Я мертвец, пожимающий руки знакомым в кафе. Очень общительный мертвец и очень замерзший. Фредерик Бегбедер
«Мэ ллим шахиргал карвен»* Высеченная надпись на рунном камне
Сейчас историю эту вы можете услышать только от третьих лиц. Непосредственный участник тех событий — Уильям Этвуд, ныне покойный — неоднократно рассказывал ее после нескольких выпитых стопок. Обычно он любил напиваться в одиночестве и, погрузившись в себя, молчаливо взирать на окружающее его заведение. Однако, бывали дни, когда то ли алкоголь брал верх над его отчужденностью, то ли у него возникало желание выговориться, и Уильям не был против компании. В пьяном бреду он постоянно упоминал кладбище Ашер, которое расположено на пересечении Циан- и Элки-стрит, и каждый раз рассказывал о необъяснимом случае, произошедшим одним апрельским вечером в 1885 году. Уильям Этвуд, которого можно охарактеризовать как человека спокойного и уравновешенного, в течение десяти лет проработал на упомянутом кладбище смотрителем и ни разу не был свидетелем событий, которым бы не нашлось логичного объяснения. Но апрельский случай заставил его не просто сменить свой род деятельности, но и держаться на приличном расстоянии от кладбищ и прочих мест захоронения. Сама рассказываемая им история подвергалась ряду сомнений, а то и вовсе поднималась на смех теми, кто излишне перебрал с алкоголем. Уильям их не винил, ведь будь он таким же случайным слушателем, тоже вряд ли поверил бы в собственные пьяные россказни. История прижилась среди местных завсегдатаев и выпивох, и если вам не повезет, то можно услышать, как какой-нибудь посетитель, пребывающий в состоянии далеком от слова «трезвый», пытается ее пересказать, при этом постоянно сбиваясь с мысли и переходя на отвлеченные темы, не имеющие никакого отношения к рассказываемому случаю. А если вы куда удачливей, то вам посчастливиться услышать менее внятный, но более последовательный рассказ, который, спустя минувшие года с не заблаговременной кончины Уильяма Этвуда, потерял некоторые существенные элементы и подробности, но все же довольно близок своим повествованием к упомянутым событиям на кладбище. Итак, в апрельский вечер 1885 года Уильям Этвуд заканчивал свою стандартную подготовку к смене. В этом месяце слишком часто получалось так, что он заступал на службу смотрителя кладбища в одиночестве. Всему виной его непосредственный напарник Джозеф Барнс, который, будучи крайне ленивым человеком, зависимым от алкоголя, вновь не вышел на работу и слег с липовым больничным листом. Уильям был недоволен таким раскладом дел, но поделать с этим ничего не мог, так как Барнс был единственным, кто не был против заниматься подобным ремеслом и представлял из себя неплохого работника, пусть и пропускающего смены. Стоит лишь вспомнить шумиху двухмесячной давности вокруг группы личностей, которые, вооруженные лопатами и масляными фонарями, вторгалась на различные кладбища и вскрывали могилы с целью похищения тел умерших людей. Череда этих омерзительных случаев закончилась на кладбище Ашер и прервал ее не кто иной, как Джозеф Барнс, проявив чудеса проворности и умение дать отпор в завязавшейся драке. Собственноручно он задержал двух из трех нарушителей покоя мертвых, третий же, успев прихватить с собой череп из разрытой могилы Марии Блайт, скрылся в узких улочках Циан-стрит. Дальнейшая судьба похищенных останков покойницы не известна, а о своих мотивах арестованные расхитители могил умалчивают до сих пор. События же эти получили огласку в местных газетах, с тем лишь исключением, что информацию о пропаже черепа Блайт было решено опустить, дабы не вызывать беспокойства у ее семейства. Не взирая на заслуги Барнса, Уильям не прекращал мысленно проклинать вечно пьющего напарника и при этом подбирая не самые лестные эпитеты в его адрес. Попутно он проверял количество сопутствующей его профессии инвентаря, записи в книге учета с целью узнать не появился ли какой-нибудь «новичок» в кладбищенских владениях и состояние пустующих