий неудобства, потому что всё ещё является клитором, из-за чего подрочить его как член не получается, и набухающие и намокающие от возбуждения половые губы. Он не готов потому, что течет от присутствия Тони так сильно, что хоть бельё выжимай, отчего приходится перед каждой встречей со Старком надевать двое трусов, надеясь, что так через штаны Тони не почувствует жар и влагу. У Питера зашкаливает либидо из-за гормональной терапии, но он даже не может подрочить, потому что трогать себя он забросил ещё в четырнадцать, только попытавшись. И перебороть отвращение к своим первичным половым органам он так и не смог.***
Питер помнит, как он был рад, когда Тони обратил на него внимание. Помнит, как он сам был рад, что смог наконец-то почти полностью отдаться этим чувствам к Старку. Это произошло после удачно завершившийся за год психотерапии, начала гормональной терапии и, самое главное, операции по удалению груди. Операции, о которой Питер грезил с тех пор, как его грудь начала расти. Ему повезло – грудь доросла всего лишь до первого размера, легко скрывалась за утяжкой, так что даже в самодельном паучьем костюме не доставляла проблемы. И потому и стала огромной проблемой после появления Тони Старка в жизни просто подростка Питера Паркера. В обтягивающем костюме от самого Старка эластичные бинты было видно, а оттого пришлось в срочном порядке раскошеливаться на качественный байндер. Хорошо хоть, фаллопротез на тот момент у Питера уже был, и ему не пришлось хоть по этому, ещё более неприятному и больному поводу унижаться. Байндер оказался настолько удобным в ношении, что на какое-то довольно даже продолжительное время Питер забыл об этой части своего проблемного тела. Ровно до тех пор, пока не проебался с паромом. Тогда, из-за того, каким разочарованным Старк выглядел, Питер резко вспомнил всё, что его беспокоило раньше. Он, так отвлеченный патрулями и супергеройством, будто с головой погрузился обратно в то болото гендерной дисфории, в котором он жил до укуса. Смотря в злые глаза Тони, Питеру хотелось сигануть с той несчастной крыши не просто от стыда, чтобы больше никогда Старку не показываться, но и чтобы уничтожить это мерзкое чувство нахождения не в своём теле. Ведь если не будет тела, то не будет и проблем, верно? И тогда, переодеваясь в запертой ванной комнате у Тони дома, Питер чуть не плача от безысходности, надеялся, что тут нет камер, и Тони его постыдную тайну в виде байндера на груди не узнает. Пообещав себе, что он больше никогда не подведёт Старка, Питер смог на чистом упрямстве и желании доказать себе, что он не какой-то там слабак и не дамочка в беде, сначала найти Стервятника, потом выбраться из-под завала – хотя честно, несколько мгновений он раздумывал над тем, чтобы остаться там и умереть от истощения например, ибо настолько сильно он хотел, чтобы всё вот это закончилось, – а потом и одолеть самого Стервятника. Тони, судя по последующему предложению вступить в ряды Мстителей, посчитал эти поступки Паркера желанием доказать ему, Старку, свою полезность, однако сам Питер тогда даже без помощи психотерапевта, с которым и эту ситуацию он тоже прорабатывал, знал, что сделал он это всё по большей части для себя. Потому что геройство помогало ему держать эти деструктивные мысли в себе, потому что когда он переодевался в костюм, он переставал быть нюней-подростком с нелюбовью к себе и желанием сменить пол, а превращался в не просто дружелюбного соседа, а в героя для самого себя. Ведь если он с лёгкостью может одолеть любого злодея, то и своих демонов ему тоже удастся подчинить, не так ли? И потом, то, с каким восхищением на него смотрел Тони при успешных операциях, льстило Питеру донельзя. То есть, конечно, сначала его ужасно бесило, что Тони не давал ему влезать в крупные разборки, но, во-первых, это было недолго и даже хорошо, потому что силы Питера уходили