Цена возвращения

      Влад открыл глаза. Одновременно крепче сжал объятия, чувствуя, как под пальцами холод мрамора сменяется прохладой шелка. Гибче, податливее. Грудь слегка вздымается, хотя воздух больше и не нужен. Длинные черные волосы смешиваются с его собственными, только вьются сильнее. Расслабленное во сне, похожем на смертное забвение, лицо спокойно и безмятежно. Бледная кожа едва заметно светится. На шее вечное ожерелье шрамов. Темное на светлом…       За закрытыми наглухо окнами бился ветром набирающий силу вечер, густые тени косо полосовали стену, скреблись в решетчатое стекло. Солнце уже закатилось, но полоска неба светлела, постепенно наливаясь алым и обещая завтра холодный день. Внизу, у подножья башни, громко переговаривалась, сменяясь, стража. Эхо доносило отголоски натужно скрипящего ворота и дребезжание цепей. Камень стен отдавал набранное за день тепло. Под высокими сводами кружилась пыль…       Раду шевельнулся, еще неловко и ломко, глубоко и шумно вздохнул. Влад наблюдал за длинными ресницами. Они вздрогнули, брови сошлись, верхняя губа дернулась. Князь ждал.       – Доброй ночи, – нормальным голосом произнес Раду, и Влад мысленно выдохнул.       За ошибки приходится платить, за промедление тоже.              Отвернув голову, Влад сжал кулак. Раду пил долгими глотками, не отрываясь. Он все еще с трудом переживал свою зависимость и срывы. В дороге все обошлось,к прибытию домой Дракула четко представлял, как бороться с возможностью приступов брата.       Но, как оказалось, не представлял всей глубины ненависти и презрения, семена которых сам же и посадил. Ростки взошли густо и сильно,дали побеги и разветвились. Открыто никто не высказывался, но Раду провожали тяжелыми взглядами, шепотом в спину и откровенным пренебрежением. Его всячески избегали. И пусть сам княжич не стремился к чьему-либо обществу, спокойно мог провести в комнатах все время бодрствования, Влад видел, что ему тяжело. Тяжко. Осознавать, что люди, ради которых он пожертвовал гораздо большим, чем просто жизнь, так слепо его ненавидят. И если бы просто ненавидят…       Раду ни с кем не разговаривал, никого к себе не допускал из слуг. Читал, рассматривал гравюры, вспоминал родной язык. Единственный, кто оставался рядом – рыжий помощник Дракулы. Влад был благодарен Маринелю, что не просто принял княжича, ненавязчиво помогал ему вновь проникнуться той страной, которую он защищал. Юноша словно бы и не замечал молчания в свою сторону, исправно таскал из библиотеки книги или даже устраивался рядом за столом Дракулы писать письма, попутно рассуждая вслух или читая стихи. Раду иногда пристально изучал его поверх страниц раскрытого романа, склонив голову и не моргая. Во взгляде никаких эмоций, может быть, лишь легкое любопытство, но Влада и это устраивало.       Княжич длинно провел языком по месту укуса, слизывая оставшиеся алые росчерки. Рана затянулась почти мгновенно. Влад сел, придерживая под спину брата.       – Сегодня ты мне нужен на общем совете. Прибудут все военачальники, несколько владельцев дальних поместий, сохранивших лояльность. Их голос сейчас важен – за ними граница.       Раду высвободился, поднялся, накидывая на плечи длинный халат. Ткань окутала его целиком, закрыв по подбородок.       – Нет, – негромко, но твердо возразил он, отходя к окну и медленно оттягивая на себя створку.       Еще прозрачный сумрак хлынул в комнату, запутался в складках тяжелого балдахина.       – Я должен официально заявить, что ты не виноват ни в чем, что рассказывают.       – Мне все равно, – бесцветно отозвался княжич.       – Мне не все равно, – рыкнул князь, обуваясь и вставая. – Они должны принять тебя, чтобы не было пересудов, чтобы не оспаривали мое слово. Сегодня вечером спустись в общий зал.       – Влад, ты столько лет внушал им прямо противоположное. Какое сейчас это имеет значение? – плечи Раду напряглись, в глазах зажегся опасный огонек.       Оба слишком хорошо помнили, как Влад отзывался о своем младшем брате, какие слухи поощрял. Как тщательно и скрупулезно прятал правду от всех. Ставя на кон все, рассчитывая лишь на силу и способность младшего выживать.       – Имеет, – Дракула склонился, мягко прижавшись губами к темноволосой макушке. – Спустись.       – Ты хочешь им объявить – объявляй. Я там не нужен. Зачем?       – Затем, что я так сказал!       Княжич разомкнул губы, показав длинные клыки. Спорить не стал, лишь кивнул, снова отвернувшись к окну. Кромка леса, черно-фиолетовая, тянула искривленные верхушки в небо. Влад знал, что должен делать, и никому, даже брату, не позволит оспорить его решение.              Вода исходила паром, Маринель деловито, не поднимая глаз на стоящего спиной княжича, раскладывал мыльные принадлежности, флакон с розовым маслом, подогретые простыни – поближе к камину, чтобы не остыли. Подвернув рукава рубахи, Марин попробовал воду. Слуги давно исчезли с глаз, не выдерживая холодной отстраненности и тяжелого взгляда Раду. Марин подозревал, что не только, но благоразумно помалкивал. Господин Влад и так гневался и всячески пытался заткнуть глотки тем, кто продолжал возмущаться. Особо ретивым уже объяснили раз и навсегда, остальные снизили голоса до свистящего шепота. Но любой шепот рано или поздно становился громким, добираясь до человеческого слуха. Острое ухо вампира ловило и легкие намеки.       – Господин Раду, ванна, – Маринель присел на корточки, с детским восторгом наблюдая, как княжич движется.       Очень похоже на Влада, но по-другому. Мягче, неуловимей. Княжич не гнал, понял уже, что рыжий все равно под любым предлогом вернется. К тому же во взгляде Маринеля не было презрения, только восхищение.       