гробов, которые складировались вдоль стены друг на друге. Часть из них была списана из-за брака. К примеру, один из гробов не выдержал веса Стива Дорббса, которого все в округе, само собой из-за крупной комплекции, называли Здоровяк Стив. Деревянная ниша сначала треснула, так как была посажена на ржавые гвозди, а затем, не выдержав веса остывшего тела Дорббса, отвалилась окончательно. Его матушка тогда многозначительно заключила, что для ее малыша нужен ящик попрочнее, а этот планировали было разобрать спустя какое-то время, но так и не занялись этим делом. Еще один гроб, история списания которого запомнилась Уильяму Этвуду, предназначался для старика Бишопа, о котором ходило много противоречивых слухов. Будто он имел связи с древним оккультным братством алхимиков, открывшим секрет вечной жизни. Бишоп, разменявший одиннадцатый десяток, и вправду не торопился на тот свет; бодрый старичок, живущий уединенно в большом доме в центре города и продолжающий проводить химические опыты. Но в один момент он решил, по причинам, которые не объяснил никому из вопрошающих, что пора заканчивать со всем этим. Пришел однажды к Уильяму с просьбой помочь выбрать ему подходящее место на кладбище, да такое, чтобы соседи не были чересчур разговорчивыми, а заодно и гроб примерить. Этвуду приходилось иметь дело с эксцентричными людьми, так что он даже бровью не повел, а спокойно согласился оказать возможную помощь. Если с местом упокоения определились довольно быстро, то подготовленный гроб, обитый изнутри, по просьбе самого Бишопа, свинцовыми пластинами, ему не понравился, сколько бы он в нем не лежал. Решив, что с него хватит пока и этого, старик вновь вернулся к своим делам, которые, судя по запаху всевозможных химических реакций, продолжаются и по сей день. Гроб остался лежать в стороне от остальных, так как из-за своей нестандартной обивки был излишне тяжелым. В нем Этвуд нашел то, что именуется никак иначе, как «заначка», которую оставил его напарник Джозеф Барнс. Она представляла из себя средних размеров флягу — полтора литра, может чуть больше — укутанную в белую чистую тряпку, которую Барнс протиснул между стыками свинцовых пластин, предварительно их разогнув. Пару раз тряхнув металлический бутыль в руках, Уильям Этвуд определил, что она практически полная. Некоторое время он так и простоял, держа флягу двумя руками и раздумывая над тем, стоит ли вернуть ее на место, ведь Барнс совсем не дурак и поймет, что единственным, кто мог найти припрятанное, был именно Уильям. Кто еще, как не он будет рыскать во внутренностях гроба? Первой мыслью было перепрятать флягу, чтобы Джозеф, вечно пропускающий свои смены, помучился в попытках ее отыскать. Второй — избавиться от ее содержимого; вылить алкоголь в решетку водостока, а затем вернуть бутыль на место. Неизвестно, как на эти варианты отреагирует владелец, но желание хотя бы немного отыграться на часто «болеющим» Барнсе никак не покидало Этвуда. Вторая идея показалась более привлекательной. Он потянул за корковую пробку, которая с легкостью поддалась. Фляга моментально откупорилась и запах крепкого спиртного ударил в нос. В тот момент Уильям будто по-новому ощутил, насколько же на самом деле был утомительным этот месяц. Два варианта, которые перебирались у него в голове, отошли на задний план и, можно сказать безотчетным движением, Ульям сделал большой глоток из фляги. А за ним еще один, и еще. Пока фляга не опустела на половину от содержимого. Протяжно выдохнув самым довольным выдохом за последние несколько недель, Уильям Этвуд отставил флягу в сторону и вернулся к работе. Стоит заметить, что он никогда не позволял себе употреблять спиртного во время смены, так как был человеком ответственным и прагматичным, но именно в тот день он не смог бороться с навалившейся на него несправедливостью жизненного расклада и, подгоняемый благородным, по его скромному мнению, желанием некой сатисфакции к собственной персоне, решил изрядно накидаться. Уильям был не намерен выдвигать