на вот это недовольство, а не на попытки обыденно принизить себя, а во-вторых, стоило Паркеру показать, на что он способен в своем обычном старом костюме, который Старк воспринимал не иначе как личным оскорблением, так сразу после этого Тони смилостивился. Видимо, посчитал, что лучше всё же возглавлять безобразие. Да, пусть это закончилось многочисленными маячками, однако без необходимости Тони в личное пространство не лез, за что Питер был ему благодарен. А потом, когда Питер немного повзрослел, а, главное, чуть устаканил всё в своей голове, когда он путем психотерапии перешёл от ненависти к себе к относительно стойкому и взвешенному желанию измениться – вот тогда Тони и обратил на него свое внимание. И Питер даже и представить не мог, что подобное его сможет подкосить. Что вместо того, чтобы радоваться и окунуться в эти отношения, Питер будет вынужден постоянно думать о том, как он выглядит и как ведёт себя, чтобы просто не спалиться. И да, конечно он считал, что Тони знал, ведь как он может не знать, вся информация о биологическом поле и начале прохождения гормональной терапии есть в личном деле Питера, которое хранится у Пятницы. А Старк ведь тот ещё заботливый папочка в этом смысле, так что Паркер был уверен, что Тони всё уже досконально изучил и сделал для себя выводы. Но палиться перед ним всё равно было страшно и всё равно не хотелось, потому как Питер считал, что Тони, замечательный, заботливый, уставший и любимый Тони заслуживает всего самого лучшего. А как Питер может быть лучшим, когда он заперт в ненавистном теле? Потому ему и приходилось усиленно делать вид, что всё в порядке, и при этом не забывать отдаваться Тони со всей страстью, лишь бы тот не заподозрил чего неладного.***
Но естественно, Тони не знал.***
Питер, в какой-то момент устав от того, что в сексе у них не заходит ничего дальше простых обжиманий и поцелуев, решил попробовать что-то новое. И если пустить к себе в штаны он Тони не мог, то вот забраться к нему – запросто. Конечно, он начал просто с руки в белье. А потом, как-то забывшись из-за высокого либидо, даже не заметил, как несколько раз спустя уже стоял перед Тони на коленях и откровенно любовался, усиленно стараясь сделать вид, что восхищается он вовсе не потому, что видит идеальный пенис. Наверное, это даже иронично, что в тот, первый раз, несмотря на зашкаливающее либидо, подстёгивающее и почти что буквально требующее просто взять в рот, Питер мог думать только о том, как бы он хотел себе такой же член. Потому что в члене Тони всё было идеально, от головки до основания, от изгиба до формы головки, от ширины до длины. К счастью, Тони ничего такого не заподозрил – наоборот, он подумал о душевном состоянии Питера, пусть и в другом смысле, и попытался Паркера поднять, сказав, что всё понимает и всё нормально, и что Питеру не обязательно что-то сейчас делать, если он того не хочет, на что Питер только недобро зыркнул глазами и решительно насадился на член. Не полностью, конечно, пусть и с минимумом разумных мыслей в голове, но он всё-таки не стал даже пытаться заглотить до конца, однако сосал он с такой страстью, что Тони не оставалось ничего, кроме как покорно принять действия Питера. Питер, честно сказать, во всю наслаждался. Он даже не представлял, что держать тяжёлую, крупную головку во рту будет так приятно, не мог и подумать, что челюсть будет ломить такой сладкой болью, не мог даже предположить, что это станет в конечном счёте его любимым занятием. То есть нет, он знал и чувствовал, что его либидо даёт о себе знать, но как-то не подозревал такие масштабы проблемы. Тони даже в какой-то момент пытался завести разговор о взаимных ласках, однако Питер обрубил эти обсуждения на корню, сказав, что сейчас хочет так. А Тони ведь уважает его желания, не так ли? На том, по итогу, и договорились. А Питер старался просто не задумываться о причинах подобной страсти, потому как ему, после уже полутора лет психотерапии, не хотелось портить такие моменты мыслями о том, что это не из-за либидо и любви к Тони всё, а из-за нереализованного пока что желания иметь другое тело.***
