Письмо Воланда к Иешуа, найденное распечатанным

      Дорогой [несколько раз зачеркнуто],       Не хотел писать тебе письма; знал, что если не имеешь обыкновения сжигать, то обязательно порвешь их в клочья или выбросишь, не открывая, потому что любопытство совсем тебе не свойственно, как один из пороков человечества. Как один из моих пороков тоже, наверное, поэтому и пишу. Интересно взглянуть, как преобразится твое лицо, когда ты будешь это читать, потому что обмен слащавыми, надушенными письмами создан для Лизонек времен сентиментализма или для бальзаковских дам, глупо ностальгирующих по перепискам своей юности. Не думаю, что я похож хоть на один из этих одинаково-приторных типов.       Мне скучно. Я думал о многом, но, похоже, все снова изменилось с того момента, как я был в Москве. Прошло почти сто лет: другое мышление, другие взгляды и принципы, другое разделение на «плохих» и «хороших», в которое мы не можем вмешаться. Ни ты – своими заповедями, которые были разобраны по кускам то ли литературными критиками, то ли теми, кто давно отказался в нас верить; ни я – искушениями, которые уже давно никого не манят. Да и зачем, ведь...       Люди регулярно испытывают самих себя, видя в этом какое-то божественное предназначение и послание свыше. Ставлю пятьдесят против пяти, что ты ничего им не посылал. Но в этом их смысл – мы с тобой давно стали никому не нужны, как не нужны стали печатные машинки, круглые будильники и пленочные магнитофоны. Люди нашли им замену среди новых; как нашли замену «товариществу», «порядочности», «чести». Как заменили пожертвования, вино, исповеди. Бессмысленные «продукты» человеческого воображения, которые покупаются и продаются без капли искренности, по-бытовому, но без которых ты, Иешуа, не можешь.       Пишу, и кавычки прыгают по бумаге, как следствие дрожи в руках немощного [неразборчиво], но они необходимы, ведь все эти «праведные», твои чувства никогда не были настоящими. Теперь даже их не стало.       Ты заботишься о человечестве, а человечество больше не заботится о тебе, оно предпочитает решать проблемы и устраивать новые конфликты на своем же уровне, как муравьи, грызущиеся за сахар. Теперь, слыша оскорбления в твою сторону, они бросаются защищать лишь тех, кто в тебя верит, как будто эти верующие могут усомниться в твоем могуществе. Впрочем, они сомневаются, Иешуа, сомневаются гораздо сильнее, чем когда-либо. Нет больше ни одного, кто слепо шел бы за тобой, как мышки-лемминги к обрыву, потому что им нечего есть, и ты – последняя их надежда. Они смогли синтезировать то, ради чего живут, они смогли искусственно вырастить тот луч надежды, за которым раньше бежали к тебе. Или ко мне...       Нет ни одного, потому что все они зациклены на себе – на своем эгоизме, жадности, на стремлении быть лучше, чем тот, кто рядом, но они постоянно сомневаются, что у них получилось. Они не уверены ни в чем, даже в своем отражении в зеркале – разве могут они безгранично верить тебе? Не говоря уже обо мне, которому даже ты, Иешуа, вряд ли доверяешь. Знаешь, мне было бы так лестно сказать, что все это – моя заслуга. Что именно я посадил зерна сомнения в их души, что я «открыл» им пустые, как у слепых, глаза, что я заставил их погрузиться в вязкое черное болото под названием «самолюбие»!.. Но это не так. Люди сделали это сами.       Ты больше не бог. Разве что для тех, о ком я писал выше, которые перегрызают друг другу глотки, защищая не тебя, а разъедающего червя внутри, который заставляет их сомневаться, но которого они же и посадили в свою грудь. Впрочем, я тоже больше не дьявол.       Я не знаю, зачем пишу тебе, но выплескивать мысли на бумагу стало почему-то [неразборчиво]. Может, читая это, ты заметишь что-нибудь помимо косых убористых строк, длинных и язвительных букв. Например, пятно чернил в углу листа. Например, едва заметные уколы запятых, потому что поток моих скомканных мыслей гораздо быстрее, чем перо, зажатое в пальцах.       Да, я пишу тебе пером. Можешь считать это насмешкой.       Мне давно уже надоели твои попытки не обращать внимания на письма, которые я посылаю редко (но не так редко, чтобы ничего не замечать). Что ты делаешь с ними, Иешуа? Складываешь где-то, сжигаешь ли взглядом, как будто я могу чувствовать твой праведный укор, или все же читаешь? А может, тебе просто неизвестен мой адрес, и только потому я не получаю ответа.       Что ж, тогда...       Пиши до востребования.       С искренней любовью (знал бы ты, как дрожит моя рука и как мне хочется процарапать бумагу кавычками),       Воланд.