Другу

Последнее время я ничего не делаю, Только стихи пишу, Знаете, такие резкие, жестокие, в духе сюрреализма. Мне уже сказали, что я просто Шут, Просто обычный, злобный гений, непризнанный. А я просто счастлив, что вновь могу писать, Что чувствую себя от этого значительно лучше. И автора нашёл такого же сумасшедшего, себе под стать, И теперь соревнуемся, кто в этом круче. Но у него семья – жена, двое детей, А я в одиночестве своём не захлебнуться пытаюсь. И он строчит постоянно, что-то пишет, каждый день, А я просто стихами говорю. Я, как он, не стараюсь. И я откровенно не понимаю, как ему вообще Удаётся писать в достатке, когда ничего не гложет? Он мне сам говорил, стоя под дождём, в плаще, Что его давно уже ничего не тревожит. Я тогда ещё засмеялся его словам, Плотнее затянул шарф, запахнул пальто… Мне казалась, что вся безупречность – обман, Что в этом мире ничто не безупречно, и никто. А он покачал головой, плечами пожал и опустил взгляд, Со вздохом покрутил в руках свой зонт И тихо сказал, что счастью своему рад, И что это для него, словно золотой фонд. Потом пожалел меня, улыбнулся в глаза и сказал: «Знаешь, Кирилл, ты из тех людей, Которые собирают для себя полный зал И, в то же время, ведут себя как злодеи. Ты ведь и сам знаешь, что будешь всю жизнь одинок, Не потому, что ты такой, это твоя судьба. Воспринимай это как жизни обычный урок, Как молитву, которую не прочтёшь никогда. Твоя внешность и, правда, довольно мила, И твой стиль, и пробивной нрав, Но долго выдержать это можно ль едва. Ты же знаешь, что я сейчас прав». Я тогда был ошарашен слегка, Как он быстро и просто меня понял. И подняв глаза в сизые облака, Минут десять слёзы свои скрывал. Он тогда закурил, выдохнул дым, И тихо сказал то, что хотел: «Я хочу запомнить тебя таким, Ещё понимающим мира всего беспредел. И мне нравится твоя тайная доброта, И твоё редкое крайне желание жить, И твоих стихов мрачная красота, И то, что не боишься сумасшедшим прослыть». Он не стал больше мне ничего говорить, Даже не взглянув на меня, он ушёл, А я продолжил стоять и свои слёзы пить, Потому, что себя наконец-то нашёл. И я знал, он совершенно прав. Он реален, он точен, хоть слишком груб. И сейчас, злостным подонком став, Я понял, насколько вообще был глуп. И решение: не хочу больше быть одинок, После слов его превратилось в прах, Выделив чётко мой каждый порок, Каждую каплю яда в словах. И я сунул руки в карманы пальто, Зашагав в направлении дома, скорей. Стараясь, чтоб меня не заметил никто, Привыкая к одиночеству, делая его для себя милей. (12-25.05.11)