Питер даже не ожидал, что вечер, который начинался так хорошо, закончится такой катастрофой. Поначалу всё шло отлично: Тони заехал за ним после практики без предупреждения, однако наученный уже такими неожиданными визитами Питер просто отлучился в туалет, где надел на себя вторые трусы, чтобы чувствовать себя комфортнее в обществе Старка; свозил поесть в какое-то тихое местечко – шумные места Питер совсем не любил, как и общество людей в принципе, ему было слишком некомфортно от ощущения чужих взглядов на себе; а потом вывез его в уютный и абсолютно безлюдный уголок в парке с выходом на набережную, где они вдвоём сидели у воды, опустив в неё ноги, и просто болтали обо всём на свете и ни о чем одновременно, периодически отвлекаясь на поцелуи и объятия. Питер был против какого-либо секса в таком месте, однако желание от поцелуев Тони в шею только разгоралось, в результате чего немудрено, что им пришлось уйти с насиженного места и спрятаться в машине. Питер, вообще-то, надеялся доехать до дома, где можно было безопасно сходить в душ и переодеться снова, потому как в белье уже противно и некомфортно хлюпало, однако машина была на автопилоте, а весь салон пропах Тони, а стекла были затонированы, а высота позволяла без проблем оседлать Тони – в общем, в итоге всё привело к тому, что Паркер, оседлав Тони, не мог перестать кусать и целовать его, а Старк, в свою очередь, не переставал гладить Питера по всему, до всего мог дотянуться. И, конечно же, в таком замкнутом и небольшом пространстве Питеру в конечном счете стало душно и жарко, и от футболки захотелось избавиться. И в тот момент он был так поглощён Тони, так восторжен проведенным с ним вечером, так хотел просто прижаться к голой груди Тони, с которого он уже давно стянул рубашку, что никаких мыслей о том, что делать этого категорически нельзя из-за шрамов на груди как-то и не было. Там и шрамы уже затянулись, и гормональная терапия давала свои плоды, и психотерапия была настолько полезной, что Питер стал значительно меньше беспокоиться обо всём этом. Однако, только стянув футболку и посмотрев на Тони, он понял, какую ошибку совершил. Тони, который до этого в такой степени оголённым Питера никогда не видел, естественно прикипел к нему взглядом. И естественно нахмурился, увидев шрамы на груди, ни о существовании которых он не знал, ни о причинах. И Питер, отвлёкшийся из-за того, что Тони отвлёкся, не сразу даже понял, почему так тихо. А, приоткрыв глаза, захотел тут же сгореть от стыда. Как он мог забыть обо всём этом! О том, что шрамы видны, о том, что Тони их не видел, о том, что не хотел их демонстрировать ровно потому, что не хотел такой реакции! Тони уже набрал воздуха, чтобы что-то спросить, но сделать ему этого Питер не дал. Вместо того, чтобы дожидаться язвительных и уничижительных шуток, на которые Тони только и будет способен в такой ситуации несмотря на всю любовь к Питеру – и Питер его не винит, Питер знает, что такое защитные механизмы, спасибо психотерапевту, – Паркер, подхватив футболку, пулей вылетел из машины, коря себя за то, каким дураком он был. Всё, плакали теперь отношения с Тони, он теперь не посмотрит даже в сторону Питера после такой ошибки. В планах Паркера вообще не было демонстрации даже признаков своего изначального биологического пола – он хотел свести шрамы лазерной коррекцией, и он уже почти мог это сделать, оставалось подождать всего пару месяцев до всего скопа операций по смене пола, как раз подготовительная гормональная терапия почти закончена, но в итоге из-за своей же тупости он всё испортил. Испортил такие хрупкие отношения с Тони, испортил