Малыш и Карлсон

      Семёнов, грёбаный Карлсон, опять свалил без предупреждения, ночью, как вор. Ладно хоть записку оставил. «Малыш, прости, срочно вызвали». И ведь знает, как Егор ненавидит это прозвище! Он, между прочим, на три года старше! Ну и что, что мелкий? Слабаком его тоже не назовёшь! Вот только попробуй докажи это Семёнову — Егор для него просто «Малыш». Хорошо, что не сюсюкает, как с ребёнком, и то радость. Нет, так-то Славка нормальный, но иногда степень его заботливости переходит все границы. Наверное, это оттого, что они так нечасто могут побыть вместе — то Егор сидит над отчётами, то Семёнов опять улетает спасать мир или небольшую его часть, вот Славка и компенсирует потерянное время как может. Сейчас вот опять, как пить дать, вернётся и будет кружить вокруг. А Егору и не надо ничего, и злился он совсем не из вредности, а от страха.       Не зря последние дни внутренности дрожали от тревожного предчувствия. И ведь спрашивал Славку, выпытывал, но тот только улыбался да целоваться лез. А у Егора от Славкиных поцелуев весь ум куда-то улетал и голова становилась пустая и лёгкая. А Славка целовал и шептал: «Люблю… Люблю…» За это «люблю» Егор ему всё прощал, потому что сам любил так, что было страшно.       Нельзя так. Мало того что любовь их неправильная, осуждаемая, так ещё вот такая — сжигающая, и никакой пожарный тут не поможет, не затушит. Любить — это не только счастье, это к тому же и боль, и страх, и много чего малоприятного. А любить парню парня ещё и опасно — мало ли вокруг отморозков, радеющих за чистоту и нравственность. Хотя Семёнову вон всё равно, опасности он не боится, это его работа, чтоб ей… А Егору страшно. Так страшно, что иногда хочется убежать, улететь, зарыться поглубже, чтобы отсечь себя от Славки. Наверное, было бы лучше, если бы они никогда не встречались. Но это ещё страшнее — как же они один без другого?!       Егор плохо помнил их первую встречу и поэтому сказать, что сразу влюбился в Семёнова, не мог — это пришло позже. Но стоило осознать, что между ними не просто дружба, всё — пропал. Однолюб — то ещё проклятье! И видимо, на генном уровне передаётся. Мама такая же была. Уж лучше бы он в отца пошёл, вот уж кто не страдал подобным недугом: сегодня одну любил, завтра — другую, а между «большими любовями» к матери возвращался, как кошак на передержку. А она ждала. Плакала ночами в подушку, ходила грустная, но на сына никогда не срывалась.       А вот Егор, будучи подростком и имея своё категоричное мнение, закатывал скандалы, топал ногами и, брызгая слюной, требовал от матери не пускать больше козла-папашу на порог. Мама улыбалась грустно, ласково обнимала его и шептала, что не может, что любит, что когда Егор вырастет и полюбит сам — поймёт…       Вырос. Влюбился. Понял. Ох, как же он сейчас понимал маму! Жаль, не скажешь ей об этом, не обнимешь, не попросишь прощения. Сердце, разбитое любовью, не выдержало, мама умерла, когда Егору только-только двадцать исполнилось.       Отец на похоронах очень натурально рыдал, кричал, что всю жизнь только одну и любил — её, Аннушку. А Егор ему не верил, видел, как он между показными рыданиями посматривает по сторонам, выбирая очередную сердечную привязанность. Еле сдерживал себя, чтобы не засмеяться. Но кладбище не то место, где веселятся. И потом, побоялся, что «добрые» родственники, непонятно откуда появившиеся, с радостью определят его в психушку — не успело мамино тело остыть, образно выражаясь, а Егора уже начали окучивать насчёт квартиры: мол, ни к чему ему такая жилплощадь, не потянет, да и с роднёй неплохо бы поделиться. А где эта родня пропадала, когда им с мамой помощь нужна была?!       