Громкое хлопанье и клекот заставило обоих хищно пригнуться. Растерянная сова, неизвестно зачем влетевшая на неверный свет свечей, гулко хлопала крыльями, прыгала на подоконнике, силясь развернуться. Соскользнув, птица что-то еще прокричала и ушла вниз.       – Все как у людей, – хмыкнул рыжий, придерживая волосы Раду, пока тот опускался в воду, – залетит непонятно куда, а потом орет, бьется. Что, спрашивается, сразу-то было не посмотреть и не подумать?       Раду промолчал, но уголок рта дернулся. Все так, все именно так. Неделя среди своих дала Раду понять, что «своих» у него теперь нет. Есть один свой и все. Остальное – по-прежнему. Его обходили стороной, не пытались заговаривать. Боялись. Горький запах страха преследовал княжича, стоило только выйти за пределы комнат.       Вода слилась с ладони на ладонь, просочившись между пальцами. Алый кабошон блеснул глубокой искрой. Влад сам его надел, в знак возвращения. Густо-красный камень, такой же, как у господаря. Право повелевать. Раду вглядывался в кровянистую муть.       Маринель вылил немного корня мыльнянки в горсть, вспенили погрузил обе руки в длинные шелковые волосы княжича. Раду скосил взгляд. Рыжий с упоением разбирал и выполаскивал пряди, стараясь не дернуть, не зацепить. Так же аккуратно вылил чистой воды и завернул всю массу в отдельную простынь, промакивая, свивая в жгут. Вода пролилась на пол, Раду снова уплыл в размышления. Влада беспокоило набирающее обороты недовольство людей. Младший Дракула беспокоился только о том, что старшему это мешает. Как-то сама пришла и остановилась мысль, похоронив любые метания – он сделал то, что должен был. И никакие пересуды, никакие толки и оскорбления не заставят его пожалеть. Случись выбирать еще раз – выбор будет тем же. На вопрос Влада, на его взгляд – Раду ответил бы точно так же. Согласием. Обречением себя на вечную опалу и…       Княжич поднялся. Марин накинул на него ткань, подвернул углы и отошел к разложенной на кушетке одежде. Штаны, жупан, длиннополый жилет и контуш, который, вопреки моде, княжич носил застегнутым наглухо. Высокие сапоги и пояс. Никакого оружия.       Раду наблюдал, как ловкие пальцы рыжего разбирают тяжелые ткани, проверяют пуговицы. Быстро, привычно, играючи. Непослушные локоны лезли в лицо, Марин нетерпеливо встряхивал головой.       Жесткий воротник встал под горло, Маринель с удовлетворенным вздохом разгладил несуществующую складку. Раду чуял его интерес, его мягкое любопытство. И ни толики опасения или фальши. Раду поначалу опасался ревности, увидев рыжика среди ближних господаря, мгновенно заметив нечеловеческую привлекательность и едва выступающие, если не улыбаться, клыки. Обращенный. Вампир от Влада. Привычка вычленять возможную угрозу среди окружения заставила насторожиться. Фаворит. Маринель пришел сам знакомиться. Раду первую минуту не понимал, что он говорит. Быстро сбиваясь и с обожанием глядя, запрокинув голову. Мелькнула мысль, что тайна на двоих таковой не была. Но Влад едва заметно отрицательно повел подбородком. Он не рассказывал. Этот рыжий шельмец догадался сам. Вычленил среди суровости и сдержанности господина тоску и боль. Почуял и правильно все понял.       Через два дня Марин задал вопрос, хотя и не получил на него ответа. Как? Даже если б и захотел, Раду бы не рассказал «как». Это как дышать. Естественно. Без сомнений отдать себя во власть человека, который чужд. Врагу. Полностью подстроиться, раствориться, оставив лишь одну тонкую связующую ниточку. Лишиться доброго имени, чести, рода. Умереть в глазах всех, кто остался на родине. Без малейшего шанса на спасение. Знать, что живым из этой золотой ловушки, полной ядовитых гадюк, он не выберется никогда. Ни под каким предлогом.       Раду взглянул на себя в зеркало. Скрытая с ног до головы фигура, влажные волосы в строгом порядке спускаются ниже пояса. Из рукавов кисть выглядывает едва на треть. Никакого газового шелка, прозрачности, обнаженного тела, выставленного, как драгоценная, но все-таки игрушка, напоказ. Рыжий за спиной старался сдержать довольную улыбку. Такой живой, такой эмоциональный.       Княжич посмотрел себе в глаза. Что ж, он тогда, много лет назад, не ошибся. Живым Раду, по прозвищу Красивый, из гарема султана и не выбрался. А это… это Раду Дракула. Без обязательств, без долгов, без надобности перед кем-то притворяться. И только все та же тонкая ниточка, связующая его с единственным в мире существом, знавшим его и нуждавшимся в нем.       – Господин Влад, мы готовы, – Маринель обернулся к вошедшему господарю.       Влад хмурился, на шее вздулись вены, то и дело проступали желваки. Вечер и встреча уже пошли не так, как надо. Раду позволил мрачной улыбке стать оскалом. Влад по-волчьи вздернул губу.       Маринель шумно перевел дух, отвлекая братьев на себя.       – Я опоздаю, господин Влад, – радостно улыбаясь, заявил рыжий. – Мне еще переодеться, надо письмо ваше отправить.       Дракула согласно кивнул. Марин сейчас стал незаменим, не просто своей помощью по государственным делам. Влад замечал, как при нем расслаблялся младший брат. Вечная настороженность сменялась завуалированным интересом. То, что Раду быстро возвращал навык родного языка – заслуга рыжего книжника.       Стража на лестнице у бойниц почтительно склонила головы. Недостаточно проворно и низко. В спину уперлись взгляды. Влад шел впереди, прикрывая брата собой, но, стоило достигнуть широкого коридора перед большим залом, откуда доносился человеческий гомон, Раду отстал на шаг, выйдя из массивной тени Дракулы, вздернул подбородок и прикрыл глаза. Ему стесняться нечего.       