себя самого, сделал себя слишком уязвимым, позволил себе отпустить контроль. Тони-то, наверное, думал, что Питер уже совершил переход, потому что Паркер очень старался не выдать себя ничем, а теперь вот знает правду. И конечно же обескураженной такой ошибкой и унижением Питер не видел несостыковок в своих суждениях – нет, он просто накручивал себя, как делал это раньше, и как вроде бы перестал, но видимо вредная привычка не была полностью искоренена несмотря на вроде бы совершившееся хотя бы частично принятие себя. И конечно же Питер, охваченный своими мыслями, не слышал ни окликающих криков Тони, ни шума от его бега – Паркер только почувствовал руки на своих плечах и увидел чужие ботинки. Подняв полный невыплаканных ещё слёз взгляд, Питер всё же не смог удержать этот поток, слишком измотанный такими сильными эмоциональными переживаниями. И Тони сделал ровно то, что отравленный деструктивными мыслями мозг Питера отрицал, как самое несбыточное, – просто притянул подростка в свои объятия и позволил плакать в своё плечо. Что было бы чертовски неудобно, если бы Тони не встал на мысочки, а Питер бы не сгорбился – всё же, разница в росте у них была не в пользу идеального Тони Старка. Питер всё плакал и плакал и никак не мог остановиться, выплакивая всё то, что копилось в нём долгие полтора года с тех пор, как он начал гормональную терапию, с тех пор, как он пошел на поправку. Тони же просто гладил Питера по спине, никак происходящее не комментируя, за что Питер был ему невообразимо благодарен – шутки в таком состоянии он просто не выдержит, и так вон его размазало от таких эмоциональных скачков. – Давай пойдем в дом, – Тони подаёт голос только тогда, когда Питер перестаёт задыхаться от слёз, очень чутко улавливая момент, когда истерика закончилась, оставив после себя только тоску и гудящую голову. И Питер рад бы подумать, что Старк такой идеальный и так хорошо понимает его, но только вот он знает, что Тони абсолютно не эмпатичный, и что он, скорее всего, просто устал стоять вот так, обнимая непутевого плачущего подростка. Питер согласно кивает, отстраняясь от Тони и пытаясь незаметно вытереть лицо, однако Тони и тут вносит свои коррективы: он накрывает ладонями щеки Питера и заставляет его посмотреть на себя, и от того, сколько беспокойства подросток видит в чужих глазах, его начинает мутить. Потому что Тони Старк не должен так переживать из-за неустойчивого эмоционально ребенка, Тони Старк должен получать от этого ребенка всю любовь, на которую тот способен, а не уделять ему внимание и проявлять заботу во время истерики. Тони помогает Питеру утереть лицо и прикасается губами к его щекам и губам, видно силясь успокоить. Вот только Питеру от всего этого становится иррационально хуже, потому что он не девчонка, чтобы ему слёзы утирать. Но сил попросить Тони перестать нет. Старк, убедившись, что Питер хоть немного успокоился, тянет его в сторону дома. И, вау, Паркер и не заметил, как они доехали до особняка Тони, настолько он был увлечен им в машине и собой после на улице.***
Тони заводит его в дом, кажется, намеренно не включает свет, возможно, почувствовав, что Питеру сейчас совсем несладко и некомфортно. Хотя догадаться было, наверное, и не сложно – Питер идёт позади, обхватив себя руками, всем своим видом демонстрируя, насколько ему не хорошо. Тони заводит его в свою спальню, которую Паркер видел уже столько раз, но сегодня всё воспринимается иначе – острее. Питер не может избавиться от мысли, что Тони, такой невозможный и страстный в машине и обескураженный после, возможно, предполагал сегодня получить хороший секс, может, даже, больший, чем обычно. И Питеру от того только хуже. Тони всё ещё не включает свет, и Питер благодарен ему за это – он всё ещё не хочет, чтобы Старк видел его заплаканное и распухшее лицо и щуплую фигурку. Тони усаживает его на кровать