Отец, к счастью, ни на что не претендовал, иначе Егор не выдержал бы. А так распрощались почти по-дружески.       — Ну, сын, ты уже взрослый, справишься, а мне о старости подумать надо.       — Удачи, — искренне пожелал Егор родителю и с тех самых пор ничего о нём не знал.       Отец исчез, испарился, и Егор был за это благодарен, иначе ведь мог и до греха дойти. Осознание того, что он остался совсем один, пришло гораздо позже маминой смерти. Несколько месяцев он словно в анабиозе находился, вёл себя как прежде, как будто и не произошло страшного, и не понимал, почему на него смотрят с осуждением. А вот месяца через три догнало, накрыло…       Тогда-то и повадился Егор уходить в парк недалеко от дома, прятаться там в самом дальнем уголке и выпускать наружу всё то, что съедало его изнутри. Падал на землю, катался и выл, выл, выл… Страшно, надрывно. А вот слёз не было… Повезло, что никто его в эти моменты не видел и не слышал, а может, просто боялись подойти посмотреть, что же там, в густых зарослях, происходит.       И только однажды его сумасшествие посмели нарушить. На полянку, облюбованную Егором и пропитанную его болью, выскочил запыхавшийся и злой парень. Увидев Егора, остановился, осмотрелся вокруг и рявкнул:       — Где они?       — Кто — они? — хрипло и испуганно спросил Егор, задыхаясь и глядя на парня снизу вверх.       — Что они с тобой сделали? — Незнакомец подошёл к лежащему на земле Егору и, присев на корточки, внимательно ощупал его взглядом, не отвечая на вопрос.       — Никто со мной ничего не делал, — буркнул Егор.       Парень пружинисто встал, протянул руку и помог принять вертикальное положение. Он оказался почти на голову выше Егора и гораздо крепче. Что поделать, Егор и телосложением пошёл в маму — невысокий, тонкокостный. От рывка не удержался и ткнулся носом в грудь несостоявшегося спасителя. Знал бы, во что это выльется… поступил бы так же. Но в тот момент ни о чём таком и не думал. А вот Славка позже признался, что сразу понял, что не зря его на ту полянку понесло и что, увидев Егора, решил — «мой».       — И как же ты это понял? — смеялся Егор, тщетно пытаясь скрыть, как приятно ему это слышать.       — А я вообще догадливый, — гордо выпятив грудь, ответил Семёнов, — не то что некоторые, до которых как до жирафа всё доходит.       Эти разговоры случались в те моменты, когда Славка каким-то звериным чутьём улавливал Егоровы сомнения и метания, и заканчивались всегда одинаково — слова словами, но подкрепить их действиями Семёнов считал своим долгом. Обоюдно приятным долгом.       Но это сейчас, а тогда, почувствовав чужое тепло, Егор разрыдался. Горько, с надрывом, вцепившись в чужую футболку, как в спасательный круг, и орошая её обильно слезами. Его не оттолкнули, обняли, прижали, гладили по голове, по спине и приговаривали тихо:       — Всё хорошо будет, увидишь. Всё пройдёт, верь мне, я знаю…       И Егор поверил. Прямо там и поверил. И согласился, чтобы Славка проводил до дома. Для приличия, правда, поартачился, что не девчонка и что его тут все знают. Но Семёнов был непреклонен.       — Ты сейчас в таком состоянии, что тебя любой соплёй перешибёт. Даже не спорь. Пойдём.       И потянул его за руку уверенно, как будто знал, куда идти надо.       Егор не помнил, как они дошли до дома. Проплакавшись, он наконец почувствовал, что боль немного отступила, и находился в полусонном состоянии. Славка вместе с ним поднялся в квартиру и вёл себя совсем не как гость. Заставил раздеться, отправил под душ, предварительно выставив воду погорячее, и пока Егор согревался — вскипятил чайник, заварил чай, дождался его выхода из ванной, напоил, уложил в постель и ушёл, пообещав приходить иногда в гости.       — Пустишь? — поинтересовался вместо прощания.       — Приходи, — сонно пробормотал Егор и отрубился.       Утром нашёл в холодильнике бутерброды, а на плите в маленькой кастрюльке свою любимую рисовую кашу. В ручку крышки была воткнута скрученная бумажка. «Нагрей, холодную не ешь», — было написано незнакомым почерком. Егор проигнорировал этот почти приказ, взял ложку и стал есть прямо из кастрюли, опять давясь слезами. Даже на похоронах не плакал, а тут словно шлюз открылся — не мог остановиться.       А всё из-за каши, на вкус она была точно такой, как мама варила. Но вот засада — спасибо сказать было некому, он ничего не знал о своём новом знакомом, кроме имени. С грустью подумал, что не отказался бы от такого друга, но вряд ли они ещё когда-нибудь увидятся, а приходить тот пообещал из жалости, скорее всего.       Но он появился. Пришёл через три недели как ни в чём не бывало, и сразу стало так спокойно, а ведь Егор, втайне ждавший Славку и надеявшийся, боялся, что говорить им будет не о чем. Через пару месяцев он уже и не представлял, что когда-то Семёнова не было в его жизни. А в тот, первый, раз спросил обиженно:       — Чего так долго добирался?       — На губе сидел, за каждое доброе дело приходится расплачиваться, — усмехнулся Славка и, обняв, тихо поинтересовался: — Ну как ты, полегче?       И хоть те первые объятья были совсем невинные, без всякого умысла — только поддержка и участие, но было в них очень уютно. Егору тогда даже подумалось, что невольно завидует ещё не родившимся Славкиным детям — он, например, был бы счастлив, имей такого отца. А сейчас? Было ли ему стыдно сейчас, что Семёнов так и не стал никому папой? Нет и ещё раз нет! И может быть, кто-то назовёт Егора эгоистом, но своего Карлсона он не отдаст никому!       Да, со Славкой было просто и сложно одновременно. Он как-то сразу стал своим. И начал командовать Егором — видимо, оттачивал на нём командирские навыки. Стоило Егору только заикнуться о том, что, наверное, придётся бросать учёбу, потому что денег катастрофически не хватает, Семёнов набычился и посмотрел так, что захотелось спрятаться. И хоть знал Егор, что Славка ничего ему не сделает, а испугался.       А Семёнов, высказав всё, что думает о некоторых умных идиотах, быстренько нашёл решение проблемы безденежья.       — Подработку можно найти, — уверенно заявил он. — А ещё комнату можно сдавать, тебе одному зачем три?       — А вдруг уроды какие-нибудь попадутся? — засомневался Егор.       — Об этом не переживай, я позабочусь, — успокоил его Семёнов.       И ведь позаботился. И квартиранток нашёл, и работу. Когда успел только? Не так много свободного времени было у курсанта. И опять сработало Семёновское обаяние: у Егора дальше собеседований дело не заходило, взирали на него с сомнением и недоверием, а Славка умудрился без него всё устроить, только и осталось прийти и работать. И Егор старался, потому что больше безденежья боялся подвести друга.       И с жиличками повезло, девчонки были весёлые, заводные, и главное, никаких планов насчёт Егора не строили. На него вообще девушки смотрели скорее с умилением, чем на потенциального ухажёра. И Егора это устраивало, боялся он стать подобием отца. Ну и что, что пока ничего это не подтверждало — а вдруг позже проснётся гнилое! Не хотел он никого делать несчастным, поэтому решил для себя, что не позволит себе влюбляться и не будет никому голову морочить.       