Двор стих, как по мановению руки, стоило им переступить порог. Расколовшись узким коридором, придворные отвешивали поклоны, тут же поднимаясь, едва господарь миновал их, пристально уставляясь на Раду. Отступали, чтобы черные полы, подбитые алым шелком, их не коснулись. Княжич смотрел перед собой. В спину брату, на проступавшие острые складки тонкого полотна рубахи. Влад еще в дороге перестал носить глухие воротники и плотные верхние одежды. Давая Раду доступ к шее в любой момент. В любой намек на срыв.       Два трона лизали отблески жарко растопленного камина. Два, как перстни. Два права. Господарев стоял чуть выше, но все же. Две серые шкуры волка покрывали жесткое сиденье с высокой резной спинкой. Влад взял Раду за руку, демонстративно обернувшись к сомкнувшейся толпе приближенных, усадил, после чего опустился сам. У кого-то отчетливо скрипнули зубы, но спины снова согнулись в поклоне. Власть Дракулы не оспаривали. По крайней мере, открыто. Раду смотрел поверх голов, не желая лишний раз убеждаться в том, что о нем думают.              Марин промчался по лестнице легким ветерком, едва господин Влад и господин Раду скрылись за поворотом. Господарь беспокоился не зря, Маринель прекрасно слышал и знал, что говорят о княжиче. Старательно сплетаемая много лет легенда об измене теперь прочно осела в умах и сердцах. Перебить простым дышлом не выйдет, надо убедить, что все это план. Что не просто Влад внезапно стал великодушен и принял обратно брата-изменника. А то, что Раду – тот самый оберег, что хранил их во многих походах и атаках. Пока люди видели лишь… рыжий зажмурился, по спине прошел холодок. Он столько раз пытался представить себя на месте господина Раду и каждый раз сжимался от боли и ужаса. Это же не просто жизнью рисковать, это с каждым вздохом помнить, что от тебя зависит судьба целой страны. Ошибка обернется не смертью – провалом всех планов. Поражением, кабалой, крахом всех надежд. Одной казнью не отделаешься.       Маринель видел шрамы на шее Раду и подозревал, что господин Влад не успел. Но все же княжич был здесь. Рыжий ни разу не видел, как он питается. Господин Влад не давал на этот счет никаких указаний. Маринель не лез, но старался помочь. Ему непреодолимо хотелось, чтобы этот красивый мужчина перестал походить на статую.       Поначалу юноша натыкался на стену. Непробиваемую, монолитную стену отчуждения. Раду смотрел сквозь него, был здесь и очень далеко. Марин подозревал, что не столько далеко по расстоянию, сколь далеко по времени. Далеко в прошлом. Рыжий упрямо пробивался сквозь выставленные шипы, видел сквозь темноту свет. Выискивал, как на бурной переправе, среди пены и несущихся потоков камни, по которым можно идти.       Молчание, казавшееся остальным надменным, Маринель раскусил почти сразу. Услышав, как неторопливо и медленно говорит господин Влад, тщательно подбирая слова. Озарение пришло вдохом позже. Раду молчит, потому что ему трудно говорить не по-турецки. Прислушивается, замирает, пытаясь вспомнить, не переводить на румынский турецкие фразы, так просящиеся на язык.       За неделю много не добьешься, рыжий сумел. Раду не гнал его, иногда даже с готовностью усаживался в кресло, слушая беззаботную трескотню, на первый взгляд ни о чем. Марин вперемешку со сводками рассказывал про новые обычаи, про то, что изменилось с последнего пребывания княжича по эту сторону границы. Рассказывал про Влада, но осторожно, понемногу, считая, что Раду вправе знать о брате больше, чем просто короткие строки соколиной переписки. Рассказывал про себя, про замок, про новую породу лошадей, не пугавшихся запаха господаря, старательно обходя тему Константинополя как города.       Решение Влада объяснить приближенным, почему Раду вернулся, Марин одобрял горячо и полностью, но прекрасно понимал, насколько это сложно. Сам когда-то был заложником правил и чужой воли. Приказать господарь мог, но этого мало. Надо сломать лед. И одного лома в этом деле недостаточно. Требовалось что-то еще.       Маринель долго думал. Раду чаще называли шлюхой, чем предателем. Не просто при дворе жил. Мужчина в гареме, не цветочки нюхал любимчик султана. Стащив рубаху, рыжий бросил комок ткани на постель, задумчиво посмотрел на обнаженную руку, провел по ней. Передернулся. Маринель знал доподлинно, кем был Раду для султана, и это оставалось выше его понимания – какой силой воли надо обладать, как жестоко контролировать собственное тело и эмоции, чтобы ежедневно принимать того, кто вызывает отвращение, убеждать его в искренней любви.       Вздохнув, Марин встряхнулся, покосился на большую резную шкатулку у зеркала. Пора было приводить план в действие и надеяться, что все сработает и господин Влад не оторвет ему голову за самоуправство.       Одевшись и набросив плащ, Марин сунул ноги в сапоги на пару размеров больше и, поплотнее запахнувшись, спустился вниз. У дверей столпилась стража, не сразу даже отреагировав на появление помощника господаря, так увлеклись, слушая. Марин кашлянул, стражники обернулись, почтительно расступившись.       