и смотрит беспокойно. – Мы можем обсудить это? – Тони заботливо интересуется, и Питер, если честно, не особо хочет обо всём этом говорить, но понимает, что это необходимо. Хотя бы чтобы Тони не смотрел на него так. И Питер бы и рад ответить нормально, но какие-либо звуки, кроме хрипов, его горло отказывается издавать, в результате ему остаётся только кивнуть, словно он китайский болванчик. Они сидят ещё какое-то время в тишине, когда Тони снова подаёт голос, стараясь не смотреть на Питера. И Питер, конечно же, считает, что это потому что Старк испытывает к нему отвращение. Только Паркер не может для себя определить, по какому именно поводу, потому что уже совсем запутался. – Так, ладно, ты, видимо, говорить не хочешь, – Тони вздыхает и трёт лицо ладонями, и Питеру стыдно, что он довёл Старка до такого состояния – Старка, которому, вообще-то, должно быть до лампочки до чужого эмоционального состояния. – Что это за шрамы на твоей груди? – Тони поднимает уставший взгляд, и Питер понимает, что сам Тони тоже запутан и, может быть, даже напуган, но выдавить при этом подросток из себя ничего не может. Из-за чего Тони продолжает, не дождавшись ответа. – У тебя был рак? И Питера так удивляет это предположение и то, с какой заботой и почти что жалостью смотрит на него Тони, что он просто не может удержаться – он вскидывается, смотрит недоуменно, а потом бросается Старку на шею, отчаянно мотая головой и снова пряча лицо у него на плече. Тони хватает только на неловкие ответные объятия, но Питер не отстраняется, вцепляясь намертво, причитая без остановки: – Нет, Тони, что ты, какой рак, господи, откуда ты это вообще взял, мне всего двадцать, откуда у меня вообще мог быть рак, – Питер шепчет заполошно, проглатывая буквы из-за того, с какой силой у него дрожит от напряжения челюсть, и радуясь, что хоть слёзы течь перестали. – Нет, Тони, это не рак, – Питеру стыдно оттого, как расслабляется в его объятиях Тони, потому что он знает, что это ненадолго, потому что следующая новость вряд ли вызовет облегчение. Питер выжидает, пытаясь собраться с силами и выбрать правильную тактику дальнейшего разговора, в то время как Тони его даже не торопит, просто поглаживая Паркера по спине, отвлекая от сумбурных мыслей и помогая успокоиться. – Тони, ты, – Питер отстраняется, чтобы смотреть Старку в глаза, чтобы чувствовать себя уверенней, чтобы встретить своих демонов лично, но беспокойство и столь очевидные интерес и нетерпение, буквально написанные на лице Тони, уверенность с Паркера немного сбивают, – ты знаешь, какой у меня пол? – и Питеру больно смотреть на то, каким недоуменным становится Тони. Кажется, он не знал. По крайней мере, эти непонимание, удивление, неверие и озарение, последовательно сменяющие друг друга, свидетельствуют об этом довольно ярко. – Ты?.. – Тони хмурится, окидывая Питера каким-то новым, полным понимания взглядом, на который Питер только кивает, снова обхватывая себя руками, бессознательно пытаясь закрыться. – Хочешь сказать, – Тони отводит взгляд в сторону, как делает всегда, когда о чем-то напряженно думает, – что ты родился не мужчиной? – Старк смотрит Питеру в лицо, неверяще поднимая брови, а Питер лишь кивает в ответ, не смея поднять глаза на Тони – ему слишком некомфортно. Незнание Тони открывает абсолютно новые поводы для беспокойства – ведь если он не знал, что Питер родился женщиной, то значит, видимо, не смотрел внимательно лично дело Паркера. А если это так, то и находящуюся в конце информацию о здоровье Тони тоже мог пропустить. А значит, он и вовсе не знает, что там сейчас у Питера с телом. И теперь всё как-то ещё хуже. Ведь Тони не знает, на какой стадии перехода Питер находится – господи, да Тони, которому всегда было плевать на всю эту психологическую муть, может вообще не знать, что такое переход! А значит, наличие вагины в штанах Питера и