какие-либо требования к Джозефу Барнсу, и начал восстанавливать справедливость самостоятельно. Как бы это странно не звучало сейчас, но на тот момент, для быстро захмелевшего Этвуда, все складывалось в максимально правильную и упорядоченную картину. Уильям даже испытывал то самое чувство удовлетворения, которое не покидало его до тех пор, пока он не досчитался одного фонаря на полке. Пересчитав их количество еще несколько раз и удостоверившись, что фонаря и вправду нет, Этвуд выругался вслух и начал искать в других местах, в надежде что фонарь просто забыли вернуть на полку. Затем, спустя некоторое время, потраченное на поверхностные поиски, он вспомнил, что фонарь был оставлен на кладбище неделю назад после страшно разыгравшегося посреди ночи урагана, который сместил несколько плохо установленных надгробий. В течении пяти часов пришлось разбираться с последствиями ненастья, а фонарь остался висеть у могилы Луи Г. Тенбрю. Та бессонная ночь сказалась на Уильяме Этвуде не лучшим образом, и он, лишенный всяческих сил, оставил фонарь рядом с последней поставленной на место надгробной плитой. Вспомнив данные обстоятельства, Уильям не стал долго раздумывать. Накинув на себя пальто и не забыв прихватить фонарь и флягу, отправился на поиски пропажи. Он точно знал, в какой части, в каком ряду и месте располагается последнее пристанище Луи Г. Тенбрю, так как это была могила известного в городе пивовара и владельца сети соответствующих заведений, а Уильям Этвуд, считающий себя не самым плохим ценителем пенных напитков, просто не мог не знать о такой талантливой и известной личности, тем более о месте ее захоронения. На всякий случай он все же проверил записи перед уходом, но лишь по той причине, что выпитое спиртное вызывало какое-то невнятное сомнение в собственной памяти. Ошибочное, как оказалось. Снаружи здания учета было зябко и темно, но, благодаря фонарю и крепкому спиртному в бутыли и крови, Этвуд не испытал какого-либо неудобства по этому поводу. Идти до нужного места пришлось недолго. Хотя Уильям потратил чуть больше времени, чем обычно, ведь на протяжении всего пути прикладывался к фляге с определенной периодичностью. Фонарь и вправду оказался там, где и был оставлен. Керосин в нем давно иссяк, что делало шанс случайного нахождения практически невозможным. А если бы кто и заметил одиноко стоящий фонарь возле могилы, то вряд ли бы придал этому большое значение. Тут у Уильяма Этвуда произошла некоторая заминка. Он все никак не мог решить, поставить ли ему на землю работающий фонарь и подобрать потухший или все же расстаться с бутылью в руке, из которой еще не допил. Слегка покачиваясь из стороны в сторону, Этвуд счел, что фляга будет полезнее в руках, чем на полу, а свечения фонаря вполне хватает даже если его поставить на землю. Тем более, Уильям хотел допить содержимое бутыли и оставить ее тут, а безалаберный Джозеф Барнс пусть занимается поисками. Поставленный на землю фонарь высветил могилу с надписью Луи Г. Тенбрю: «Тут покоится тот, кто умел варить вкус жизни», и разрытую яму практически под самым основанием плиты. Смотритель кладбища не сразу заметил эту неаккуратно раскопанную дыру, а когда обратил внимание, то не успел ее тщательно разглядеть. Он был отвлечен внезапным шумом. Кто-то неожиданно зашагал в темноте справа от могилы. —Хтоэтотут? — Уильям Этвуд попытался придать своему резкому вопросу грозности, но выпитое дало о себе знать и соединило сказанные слова в одну кучу. — Простите, простите, — звук шагов остановился, так и не дойдя до света фонаря, — я не хотел вас напугать или совершить что-либо не подобающее. Просто не был готов встретить в этом месте кого-нибудь дышащего и живого. Задумался и… — Клаб… клабищезапрущ… запрещено посещать в ночные часы, — Этвуд прервал начавшуюся осиплым голосом словесную тираду незнакомого джентльмена. — Неужели? Мне не говорили о подобном. С чего вы так решили? — Это… ясматритель этого клабища. — Так это же как нельзя кстати! — Уильям был