Ну да, конечно! Как там говорят? Хочешь насмешить богов — поделись с ними планами. Он не сразу понял, почему злится, глядя на то, как Катя и Марина флиртуют с Семёновым. А тот и рад был стараться: шутил, осыпал комплиментами, тащил всю компанию то погулять, то в кино. Егор пытался отказываться, да куда там! Славка тяжело вздыхал, грустно смотрел на девчонок, разводил руками и печально сообщал, что без Егора никуда не пойдёт, не может бросить брата в одиночестве.       Да, он представился двоюродным братом Егора, сначала девчонкам, а потом это каким-то образом расползлось по всему подъезду. Видимо, не все в это поверили, потому что как-то Егора навестил участковый, но даже спросить ни о чём не успел — вперёд вылез Славка. Пригласил за стол, напоил чаем, попутно рассказав слезливую историю о том, как тяжело жить студентам, вот и держатся они вместе — по-родственному. На вопрос, а кто он такой, показал своё удостоверение, вызвав неподдельное уважение у старшего лейтенанта. Тот, видимо, провёл разъяснительную работу среди особо подозрительных жильцов, потому что больше их никто не тревожил, сплетен за спиной не плёл, а соседские дети и старушки Славку боготворили.       А Егор ревновал. Правда, о том, что это ревность, не догадывался до поры до времени. Ревновал к бабкам у подъезда, которым Семёнов всегда был готов помочь; ревновал к своим квартиранткам, с восторгом глядящим на будущего МЧС-ника и пытающимся его охмурить; ревновал к учёбе, к тем, кто мог находиться со Славкой каждый день. И хотел остаться наедине, чтобы Семёнов рассказывал истории только ему, шутил только с ним и кашу варил только ему!       Да, Славка, исподволь узнав все предпочтения Егора в еде, баловал его, оправдываясь, что и сам скучает по домашнему. Где бывший детдомовец научился готовить, спрашивать было неудобно, Семёнов вообще старался поменьше рассказывать о себе. Он о том, что и сам сирота, как и Егор, проговорился случайно, успокаивая. Но девчонки есть девчонки — им хотелось знать всё о понравившемся парне, и они закидывали его вопросами. Семёнов отвечал неохотно, коротко, но Егор слушал внимательно — с ним-то Славка всё переводил в шутку. Вот так и узнал, что осиротел Славка не так давно и в детском доме пробыл совсем недолго. Что была у Славки семья — мама, папа и бабушка. А потом ушли один за другим.       Егор злился на любопытных сорок — разве можно быть такими бестактными! Неужели не видно, что Славке больно?! Но всё-таки был им благодарен, хоть и немного было информации, но он впитывал её как губка, сам ещё не зная зачем.

* * *

      Егор смял стикер и отбросил его на стол. На идеально чистый кухонный стол, ни крошечки на нём, ни пылинки — тоже Славкина заслуга. Сам он не мог похвастаться такой аккуратностью, старался, конечно, поддерживать порядок, но как у Семёнова у него не получалось. У Славки всё выходило само собой, как будто любовь к порядку у него в крови. И ведь не был он при этом ни занудой, ни педантом, эти сомнительно-почётные звания как раз таки можно было приписать Егору. И как Семёнов его только терпит?!       Может быть, дело в том, что они такие разные? Говорят же, что противоположности притягиваются. Но это только поначалу интересно — изучать друг друга, открывать, а потом требуется что-то покрепче простого интереса. Есть ли это у них? Что удерживает их столько лет рядом? Про себя Егор знал точно — любит, а Славка… тоже любит и говорить об этом не стесняется. И не верить ему нет никаких причин. Как не было их раньше, так и не появилось ни одной за все годы.       Егор взял в руки смартфон, просмотрел городскую ленту новостей. Семёнов ничего конкретного не написал — куда вызвали и насколько, — так, может, хоть интернет просветит, что же такого экстраординарного случилось, что МЧС даже из отпуска выдернуло своих подчинённых. Или это Славкина инициатива? А что, он мог и самостоятельно вызваться — бывало и такое. Надо бы девчонкам позвонить — узнать, дома ли их благоверные. Егор посмотрел на часы. Нет, рано ещё, спят, поди, это он подорвался ни свет ни заря.       Как интересно всё-таки всё обернулось. Похоронив маму, он был готов, что так и проживёт жизнь в одиночестве, а получилось, что нашёл и любимого человека, и — это уж точно неожиданно — верных подруг. Подумав об этом, Егор опять окунулся в воспоминания…