неестественно большого клитора могут его отвратить настолько сильно, что он будет с радостью вспоминать времена, когда они с Питером не зашли так далеко. Тони молчит так долго, что Питеру хочется уже исчезнуть отсюда. Он так хотел, чтобы их отношения были идеальными! И самое обидное, что до идеальности ему не хватило всего лишь пары месяцев, через которую он должен был завершить переход. – Почему ты, – у Тони срывается голос, ему приходится сглотнуть ком в горле, чтобы продолжить, – почему ты не сказал мне? – он смотрит на Питера настолько потерянно, что Паркеру резко становится стыдно. Теперь Тони явно расстроен тем, что Питер ему не доверил свою тайну, и от этого хочется на стенку лезть. – Я и не скрывал. В личном деле содержится вся информация о моем биологическом поле и назначении гормональной терапии, – Питер хотел бы равнодушно пожать плечами, но только вот он сидит, обняв себя руками, и снова чуть не плачет. – Извини, – Тони вздыхает, смотря в сторону. Всё лицо у него такое осунувшееся, что Питеру хочется окружить Старка заботой, как тот делал постоянно с ним. – Я не знал. Они сидят в тишине какое-то время, и Питер правда не знает, сколько – он настолько погружён в свои невесёлые мысли, что и так не очень хорошие внутренние часы сбиваются окончательно. Тишину нарушает только судорожный, рваный вздох Питера, который вырывается у него непроизвольно из-за количества противоречивых мыслей в голове, которые всё никак не удаётся систематизировать, и который привлекает внимание Тони, заставляя его взглянуть на подростка немного иначе. – Эй, я надеюсь, ты там не думаешь о каких-нибудь глупостях? Например, о том, что я теперь к тебе как-то хуже отношусь? – Тони пододвигается к Питеру ближе, поднимает его лицо и ждёт, когда Питер поднимает на него заплаканные глаза. – Что бы с тобой ни происходило, для меня это не проблема. Я полюбил тебя таким, какой ты есть. И кем ты родился – абсолютно не важно, – Тони так поглощен этими переживаниями за подростка, что даже не замечает, как впервые напрямую говорит Питеру о том, что любит его. В отличие от Питера, для которого эти слова воспринимаются лучом надежды в этом его отвратительно темном и тяжелом состоянии. – И даже, – Питер сглатывает, решаясь, и зажмуривается, лишь бы не видеть реакцию Тони на вопрос, – и даже то, что ниже пояса я всё ещё женщина, не важно? – Питер ненавидит себя за свои слабости, но не может им сопротивляться: он не может остановить слезы, стекающие по щекам, не может взять под контроль скривившиеся губы и нахмуренные брови, не может не думать о том, что вот сейчас сказка разрушится и Тони возьмёт свои слова обратно. Однако у непредсказуемого Тони Старка и на эту ситуацию диаметрально противоположный взгляд: – Настолько не важно, что мне не терпится наконец добраться до тебя и отсосать тебе, – Тони наклоняется к Питеру ещё ближе, томно шепча своим голосом с хрипотцой на ухо, заставляя сердце Питера сделать кульбит и забиться в грудной клетке с бешеной скоростью. Он в неверии распахивает глаза, на что Тони только усмехается и нарочито медленно облизывается. И Питер не знает, почему Тони использовал именно слово ‘отсосать’, но за него он ему отдельно благодарен, потому как если бы Тони сказал ‘отлизать’, так ясно обозначив женский пол Паркера, то тот бы взбесился и ушёл из этой спальни сразу же. Потому что он ведь не женщина.***