Проскользнув внутрь, рыжий сразу понял, что дело плохо. На лицах стоявших в задних рядах читалась брезгливость и отвращение, кто-то скептически кривил губы и качал головой. Влад говорил. Убедительно и правильно. Гулкий низкий голос заполнял все помещение, но не проникал внутрь слушателей. Пока они слышали лишь слова, суть не добиралась до нутра. Господарь не давил на жалость, он методически и точно перечислял то, чем отличился Раду. Что все – часть плана. Ему не верили. Все, стоявшие в зале, прошли эту войну, отпили из горького кубка. Кто-то с самого начала, почти до самого донышка, кто-то только отхлебнул едва с края. Но все знали, как сражаться. В их головах понятие «защищать» прочно отождествлялось с оружием, схваткой, кровью и боем. Никак не высокими башнями дворца, садами, бассейнами и мягким ложем. Поле брани – вот постель для утех с войной и неприятелем. Никак не альков султанской спальни. Мужчина должен быть воином. А княжич им не был…       Маринель юркнул сквозь ряд, смешался с людской толпой, окунулся в короткие бормотания и ухмылки. Атмосфера накалялась, наливалась жаром, как угли в камине. Сухой и чернявый военачальник с рассеченным лицом, из валашских дворян, Георге Войкиц, отступил к стене, под штандарт. Закрылся, скрестив руки на груди. Зло поджатые губы и нервный тик. В боях он потерял всех сыновей, сам чудом остался жив, но считал это заслугой своего клинка и головы. Влад резко ответил недовольному, рискнувшему перебить господаря.       – Не верим, воевода, – шепнули рядом, рыжий насторожился.       Еще протесты. Полушепотом, вполголоса. Пока.       Влад угрожающе подался вперед:       – Ты сомневаешься в моих словах, Яцек? Не ты ли месяц назад метался в горячке, когда твои попали в окружение, и не я ли прислал тебе весть, что выход есть. Последняя волна была отражена и отброшена за наши границы.       – Прости, господарь, – вислоусый лысоватый крепыш покачал головой, – я, несмотря на горячку, пока еще не ослеп. Я видел своих воинов, дравших турецких шавок, я видел гонца твоего, но это все.       – Верно, верно, – поддержали сразу трое, стоящие за спиной Яцека Матея.       Маринель закусил губу. Господин начинал гневаться: глубокая складка пересекла лоб, крылья носа раздувались, а от глаз разбежались морщины. Еще немного – и в зрачках вспыхнет алым. Раду сидел с прямой спиной, отрешенным безучастным лицом. Для любого он был ледяной глыбой, но Маринель видел, как пошли трещинами под унизанными перстнями пальцами подлокотники трона, противно и тонко заскулило, крошась, дерево. Видел, как наполняются слезами глаза Раду. Кровавыми слезами. Готовыми прорвать оборону опущенных ресниц и прокатится по алебастровым щекам. Нельзя!       – Мы обязаны Раду и его помощи…       – Я ничем не обязан этой шлюхе, – зашипел рядом с Марином молодой и светлоглазый молодой человек, стискивая рукоять палаша.       Рыжий сглотнул, вокруг набирал силу стук сердец, яростный и сбивчивый. Выскользнув из массивной обуви, Марин прокрался еще ближе к Дракуле, теперь их разделяло несколько сгрудившихся человек, едва сдерживавших ярость.       – Никто из нас, господарь, не видел твоего брата в сражении, – выкрикнул кто-то из-за спин. – Шпион – а какая нам была польза от его шпионства?       – Вот именно, – шепнул себе под нос светловолосый.       Влад вдруг повернулся и посмотрел прямо на него. Марин с досады чуть не застонал. Никто не мог бы расслышать этот шепот на таком расстоянии, только зверь. И Влад.       Раду отвернулся, уставившись в пламя. Оно мерцало в зрачках, пока еще черных.       – И где эта султанская подстилка теперь? –набравшись смелости и негодования, громко спросил белобрысый.       Повисла тяжелая пауза, Пересуды осыпались, как разбитое стекло. Воцарилась тишина. Влад начал вставать, все еще силясь сдержаться. Если господарь сорвется, замок зальет кровью. Мгновение растянулось на долгий вздох.       Марин прочистил горло:       – Здесь! –звонко заявил он.       Одинокий голос чистым крещендо взлетел к потолку, штандарты качнуло. Все удивленно замерли, оборачиваясь на всполох рыжей шевелюры, украшенной россыпью аметистов. Огни факелов отражались от самоцветов. Неуверенный смех грянул и затих, рассыпавшись удивленными вздохами, когда Маринель картинно медленно, широко взмахнув полами, что крыльями, скинул плащ.       Искры и блики перекинулись на широкое рубиновое ожерелье на почти обнаженной груди, заплясали в слезах серег, спускавшихся до самых плеч. Драгоценности, привезенные из дворца султана, дикие и пугающие своей красотой среди тяжелых сводов и массивных стен замка.       Нарочито красуясь, рыжий кокетливо изогнулся, выставив бедро. Ткань шальвар, и без того прозрачная, разошлась по не сшитому боку, обнажив ногу целиком. Браслеты на ногах и руках мелодично зазвенели. В натянутой, натужной тишине звук взорвался как набат. Люди смешались, загудев, впервые увидев Марина таким… таким. Большинство знакомцев ошарашено моргало, кто-то даже потер глаза кулаком. Куда девался прилично одетый юноша, которого запросто приглашали к столу? Который был в походе плечом к плечу, спал у одного костра, завернувшись в одеяло и посапывая. Носился, доставляя приказы, и рубился рука об руку с господарем. Мужчиной по тем самым стандартам и… а… сейчас. Полупрозрачная ткань мягко облегала вполне мужские изгибы, скрадывая рельеф мышц, делала Марина мягче и миниатюрнее.       – Маринель, ты с ума сошел?– вопрос выстрелил, голос спрашивающего вздрогнул и осип.       – А что? Чем не нравится? – Марин улыбнулся, не размыкая губ, повел плечом.       – Ты с чего так вырядился? – кашлянул, не в силах отвести взгляд от юношеской фигуры, старик в старомодном кольчужном нагруднике.       Маринель потянулся, ощущая взгляды как прикосновения. Изнутри омыло холодом. Скользнув беззвучно в мягких шелковых туфлях ближе к вопрошавшему, рыжий прижался боком, игриво провел по металлическим звеньям и легко выхватил из ножен кинжал, старик ахнуть не успел. Марин поиграл отполированным и остро заточенным клинком, протянул обратно владельцу, держа двумя пальцами за самое острие.       