Поневоле

Ленский был очарователен и смешон в этом своем легком пальтишке, развевавшемся на ветру, со своими спутанными кудрями и пистолетом в руке, казавшимся совершенно чужеродным элементом в этом почти театральном образе. Юноша держал оружие не слишком ловко и даже с какой-то опаской, и Онегин в очередной раз подумал, что место ему на возвышении перед публикой, но никак не на этой расчерченной дуэльной площадке. Евгений прищурился, поигрывая с затвором. Он был на редкость спокоен, не чувствуя ни ярости, ни злобы, неизменно кипящих в его душе при каждой подобной стычке. Этим утром ему не хотелось крови, не хотелось убивать. Ему не хотелось убивать Ленского. Тем не менее, он послушно отошел на положенное расстояние, ожидая выстрела. Владимир хмурился едва заметно, теребил подол, прикусывал губу, нервно сжимая рукоять. Оттягивая время, обернулся кругом. Казалось, он до сих пор не мог поверить в то, что стоит сейчас на этом пустынном откосе в ожидании чьей-то смерти — соперника или своей собственной. Ситуация становилась комичной. Секунданты перешептывались, кивая на незадачливого дуэлянта, и Онегин неожиданно для самого себя подмигнул Ленскому. Ничего не скажешь, странная попытка подбодрить человека, который с минуты на минуту может тебя прикончить. Юноша поднял руку, как-то странно оттопырив локоть, и выстрел грянул почти незамедлительно. Евгений понял, что тот даже не целился толком, и мысленно пожалел беднягу, потому что сам он еще никогда не промахивался. Владимир упрямо выпятил подбородок, глядя прямо в крохотное отверстие дула. Онегин взвел курок. Как странно. Он совсем забыл причину этой нелепой стычки. Зачем они здесь? Почему хотят уничтожить друг друга? Его указательный палец совершил почти незаметное и такое привычное движение, и Ленский упал сначала на колени, а потом на бок. Снег вокруг него незамедлительно окрасился бордовыми разводами. Евгений подумал, что это было почти красиво. Он не торопился. Однако распростертый на земле молодой человек вдруг зашевелился и поднялся на одно колено, отчаянно пытаясь зажать рану в плече. Кровь сочилась у него между пальцами, и он наблюдал за тонкой струйкой с каким-то наивным удивлением. Онегин был удивлен не меньше. Но кроме этого он чувствовал какое-то почти безграничное облегчение, необыкновенную теплоту в душе. Он не мог даже вспомнить, когда в последний раз ощущал себя настолько счастливым. Ошеломленный этим необычным, всепоглощающим чувством, он не смел двинуться, словно боясь, что от любого неверного вздоха оно исчезнет без следа. Тем временем, к Ленскому бежали секунданты. Кто-то объяснялся, кто-то требовал врача. Евгений почувствовал, как его тронули за плечо, и тряхнул головой, снова обретая почву под ногами. Двинулся к поверженному сопернику. Владимир наблюдал за его приближением настороженно, то и дело пытаясь встать, и с каждой секундой его лицо стремительно бледнело. — Придется отложить дуэль, — сказал один из присутствующих, и юноша немедленно замотал головой. — Нет, мы должны продолжить, — задыхаясь, пролепетал он и снова опустился, потеряв равновесие. — Нет, не должны, — неожиданно для самого себя ответил Евгений как можно строже, и Ленский болезненно зажмурился. — Я… готов… — бормотал он, и Онегин прекрасно догадывался о причине подобной настойчивости. Пылкий и мнительный, поэт боялся, что слова Евгения — лишь попытка склонить его к трусливому отказу. Тот же, в свою очередь, не мог признаться в истинности своих намерений, и лишь всем своим участливым видом пытался показать, что он имел в виду, когда просил Владимира остановиться. Однако вскоре Ленский беспомощно откинулся назад, не в силах справиться с головокружением, и позволил довести себя до повозки. Онегин похлопал его по спине и отправился домой, заверив юношу, что они непременно сойдутся снова. Сойдутся, подумал он. Какое странное слово.

***

Евгений и раньше, бывало, страдал бессонницей, однако на этот раз он так и не смог сомкнуть глаз до самого рассвета. Эти необъяснимые перемены, происходящие в нем, волновали его, оголяли душу, заставляли страдать и наслаждаться одновременно. Не в силах больше противиться влечению, он отправился в дом Ленского, надеясь, что не встретит в нем никого постороннего. В нем действительно не оказалось никого, кроме самого хозяина, который отворил дверь и тут же посторонился, разглядывая незваного гостя слегка смущенно и почти испуганно. Его левая рука покоилась на перевязи. — Ты?.. — едва слышно спросил он. — Я, — кивнул Онегин с едва заметной усмешкой и перешагнул порог, проходя в комнату. Кровать Владимира была измята, как будто он тоже не мог уснуть всю эту ночь. Евгений прошелся вдоль стены, повертел в руках какую-то безделушку с полки и спросил резко, в упор, как прекрасно умел спрашивать: — Зачем ты промахнулся? Я вижу, ты не очень хороший стрелок, однако ты даже не пытался попасть в меня. Почему? В ответ Ленский весь зарделся, но продолжил хранить упорное молчание. Онегин придвинулся к нему, заставляя юношу отступить к стене. — Почему? — повторил он, чувствуя, как лопается внутри него какая-то невидимая струна. Владимир дышал часто и загнанно, но глядел прямо в глаза. — Потому же, почему ты не убил меня на месте, хотя должен был сделать это без малейшего колебания, — ответил он неожиданно дерзко, и Евгений не мог более сдерживаться, и запустил пальцы в густые пряди поэта, и поцеловал его так нежно, как никого в своей жизни не целовал еще… …и наплевал на правильность, как, впрочем, он всегда и делал.