уверен, что расслышал даже радостный хлопок в ладоши. — Подумать только, как мне повезло! Не иначе, само провидение послало вас, сэр смотритель кладбища, ко мне в эту безлунную ночь. — Не понял, — из-за крепкого спиртного Этвуду было не просто воспринимать большие потоки слов, но решение этой проблемы нашлось моментально — выпить еще. — Не переживайте, я все подробно объясню! — осипший незнакомец был несказанно рад представившейся возможности поговорить и выговориться. — Понимаете, как бы это избито не звучало, но я здесь не просто так, а по важной причине. Все дело в одной даме, завладевшей всеми моими мыслями и помыслами. Я даже и не заметил, как полагаемый мне покой и отдых ушел на второй план, и я оказался в цепких объятьях неведомых ранее чувств. — Очередная — ик-тория о женсине, — Уильяма Этвуда поразила икота, которая тут же была запита глотком из фляги, — слышал много раз, даже не начина… — О, знали бы вы, как она очаровательна! — слова Уильяма были проигнорированы и прерваны. — Она не просто входит в огромный список тех дам, в компании с коими захочет оказаться любой зрелый джентльмен, но также и в небольшой список тех, за благосклонность которых стоит побороться.[1] Только вот она особа возвышенная, возможно вы встречали таких, сэр смотритель кладбища. Дамы подобного толка строят вокруг себя непреодолимые баррикады, копают глубокие рвы, но эта, доложу я вам, окружила себя настоящими стенами и отказывалась кому-либо открывать свои ворота. — Настолько недотор… непрусуп… неприступна? — Ох, вы бы знали, сэр смотритель кладбища, насколько верно слово «неприступна», — тяжелый вздох незнакомца показался тогда Этвуду очень неестественным и наигранным. — Каких только способов я не перепробовал, сколько попыток не совершил, но так и не смог с ней сблизиться. Она продолжала смотреть на меня своим замутненным взглядом, будто не замечая всех знаков оказанного внимания. На ее благосклонность не влияли даже те разгульные вечеринки, устраиваемые с моей подачи, когда самый хмурый и нелюдимый гость становился доброжелательным и открытым от волшебного эффекта лучшей выпивки в городе, которую приносили с собой моя сестра и кузен, часто приходящие навестить в то время. В те вечера проводились и пляски. Под аккомпанемент всего двух инструментов, но это не мешало желающим крутиться в танце, который не заканчивался до самого утра и мог продолжаться и дальше, если бы не первые лучи восходящего солнца. За бесплатной выпивкой и в поисках хорошей компании в одном месте собиралась целая толпа людей разных статусов и положений, и при этом в их общении чувствовалась легкость и непредвзятость к любому собеседнику. Фамильярность давно была в чести, а все сдерживающие и ограничивающие беседу правила отходили на задний план. И в общем положении дел большинство всё устраивало. Однако, чувства этой дамы были не подвластны общему настроению, а ее сердце было недоступно… Сколько бы я не проявлял щедрости, как хозяин вечера, сколько бы не демонстрировал своей заинтересованности. Ходил и вертелся вокруг нее подобно неугомонному юнцу, которым давно уже не был. — Не поймите неправильно, — пьяного Уильяма изрядно качало из стороны в сторону, даже когда он стоял на одном месте, — но разве нелуше было бы… отступить. А то это выглы…гл.гля… — Да знаю, знаю я! Множество раз уже слышал подобные советы от всех гостей, — незнакомый джентльмен противоестественно отмахнулся от слов Этвуда. — Выгляжу глупо и жалко, да? Многие из гостей говорили примерно такие слова. Но поймите, в тот момент, когда мне повстречалась эта дама, я впервые, за многие десятилетия нестерпимого холода и одиночества, почувствовал что-то. И это что-то мне понравилось, понимаете? И я всеми силами пытался то чувство продлить и преумножить. — Кажется, дама не разделяла вашего… этузиус… энтуси… рвения. — Долго и не без сопутствующих причин, мне тоже так казалось, — согласился незнакомец, — но, спустя время, за которое мой кузен и сестра прекратили навещать меня, а