Пусть юноша при жизни не познал страсти, любовной горячки, выглаживая свой план, едва узнав о намеренье господина Влада, он пару дней бегал по вечерам в кабак, подсматривать за местными продажными девками. Тщательно запоминал, готовился. Репетировал. Выйти почти голым перед толпой. Такой привычный и понятный Маринель Кроитору. Рыжий посланник и помощник господаря. Теперь стоял посреди толпы разгневанных еще совсем недавно боевых товарищей, прикрытый двумя полосками фиолетового шелка, в украшениях, сделавших бы честь любой красавице. Больше никто не смеялся, его пожирали взглядами, не в силах сопоставить одно с другим. Форму и содержание.       Влад откинулся на спинку трона, глубоко вонзая когти в подлокотники. Переключенное внимание приближенных дало князю время взять себя в руки. Углы рта Раду подрагивали. Маринеля осматривали, не смея коснуться, отступали, не зная, что сказать. Смешавшись, смущенные видом и собственной реакцией – о! Марин ее ощущал по запаху и горячему току крови, устремившейся в нужные части тела, переставшей хмельно пульсировать в висках буйных голов – люди растерянно переглядывались. Кто-то обернулся на княжича, оценив его глухой наряд. Полностью скрытое под доспехом одежды тело. И тот, кто носил настоящий доспех, теперь открыт и выставлен напоказ. Но ведь Марин не был шлюхой, ни с кем из солдат не яшкался. Диссонанс бил по распаленным сознаниям, выстуживая гейзеры недовольства.       – Господарь, все же… – седоусый воевода искоса поглядывал на окруженного пустым пространством Маринеля, щурил затянутый бельмом незрячий глаз и морщился, – вы б рассказали подробнее. Тогда на речке, в начале второго летнего месяца, вы отозвали мой отряд. И спустя пару часов на пустыре оказались турки. Задержись мы, не осталось бы ничего кроме костей…       Влад совладал с измененным горлом, удержал рык, ухватив возможность быть услышанным наконец-то.       – За сутки до того мой брат прислал весточку, что Махмед, – Раду плотнее сжал пальцы, но не двинул даже бровью, – готовит маневр. Им требовалось зайти с востока, отрезать фланг от воды и перекрыть широкую дорогу в город, откуда шел обоз.       Седоусый довольно крякнул, подтолкнул локтем стоящего рядом белокурого воина и что-то зашептал ему в самое ухо. Тот кивал. Разговор пошел дальше. Те, кто принимал в штыки каждое слово в адрес Раду, сейчас находились в ступоре, ошарашенные двоившимся миром. Прямо на глазах. В головах крутился тот самый вопрос Марина – «как?». И Влад этим воспользовался. Никаких попыток убедить. Теперь господарь методично рассказывал про каждого из военачальников. Где и когда именно благодаря Раду они не сложили головы, вышли, пусть и с потерями из почти проигранного боя. Где удачный маневр, построенный на коротком послании, принесенном соколом, стоил выигранного сражения и провала атаки турок. Когда ни один шпион не мог бы прислать столь четкие и верные сведенья, ни один пленный под пытками не рассказал бы того, что знал Влад от Раду. А Марин смотрел на каждого, кто посмел морщиться, и призывно улыбался.       Йонас, по прозвищу Вепрь, Иштван Правый… имя за именем. Рыжий по-кошачьи мягко перемещался по залу, следуя за рассказом господина. Шок помогал словам проникать. Люди пока еще не осознавали, но уже не отторгали сказанное, просто потому, что это про Раду, просто потому, что удобнее верить тому, что всегда знал, а не тому, что переворачивает с ног на голову устои.       – Йон Стану, – Влад все-таки поднялся, возвышаясь над всеми.       Беловолосый недовольный вздрогнул. Маринель пробежался кончиками пальцев от плеча до шеи, легонько подул, заставив мужчину шарахнуться.       Вчера они сидели вместе в том самом кабаке, и Йон, недавно вернувшийся из похода, рассказывал о своих подвигах, хлопая Маринеля по колену и поднимая винную чарку за его здоровье. Вчера, набравшись, ворчал и ругался, что предателям здесь не место, что князь слишком уж мягкосердечен, обещая рыжему помощнику Влада показать лучший бордель города. Вчера говорил, что не стал бы даже рук марать о такого, как младший брат господаря.       Марин приподнял бровь, в зелени глаз дрожала лукавая искра. Йон попятился, мелко переступая. Судорожно дернулся на шее кадык.       – Ты сражался при Дунае, когда лед оказался крепче, чем мы рассчитывали. Турки обошли справа, встав под ребро твоему отряду. Помнишь, что было дальше?       Беловолосый понурился.       – Говори! – приказал Дракула.       – Господарь приказал повернуть на восток, вопреки здравому смыслу.       – И так вы выжили, поскольку паша направил основной кулак к Джурджу. Вы же, обойдя, смогли вырваться из окружения и присоединиться к войскам основных сил. Твои шпионы знал о маневре паши? Сколько пленных ты взял?       – Десять, господарь,– Стану еще ниже опустил голову. – Но я все равно не верю…       – Маринель? – Влад протянул сжатый кулак.       Рыжий уже знал, что там. Тонкий лист бумаги, исписанный красивым ровным почерком.       Йон лишь мельком глянул, отвернулся и поспешно покинул зал.       – Подумайте о том, что я сказал, – Дракула встал возле брата. – Через пять дней жду вас здесь же.       В давящей тишине приближенные откланивались. Маринель с замиранием сердца заметил, что некоторые кланялись не только господарю, но и Раду. Кто-то – так же низко, кто-то – едва заметно наклоняя голову. Лед тронулся. Насколько быстро он стает, покажет время.       Маринель присел на подлокотник трона Влада, выставив округлое колено, сладкими улыбками провожая нервно оборачивающихся вполне возможно бывших приятелей и друзей. Кто из них завтра не подаст рыжему руки? Марин не жалел. Теперь вместо холода внутри растекалось терпко-горчащее чувство удовлетворения.              