В тот раз, однако, Питер отказывается от подобной акции, посчитав, что не хочет в таком разбитом состоянии вообще заниматься сексом. И он даже был бы удивлен, что его высокое либидо позволило ему принять такое решение, если бы не понимал, что количества стресса, которое он получил в тот день, у кого угодно отобьет любое желание, кроме спокойных объятий. И, к счастью, Тони решение Питера принимает, как и всегда. И Паркер, наверное, впервые позволяет себе мысль, что, может быть, он всё же заслуживает всего этого? Пусть чуточку, но заслуживает? Потому что, ну, если Тони с такой уверенностью говорит, что всё нормально и Питер замечательный, то, может, это и правда так?.. Почему-то тот разговор с Тони не сразу, но расставляет всё по местам. После него Питер наконец начинает всё воспринимать не так остро и не исключительно через призму своей заниженной самооценки, которая, между прочим, под руководством психотерапевта и полными нежности и любви взглядами Тони наконец начала подниматься со дна. После него они с Тони начинают наконец-то говорить хотя бы о чувствах Питера, о его отношении к себе, потому что Тони же любит во всём разбираться, так что молодой любовник с огромным багажом психологических проблем для него не становится исключением. И Питеру правда приятно думать, что ему становится значительно лучше, что он себя начинает считать не таким уж и ущербным из-за Тони, который так старается радовать своего мальчика, а не из-за гормонов, успешных сеансов и наконец отступившей хоть на немного дисфории. Потому что важность Тони во всём этом процессе отрицать бесполезно, ну правда. Питер думает всё же не развивать их секс с Тони дальше, намереваясь дождаться перехода, чтобы предстать перед Старком идеальным, однако высокое либидо и природное любопытство, получившее волю в связи со снизившимся количеством переживаний, вносят свои коррективы. Тони идеальный, Тони поддерживает Питера, Тони совсем не осуждает, Тони всеми силами показывает, что примет Питера любым, но Паркер всё равно хочет завершить переход. И Старк и это принимает, совсем не настаивая. И в итоге Питер, находящийся под впечатлением от такого заботливого и нежного Тони, всё же сдаётся своим желаниям. Пусть постепенно, но сдаётся. Начинает он с чуть более смелых потираний об Тони сквозь одежду, а в итоге это всё как-то само собой заканчивается тем, что Питер лежит на постели в спальне у Тони с раздвинутыми ногами и приспущенным бельём, а Старк, нависающий над ним, немного напряженно всматривается в его лицо. И Питер, честно сказать, не особо помнит, как не просто сегодняшнее свидание закончилось этим, а как вообще его пробудившаяся пару недель смелость привела его к такому. Развязнее и всё непристойнее потираясь о Тони, позволяя ему трогать себя через одежду, позволяя ему ласкать свою грудь с не потерявшими чувствительность сосками и позволяя себе бесстыдно тереться о стояк Тони сквозь бельё, Питер совсем не предполагал, что в итоге это приведёт вот к этому, потому что подпускать кого-то к себе Питер слишком стеснялся, смущаясь своих гениталий в принципе. Но, на удивление, Питер совсем не против. Более того, он очень даже ‘за’, и впервые в жизни ощущение смазки на бёдрах его не отвращает, но возбуждает ещё больше, заставляя дрожать от нетерпения. Питер смотрит в глаза Тони, и ему кажется, что он видит там целые вселенные, настолько крупными кажутся зрачки, настолько опьянённым кажется Тони, настолько это всё вместе производит впечатление на Питера, который из-за своего возбуждения даже мысли толком связать не может. Впервые возбуждение воспринимается настолько сильно, впервые Питеру кажется, что он и не он вовсе из-за того, такая сильная дрожь его охватывает, впервые за всё время их отношений с Тони он может думать только о том, чтобы кончить. Наверное, это всё из-за наконец-то готового к операции организма – но Питеру, если честно, не важно, потому что Тони, его Тони сейчас целует его ключицы и грудь, не отводя взгляда, и гладит Питера по внутренней стороне бедра, делая всё так медленно, что Питеру впервые хочется не сжать стыдливо ноги и отвернуться, а податься навстречу. Да только вот Тони этого сделать не даёт, придерживая Питера на месте, продолжая дразнить теплым дыханием пупок и щекотными прикосновениями тазовые косточки и косые мышцы живота. Питеру бы впору сейчас краснеть