большинство гостей вечерних разгульных танцев были уже не в состоянии ходить и двигаться, и при этом говорили с большим трудом, моя дама впервые начала вести со мной непринужденные беседы. Я был несказанно счастлив и неописуемо удивлен подобной перемене ее темперамента. Эти разговоры, которые раньше походили на мой нескончаемый монолог, с каждым разом делали нас ближе друг к другу. В мертвом царстве заблестел луч света, моментально ослепивший меня… Вы бы знали, сэр смотритель кладбища, как я был рад и с каким нетерпением ждал каждой новой встречи. — Так значит, у вас с ней все сложилось? — Уильям Этвуд демонстративно поднял бутыль в воздух, как бокал. — Тода я. я тоже рад! Выпью… да… за ваше счастье! — Эх, надеюсь, что подобные тосты имеют силу, а не просто красивый повод выпить, — голос джентльмена становился все более тихим и неразборчивым с каждым новым сказанным словом. — Мы каждую ночь с ней разговаривали, это стало даже традицией, как те вечеринки с танцами. Только я и она. Шептались до самого утра о разных вещах и глупостях. Я вновь почувствовал, спустя множество лет, себя живым. А затем… Незнакомец замолк на некоторое время. Прервался, не договорив и замер в странной позе, будто задумался, потом так же неожиданно спросил: — Что это у вас в руках, сэр смотритель кладбища? Позволите угоститься? — Конечно, — Этвуд протянул флягу своему собеседнику, — почему нет. Незнакомый джентльмен скованными движениями и хромая на правую ногу, кособоко начал приближаться к Уильяму. При этом продолжал говорить: — Все прекратилось так же неожиданно, как и началось. Она перестала со мной говорить. Я подумал, что надоел ей, но в моей памяти, пусть и не свежей, все еще сохранились воспоминания о наших совместных ночах на этом кладбище. Поэтому я отмел эту мысль сразу же. Говорящий вступил в ореол света фонаря и Уильяму Этвуду открылась жуткая правда о собеседнике — он был мертв. В нос ударил отвратительный запах разлагающегося уже не один десяток лет тела. — Вдруг с ней что-то плохое случилось? — вопрошал прогнивший труп. — Тут некоторое время назад было так шумно, как в старые времена, когда мертвецы еще танцевали. Мне показалось неплохой идеей проверить, как там моя Мария. Протянуть ей руку помощи, так сказать. В этот момент мертвец уже подошел вплотную к скованному страхом Уильяму и схватил своей костлявой, сгнившей до кости рукой протянутую флягу. — И вот ведь везение встретить вас, сэр смотритель кладбища! — оживший мертвец выхватил флягу из неподвижной руки Этвуда и сразу к ней приложился. — Вы ведь должны здесь всех знать, верно? Кто и где лежит. Так вот, не могли бы вы меня проводить до могилы Марии Блайт, а то я малость заплутал. Знали бы вы, как мне стыдно в этом… Что-то вы побледнели. Вам плохо? Тут Уильям Этвуд не выдержал и, издав истошный вопль, на который никогда не был способен, бросился бежать со всех ног. Потухший фонарь с громким лязгом отлетел в сторону, а фляга так и осталась в руках мертвеца. — Стойте! Куда же вы убегаете? Могли бы просто отказаться, сэр… Вы забыли свой бутыль! На этом история, произошедшая со смотрителем кладбища Ашер, обычно заканчивалась. В нее мало кто верит и даже самые заядлые любители выпить считают ее вымыслом, утверждая, что на пьяную голову могут и не такие жуткие и странные вещи привидеться. Тем более неизвестно, что за пойло было налито в ту флягу, из которой Уильям Этвуд выпил куда больше половины. В заключении добавлю пару обстоятельств, о которых можно было узнать только от самого смотрителя кладбища. К ним относится: пугающее сходство встреченного им мертвеца с покойным, вот уже 84 года, пивоваром, чье довольное и улыбающееся лицо смотрит с этикетки пива марки «Тенбрю»; фляга со спиртным, которую на следующий день нашел непосредственный владелец Джозеф Барнс. Он обнаружил ее пустой у могильной плиты Луи Г. Тенбрю. Со слов Барнса, бутыль была воткнута в перекопанную землю, будто кто-то сначала прорыл себе проход из глубины, а потом зарылся обратно.