Влад остался в малом зале, отдавать приказы и обсудить уже военные вопросы. Военачальники старались поскорее выслушать и уйти, но дел накопилось. Приближалось самое суровое время, когда реки остановятся, открыв новые дороги. Следовало подготовиться.       Маринеля потряхивало от переизбытка эмоций, он так и сидел, машинально покачивая ногой и загипнотизировано слушая звон браслетов. Шорох одежды и невесомое прикосновение к голому плечу вернуло юношу в себя.       – Идем, – Раду двинулся первым.       Марин поискал глазами свой плащ, не нашел и решительно выдохнул. Играть – так до конца. Стража шарахнулась от них, как черт от ладана, едва крестным знамением не осенив. Рыжий фыркнул.       Ступени казались бесконечными. В комнатах, жарко натопленных, пахло хвоей. Маринель жадно втянул в себя запах, пытаясь отвлечься. Не получалось, он не до конца выгорел, все еще кипя от выплеска адреналина. Внезапно хлопнула дверь. Влад отвлекся от дел, поднявшись следом за ними.       – Что это было за представление? – нахмурившись, спросил он.       Марин, давно приучившись распознавать истинные чувства господина по выражению глаз, свел брови домиком.       – Помогло же, господин Влад, – рыжий обезоруживающе развел руками, украшения звякнули. – Их надо было отвлечь, шокировать, чтобы…       – Ты понимаешь, что тебя могли попросту порвать? Еще неизвестно, какие последствия будут. Хорошо подумал?       – Да, – Марин прекратил дурачиться, вздернул подбородок.– Это нужно было сделать, и это сработало.       – Хорошо, – Влад тронул свисающий подвес, качнул его, вглядываясь в блеск. – Но в следующий раз предупреждай о своих задумках.       – Конечно, господин Влад. Не так уж и страшно, что мне, бывалой проститутке, сто человек вашего войска?       Дракула хмыкнул. Ребенок неисправим, но незаменим и ценен. Умный, хитрый и изворотливый.       Раду вдруг коротко рассмеялся, подходя и обнимая Марина за плечи.       – Сто, говоришь, – прошептал он в острое ухо. – Ты хоть одного пробовал?       Щеки и шею Марина залил предательский румянец. Кровь бурно прилила к кончикам ушей, заставив их заалеть. Но, закусив губу, рыжий развернулся в не сомкнутых объятиях.       – Нет… пока.       Раду аккуратно взял его под подбородок, поглаживая бархатистую щеку, задевая край рта.       Влад глянул на обоих и вышел. Пусть разбираются. Кажется, Маринелю удалось дважды совершить подвиг. Заставить людей слушать, заставить Раду говорить и целенаправленно общаться. Не просто отвечать на вопросы, захотеть контакта.       Княжич приподнял выше лицо Марина, потянул из волос длинную бриллиантовую нить. Часть локонов распалась, щекоча плечи.       Маринель обхватил запястье держащей руки, глядя на размыкающиеся в улыбке губы, на клыки. Раду наклонился, кончиком языка обводя контур нижней губы юноши, легко раскрывая, но не проникая глубже. Дразнил, распаляя. Марин плыл, послушно следуя, куда вели. Вздрогнул, попытался ухватить язык Раду, не успел и со стоном выдохнул. Высунул кончик своего, лизнув. Вкус отозвался на обостренных рецепторах, ударил в голову крепленым вином.       Раду обнял ладонями запрокинутое лицо, подошел вплотную, заставляя отступить на шаг. Еще, еще, пока под колени не уткнулась массивная кровать. Марин выгнулся в спине, цепляясь за княжича. Язык скользнул в рот, мягко задевая клыки, оставляя легкий порез. Маринель застонал.       Вся его неопытность бледнела и растворялась перед покровительственной силой. Оглушенный, Марнель оторвался, откинулся назад, разрывая поцелуй, прислушиваясь к себе. Раду сейчас воспринимался неотличимо от Влада. Его мощь подавляла, его зов крови путал мысли. Ощущения свивались в тугой клубок, мешая сосредоточиться.       Княжич подхватил Маринеля под спину, прижимая, целуя глубоко, напористо. Сладость и терпкость смешивались, дурманя. Маринель обвис в руках, чувствуя, что еще мгновение – и он переступит последнюю грань, за которой уже не остановиться. И она пугала неизвестностью. Пугала тем, насколько сильно он реагировал на все еще почти невинное прикосновение. Всего один поцелуй. Рука Раду скользнула по обнаженной груди Марина, отводя мешающийся шелк, заставляя выгнуться навстречу. Прикрыв глаза, княжич с наслаждением погладил судорожно поджимающийся живот, приласкал. Рыжий откликался мгновенно, подставлялся. Как Марина одурманивала сила, так Раду пьянел от покорности. От озноба, от трепета тела.       Рука сама потянулась вверх, сжала подставленное горло. Марин распахнул глаза, встретившись с алым взглядом Раду. Замер, тяжело дыша, раскрыв рот, хватал ненужный воздух. Капкан на горле сжался сильнее. Раду ждал, что сейчас юноша попытается вырваться, но Марин лишь больше открылся, выгнулся, не моргая, как пойманная птица. Не бился, принимая все, что готов ему был дать младший брат господина. Ласку, прикосновение, боль, смерть. До конца, до последней капли. Пальцы сжались еще, хрустнула, сминаясь, нежная трахея. Марин попытался сглотнуть и не смог. На глаза навернулись слезы, но он не смаргивал. Смотрел, смотрел. Не выплаканные княжичем, слезы текли теперь по щекам Марина. Он не просил пощады, не сопротивлялся.       Раду ждал испуга, но изумрудная зелень истекала вместе со слезами обожанием. Любовью… резкий разлет бровей сломался. Лицо Марина стало умоляющим. Умоляющим отдать ему все. Он примет.       Рыжий вновь обнял запястье несущей боль руки, благоговейно, с трепетом. Раду оскалился, зарычал, на короткое мгновение теряя над собой контроль.       – Да… – едва слышно выдохнул Маринель, в экстазе сам вдавливаясь в выпущенные когти.       