от осознания того, что сейчас произойдет, но только он скорее немного напряжён, опасаясь, что Тони зайдет дальше, чем Питер будет готов. А потому он перехватывает взгляд Тони и приподнимается, когда тот останавливается напротив его широко разведенных ног, опаляя теплым дыханием пульсирующий клитор. Питер смотрит на Тони и абсолютно теряется от того, каким выжидающим и даже понимающим взглядом окидывает его Старк. Хочется как-то сказать, чтобы Тони не заходил далеко, но даже в голове сформулировать мысль не получается, не то что сказать что-то настолько невероятно смущающее. – Не переживай, я обещал тебе отсос – значит, его ты и получишь, – Тони, прекрасный, чудесный, удивительно понимающий Тони правильно истолковывает заминку Питера. Питеру всего-навсего совсем не хочется, чтобы в него что-то совали, и Тони это понимает. Пожалуй, все те бесконечные разговоры об отношении Паркера к себе в итоге пошли на пользу. И ведь Питер и правда получает. Питера выгибает от ощущений, когда Тони накрывает губами его пульсирующий клитор, Питер зажимает ладонями рот, только чтобы не стонать совсем громко от того, как теплый, влажный язык ласкает его, Питер считает себя сущим дураком из-за того, что так долго отказывался от этого невероятного ощущения, которое дарят мягкие губы, обхватившие клитор. И да, конечно же идеальный Тони сдерживает своё обещание – не только его пальцы трогают исключительно уже не неожиданно чувствительные к подобному бедра, но и язык совсем не трогает вход, концентрируясь только на клиторе – будто Тони и правда делает минет, а не кунилингус. И Питера от этого в жар бросает ещё сильнее, потому что вот это осознание того, насколько Тони заботливый и всё ещё, блин, идеальный – это осознание впервые не выбивает из колеи, а заставляет практически возгордиться. Потому что всё это принадлежит Питеру, а не кому-то ещё. И ради этого хочется только больше стараться, чтобы соответствовать такому высокому уровню. Питер думает, что его психотерапевт должен обрадоваться такой положительной динамике, когда Тони делает что-то совсем особенное своим языком, возвращая Питера в реальность, заставляя снова обратить на себя внимание. И Паркер обращает, смелея больше, предпочитая больше не просто лежать и получать удовольствие, а всё же чем-то отвечать. Питер запрокидывает голову, не так сильно уже стесняясь своих стонов, вплетает пальцы Тони в волосы, несильно надавливая, как тому нравится, и подается бедрами навстречу жаркому рту, желая получить ещё больше. И в итоге он получает, в итоге идеальный и опытный Тони конечно же доводит его движениями своих губ и языка до оргазма, оставляя Питера пораженно лежать и пялиться в потолок – никогда ещё оргазм не ощущался так. Никогда ещё ему не было не стыдно после секса с Тони. И Питеру, если честно, определённо нравятся такие изменения в его состоянии. Впервые маячащий на горизонте переход видится максимально осмысленным и взвешенным решением. Впервые Питер понимает, что эта его прихоть продиктована не попыткой исправить дефект, ошибку, данную ему с рождения, а осознанным желанием быть собой. И если ещё месяц назад Питер позволял себе сомневаться в том, что между ними с Тони ничего не изменится, то теперь он уверен – конечно же изменится, только в куда лучшую сторону, потому что наконец-то можно будет всё и даже чуточку больше. Потому что Питер наконец станет безоговорочно счастлив и сможет отдаваться Тони без оглядки на своё неидеальное тело, без этих деструктивных и уничижительных мыслей. А значит, наконец-то можно будет не испытывать стыд, находясь рядом с идеальным Тони. Хотя при помощи этого самого идеального Тони Питеру и в своем женском теле с каждым днём все менее стыдливо. Что, однако, совсем не останавливает его от желания стать наконец-то правильным. Тем, кем он всегда хотел быть. Тем, кем он всегда на самом деле и был.