Раду окатило жаром. Текущая в нем Владова кровь откликнулась на немой призыв стать единым целым.       Отступив, княжич выпустил добычу, одним движением распахнул одежду, оголяя себя по пояс, впервые доверяя кому-то кроме Влада. Рыжий снова застонал, оседая на колени, молитвенно вознося руки.       Раду потянул его ближе, поднимая, обнимая, теперь уже мягче, нежнее, плавно покачивая.       – Никогда меня не бойся, Марин, – заговорил он, путая локоны, воздушно целуя в глаза, стирая мокрые красные дорожки, в лоб, в скулы, в то место, где щека отзывалась ямочкой на улыбку. – Ты принял боль от меня первый и последний раз. Я никогда не причиню тебе вред по собственной воле.       – Я слышу вас, господин Раду, – простонал Марин, оседая, обхватывая Раду за пояс.       Княжич поцеловал шею с быстро растворяющимися метками, щекоча клыками и дыханием, не прокусывая, лаская на тонкой грани удовольствия, когда не знаешь, то ли оттолкнуть, то ли привлечь ближе. Марин не знал, но инстинктивно прижался, оплел руками, отдавая остатки себя, вверяя во власть Раду, открыто и безоговорочно. Пытался поймать поцелуй… княжич выпустил клыки, прокусив собственную губу, и позволил, сам поймав. Бережно опустил на постель, избавляя от ненужных покровов, скинул свои, ложась рядом, вытягиваясь во весь рост. Плавный, сводящий с ума неторопливой медлительностью.       Рыжий вцепился в простынь под собой с такой силой, словно боялся, что не сдержится. Что его с головой затопит всеми теми ощущениями, что он испытывал от совершенно простой ласки. Марину все вновь, он хотел всего и сразу, боялся всего и плыл, совершенно теряя голову.       Пропорциональный, в меру мускулистый рыжий был хорош, Раду с удовольствием погладил его снова по груди, по боку, подразнил, водя кончиками когтей вокруг пульсирующего, прижатого к животу члена, и совсем не ожидал, что от легкого тактильного контакта Марин выгнется, приподнимая бедра, подставляясь, выпрашивая ласку с невинной жадностью. Такой горячий и совсем неискушенный, он реагировал бурно, как будто… Княжич осторожно коснулся входа, несильно надавливая на сжатое отверстие. Марин закатил глаза, засипел, встав на лопатки и широко разведя колени. Палец вошел с таким трудом, что Раду, проникнув всего на пол фаланги, отнял руку. Девственник… жар передался через кожу и взорвался бешеной пульсацией собственного тела. Княжичу пришлось на мгновение зажмуриться, уткнувшись в шею постанывающему от нетерпения Марину. Он вспомнил свой первый раз. Руки обвили плечи, утонули в волосах, которые любовно мыли и расчесывали несколько часов назад. Марин запрокинул голову, подставляя самую беззащитную точку – артерию, часто вздымающуюся под ярким румянцем кожи. Юноша не был ребенком, а Раду не был голодным до удовольствий не умеющим сдерживаться самцом на пике созревания.       Княжич вдохнул легкий цветочный аромат, справляясь с внезапными призраками прошлого. Второй волной накрыло осознание, что сейчас на его плечи ложится большая ответственность. Не навредить, показать, насколько упоительна может быть плотская любовь. Не напугать и не оттолкнуть. Впрочем, Маринель не походил на испуганного, он был натянут, стонал коротко и сорвано, почти как от боли.       – Расслабься, – шепнул Раду, накрывая пах юноши и слегка прижимая.       Рыжий, вопреки словам, вдруг напрягся так, что вздулись вены, и вскрикнул. Член дернулся, и Раду непроизвольно оскалился, в ноздри ударил запах свежей крови. Вместо привычного семени руки княжича, живот и даже ноги Марина залило алым.       – А-а-ах! Господин Раду, я... о… – Марин бормотал совсем неразборчиво и бессвязно, путая слоги со стонами, содрогаясь в пароксизме страсти, цеплялся за подушки, покрывало под собой, за Раду, пытаясь спрятаться на его груди, убежать от удовольствия, которое сейчас было невыносимо.       Раскрыв глаза, юноша не отрывал взгляда от обнаженных клыков княжича, неосознанно тянулся. Раду мазнул поцелуем, собирая отдельные капли, крепко перехватил и зафиксировал дернувшегося в сторону юношу, облизнулся, посмотрел снизу вверх в совершенно опьяненные глаза, в искаженное удовольствием лицо.       – Не бойся, ляг, тебе понравится. Я обещаю.       И Марин мгновенно затих, повинуясь не то голосу, мягкому, обволакивающему, не то зову крови создателя, что текла в них обоих и была куда сильнее в Раду. Рыжий застыл, нервно и поверхностно дыша. Раду медленно склонился над ним, лизнул головку, подхватил снова напрягающуюся крайнюю плоть губами, втягивая в рот, нарочито демонстрируя клыки так близко от самого нежного. Марин перестал даже вздрагивать. Он замер, то ли видя ощущения, то ли чувствуя, что видел, открыл рот, но не издал ни звука.       Раду сам пьянел. Никогда по собственной воле ему не хотелось доставить мужчине удовольствие… он умел столько, что с лихвой хватило бы нескольким людям, виртуозно играл телом, как на хорошо настроенном инструменте, но… его никогда не принимали с таким откровением, с такой жаждой и трепетом. Не как нечто само собой разумеющееся, на что имеешь право,а как величайшую благодать, которую позволили испить.       Он вылизывал кровь, дразня больше, чем всерьез распаляя. Марину хватало и этого, к моменту, как он оказался чистым, член снова прижимался упруго к животу, а сам юноша ерзал, следуя приказу оставаться на месте, но не в силах выполнить его в точности. Раду негромко рассмеялся, сжимая кулак. Марин выдохнул, откидываясь назад.       – Марин, слышишь меня? – рыжий с трудом кивнул. – Разведи колени, так, еще.       Когти прошлись по внутренней поверхности бедер, Раду спустился, устраиваясь между. Твердый кончик языка пощекотал уздечку, прочертил дорогу-вену до основания, обласкал бархатные, поджатые яички. Марин словно и не кончал только что, отозвался болезненным всхлипом.       – Слушай меня, Марин, – перемежая ласки негромким шепотом, Раду окончательно отрывал рыжего от реальности, замыкал на себе.       Принимал так же, как Марин принял его. Соглашался стать первым, ведущим, главным.       – Ты любимое дитя, теперь и мое тоже. Не бойся, расслабься, пусти меня…       Марин протяжно застонал, раскрываясь еще больше. Раду все так же кончиком языка вылизал промежность, покружил вокруг входа и легко толкнулся внутрь. Влажные мягкие касания сводили Марина с ума. Вернулась дрожь, вернулся озноб и трепет. Раду взял забытый рядом с кроватью флакон с розовым маслом, оставшийся после купания. Поморщился от очередного неприятного воспоминания – движение было настолько отработанным, что он даже не задумался, откуда бы взяться флакону в ЭТОЙ спальне. Плеснув на ладони, княжич плотно обхватил член юноши, зная, что так причинит меньше ненужной боли.       – Пощадите, господин Раду, я не выдержу, – взмолился он сбивчиво.       Раду длинно лизнул от корня снова к уздечке, обвел головку. Вытащил единственную оставшуюся в рыжих локонах нитку украшения. Крупные жемчужины матово блеснули, прохладной змеей скользнув по открытому горлу Марина, задели соски, заставив вскинуться от неожиданности. Княжич, добавив масла, пропустил нить сквозь ладонь, выглаживая каждую жемчужину. Маринель ждал, кусая губу. Раду вернулся на место, целуя ставшую чувствительной донельзя тонкую кожу бедер близ паха, опять обходя член. Рыжий не сразу сообразил, что происходит, загипнотизированный плавными движениями Раду. Только понял, что внутрь проскользнуло что-то, но ни дискомфорта, ни боли не почувствовал.       – Согни ноги, упрись в постель и расслабься, – скомандовал Раду, получая истинное наслаждение от покорности, страстности Маринеля, от его готовности слушаться и искреннего, не скрываемого и не наигранного удовольствия от того, что с ним делали.       Внутрь прошла вторая жемчужина, следом третья. Рыжий обхватил себя за лодыжки, прогибаясь в спине и приподнимаясь на лопатках. Мышцы одновременно напряглись и перестали сопротивляться, принимая следующий перламутровый шарик. Нить была очень длинной и увесистой. На десятой Марин зажмурился, живот мелко-мелко поднимался и опускался. Юноша погладил себя ладонью, прижал ее, словно пытаясь нащупать жемчуг внутри. Раду наклонился, нежно прикусил над пупком, оставляя едва заметные следы. Марин рухнул на покрывало, ахая и извиваясь.       Запах масла окутывал их, клубился, обволакивал так же плотно и скользко, как масло – перламутровые горошины. Когда от ожерелья свободным остался только один хвостик, рыжий уже совершенно потерялся, что он, где он. Только руки, уверенно и крепко его держащие, только губы Раду, его шепот, его тело, твердое и сильное, рядом, как последний оплот реальности.       – Марин, посмотри на меня.       Рыжий последним усилием открыл глаза. Внизу живота все болезненно дергало, требуя разрядки. Раду навис, нырнул меж дрожащих от напряжения коленей, ухватил зубами последние две жемчужины, глубоко запуская язык внутрь Маринеля. Рыжий закричал, пытаясь отстраниться. Жесткие пальцы впились в бедра, оставляя на месте. Юноша вцепился в запястья Раду.       И княжич сжалился, потянул ожерелье, с усилием, плавно, неостановимо, исторгая одну жемчужину за другой. Марина трясло, он выгибался, метался, кусал губы и стонал. Раду слушал эти стоны, как музыку. Алое вновь брызнуло на живот, на лицо. Внутри оставалось еще несколько жемчужин.       Бережно их вынув, княжич приник к пульсирующему члену, вылизывая, выласкивая все до последней капли. Маринель обмяк, лежал, распластавшись, и не мог шевелиться. Блаженная улыбка изгибала искусанные яркие губы, на щеках разливался румянец, а все мышцы мелко подрагивали.       Раду лег рядом, привлекая в объятия, рыжий тут же уткнулся ему в грудь, прижался обессилено, что-то бормоча. Княжич рассмеялся, гладя его по волосам, пропуская мягкие кольца сквозь пальцы. Погладил острое ухо.       Марин поднял голову, счастливый, сытый, без сил. Раду тронул опухшую нижнюю губу. Юноша попытался поймать коготь, но промахнулся. Княжич поцеловал его, нарочито ранясь о клыки, давая глотнуть своей крови.              Влад закончил военный совет, когда ночь уже проиграла свою битву, отступая перед нарастающей мощью рассвета. Небо стремительно светлело на востоке, солнце готовило стрелы. Отпустив сокола с посланием, Дракула потер руки, глядя вслед умчавшейся птице. Теперь не надо каждый раз отправлять вместе с вестником часть сердца. Теперь можно просто потушить и без того ненужные свечи, бросить последний взгляд в рдеющий алыми углями камин и, отложив на время дела, подняться в комнаты.       Раду не спал. Он лежал, прижимая к себе уснувшего Маринеля, смотрел в приоткрытое окно на занимающийся день. Влад остановился, хмуро разглядывая композицию из двух обнаженных тел. Вокруг витал сладкий запах розы и аромат крови. У Раду было совершенно непривычное выражение лица, князь в первое мгновение испугался, что он что-то сделал с Марином… но внутри разливалось только спокойствие, ни отголосков боли, ни страданий, которые Влад чувствовал, как свои собственные. Рыжий помощник еще не ушел в глубокий дневной сон, когда одеревенеет. Он обнимал Раду, оплетя его ноги своими, утыкался в шею и спал. Расслаблено и утомленно.       Княжич улыбнулся.       – Пусть останется с нами, – шепнул он. – Твой любимый первенец.