***

      Последний год учёбы пронёсся незаметно, а время от последней сессии до защиты диплома вообще прошло словно во сне. Получение диплома Егор и не думал отмечать — была бы мама жива, тогда да, тогда обязательно, а так, кому это надо… Домой шёл растерянный и опустошённый, не испытывая особой радости, только усталость. И мечтал о вечере — Катя с Мариной должны были уехать домой, а он завалится отсыпаться. И пусть весь мир подождёт!       Но его ждал сюрприз: много-много шариков, Киевский торт, восторги и поздравления. Усталость отступила, настроение поднялось, и к вечеру планы поменялись. Славка заявил, что не отпустит девчонок одних и они с Егором их проводят и посадят на поезд. Весёлой компанией отправились на вокзал, распрощались с подругами и решили возвращаться домой пешком. Почти не разговаривали, но молчание не напрягало.       Егор поймал себя на мысли, что ему хочется взять Славку за руку, переплести с ним пальцы… И испугался собственных желаний, шарахнулся в сторону.       — Ты чего? — удивлённо спросил Семёнов.       — Устал, — соврал в ответ, но, видимо, неубедительно, потому что Славка хмыкнул, внимательно посмотрел в глаза, а потом обнял за плечи и притянул к себе.       Домой пришли почти в полночь. Съели ещё по кусочку торта за новую взрослую жизнь, а потом просто сидели под телевизором. Егору хотелось спать, он тщательно давил зевоту, но уходить не торопился, ведь если сейчас уйдёт к себе в комнату, то придётся расстаться, пусть всего и на несколько часов, со Славкой, и пропадёт вот это ощущение, что они только вдвоём во всём мире.       — Ты же говорил, что устал, чего спать не идёшь? — спросил Семёнов, когда Егор в очередной раз потёр глаза и зевнул.       — Не усну, переволновался сегодня, — тут он почти не соврал.       — А ты когда-нибудь целовался? — вдруг шёпотом спросил Семёнов, обдав жарким дыханием ухо Егора.       — Нет, — зардевшись и понадеявшись, что в темноте этого не видно, ответил Егор. — А ты?       — Было дело, — кивнул Славка, помолчал и продолжил: — Я тебя сейчас поцелую, потом можешь меня послать к чёрту, но я хочу попробовать, как это — с парнем. Нет, — мотнул он головой, — с тобой как.       Наверное, надо было отказаться, оттолкнуть, прогнать, но Егору и самому хотелось попробовать — не с кем-то, а именно со Славкой. Поэтому он прикрыл глаза и повернулся лицом к Семёнову, безмолвно давая разрешение.       Славка сначала прикоснулся к губам легко, почти невесомо, лизнул верхнюю, потом нижнюю, затем прикусил её и только после этого «знакомства» стал целовать по-настоящему, по-взрослому.       Егор задохнулся, растерялся сначала, а потом ответил робко и неумело. Целоваться было сладко — то ли из-за съеденного торта, то ли у Славки вкус был такой крышесносный, то ли в первый раз всегда так. И ещё ужасно мешали собственные руки, от смущения Егор не знал, куда их деть. Хотелось обнять Славку за шею, прижать посильнее, чтобы и не думал прерывать поцелуй, но ему казалось, что это как-то по-девчоночьи, что ли. Семёнов, видимо, почувствовав его метания, сам закинул его руку себе на плечо, а дальше все сомнения рассеялись и Егор вцепился в него.       — Эй, потише, — тихо засмеялся Семёнов, всё-таки разорвав поцелуй. — Я здесь, я не ухожу. Или… — Он заглянул Егору в глаза и, прочитав там ответ, погладил его по голове, пропуская сквозь пальцы волосы.       Егор не раз слышал и про мурашки, и про прошивающее тело удовольствие — какие-никакие, а приятели у него были и они с радостью делились своими постельными победами и впечатлениями от них. Но он и думать не думал, что когда-нибудь испытает это на собственной шкуре, причём в самом прямом смысле.       А Славка, дав ему отдышаться, опять начал мучить поцелуями. Но что это были за мучения! Егор готов был терпеть их до конца жизни. До главного же дело тогда так и не дошло — оба ничего не знали ни об однополом сексе, ни как и что нужно делать, поэтому удовлетворяли друг друга руками. И целовались, целовались, целовались…       — Всё будет, малыш, — обещал Славка между поцелуями.       — Не обмани, Карлсон, — скрывал за сарказмом смущение Егор.       После этого Семёнов его иначе чем Малыш дома и не называл. А Егор в отместку звал его Карлсоном. А когда злился — грёбаным Карлсоном. Удобно, между прочим, даже ругаться не надо — Славка всегда теперь знает, что надо срочно принимать меры по укрощению злобного карлика, живущего в его Малыше. И надо сказать, что укротитель из него получился замечательный — поднабрался опыта.       А тогда они учились по гейской порнухе. Егор думал, что будет стыдно и противно, но всё было не так. Славка садился на диван, ставил ноутбук на журнальный столик, усаживал Егора у себя между ног, обнимал его поперёк живота, прижимал к себе и включал ролик. Внимательно смотреть не получалось, потому что Семёнов не мог сидеть спокойно, так и норовил притронуться: гладил, целовал, зарывался носом в волосы, прикусывал кожу на шее. Егор возбуждался, отвечал, старался притереться. Какая там порнуха, когда рядом горячее желанное тело, а в ягодицы упирается твёрдый член!       Сомнений в том, кто будет сверху, Егор не испытывал. Непонятно, откуда это пришло, но он хотел почувствовать Славку внутри себя, отдаться ему. Когда они наконец решились, страха не было, Егор изнывал от нетерпения. Правда, всё получилось совсем не так, как виделось — было больно, неудобно, а на следующий день он ещё и свалился с температурой. Славка чуть не плакал.       — Малыш, давай вызовем скорую, — предложил он.       — Успокойся, Карлсон, прорвёмся. Так бывает, я читал, — шептал Егор, на что-то большее не хватало сил.       Да, он готовился тщательнее Семёнова, понимая, что основной удар придётся принимать ему, так что просмотром порно не ограничился, а тайком зарегистрировался на одном из сайтов и, превозмогая стыд, искал информацию сначала в чатах, а потом, набравшись смелости, обратился к одному из участников форума, более серьёзному, как ему показалось. Спасибо ему, не ёрничал и не стебал, подробно объяснил — что, как и куда. Он-то и посоветовал, узнав, что они со Славкой оба новички, купить в аптеке кое-что ещё кроме презиков и смазки.       Через три дня всё прошло, но напуганный Славка шарахнулся от Егора, когда тот сказал, что можно попробовать ещё раз, теперь-то должно всё получиться.       — Значит, придётся искать кого-то опытного, раз уж ты не хочешь, — пожал плечами Егор, с трудом удерживая невозмутимый вид.       Ну не уговаривать же ему Семёнова, в самом-то деле!       Провокация удалась — Славка набычился, схватил Егора в охапку и утащил в спальню заявлять свои права и практиковаться.       Позже Егор сам прочувствовал на себе все Славкины страхи, когда Семёнов предложил поменяться. Помня свои ощущения, он старался быть очень осторожным, пока Славка, как всегда, не взял всё в свои руки.       — Ну же, Малыш, смелее, я не фарфоровый, не разобьюсь, — подбадривал он его. И Егор дал. И опозорился! От захвативших его эмоций кончил, даже не успев толком войти.       — Знаешь что, грёбаный Карлсон, крути-ка ты сам своим пропеллером, — заявил он, отвернувшись, а Славка обнимал его и успокаивал, обещая, что всё получится.       Сейчас они частенько меняются, и таких казусов с Егором больше не происходит, но вспоминать до сих пор стыдно…       Хорошие были времена, весёлые.       В конце августа вернулись девчонки и в первые же выходные спалили их. Егор ожидал чего угодно, но только не восторженных визгов.       — Класс! У нас друзья — геи! — заявила довольная Маринка. — Все обзавидуются!       — Мы не геи! — в один голос заявили Егор со Славкой.       — А кто? — удивилась Катя.       — Ну-у-у… — растерялся Егор.       — Просто любим друг друга, — серьёзно сказал Славка, прижав Егора к себе. — И у нас просьба, не надо никому ничего рассказывать. Хорошо?       А вечером в спальне всё спрашивал Егора:       — Любишь? Правда любишь? Мне же не показалось?       Что они тогда могли знать о любви? Ни-че-го! Да, им было страшно, что кто-то узнает о них. Егор не за себя боялся — за Славку. Он-то уже работал, какая-то определённость в жизни была. А Семёнов ещё учился и не где-нибудь, а в академии МЧС, практически военном ВУЗе. Если там хотя бы заподозрят что-то — Славке придётся туго. Ломать ему жизнь, лишать давней мечты Егор считал себя не в праве. Однажды даже предложил Семёнову прекратить всё, но тот так убедительно доказал ему, что они созданы друг для друга, что пришлось брать на работе пару дней за свой счёт — к врачу же не пойдёшь и не скажешь: «Дайте мне больничный, а то я сидеть не могу».       Виделись нечасто, на старших курсах требования к курсантам академии выросли, их вывозили уже не просто в «поле» на учения, но и привлекали к участию в операциях. Конечно, в самое пекло никто не посылал, но и того, что им доверялось, было достаточно, чтобы понять, какую серьёзную и опасную профессию они выбрали. Понял это и Егор. А ещё именно тогда в полной мере почувствовал, что испытывала мама, когда отец в очередной раз уходил из семьи. Ситуации, конечно, разные, даже сравнивать нельзя, но тревожное ожидание, мысль «вернётся — не вернётся», страх потерять самого важного человека выматывали, лишали сна и аппетита, превращали в неврастеника.

***

      А ведь это было только начало. Егор понимал, что они срослись со Славкой крепко-накрепко, на всю жизнь. На всю Егорову жизнь. Что думает по этому поводу Семёнов, он не знал, а спрашивать не решался — выглядело бы так, как будто он навязывается. Потому просто ждал и радовался, когда Славка приходил домой.       У Семёнова, как оказалось, была собственная квартира, только в соседнем городке, но он там и не появлялся. Сразу после детдома поехал поступать в академию, а небольшую двушку, оставшуюся после смерти родителей, стал сдавать. Помогли друзья семьи, видимо, чувствовали свою вину, что оставили мальчишку без поддержки в своё время, так что Славка не переживал, что его обманут. Денежки капали на счёт, и к окончанию учёбы у него уже имелась приличная сумма, которую Славка с удовольствием стал тратить на их собственный, скрытый от всех рай.       Незаметно для Егора в спальне появилась большая кровать, сменившая старую полуторку, на которой они с трудом умещались; старый диван исчез, и на его месте стоял теперь новый с кожаной обивкой; кухня уже ничем не напоминала ту, которая была при маме. Сначала он пытался возражать, но спорить с Семёновым — себе дороже, причём в прямом смысле.       И Егор мог бы сказать, что он абсолютно и бессовестно счастлив, если бы не Славкины выезды на вызовы. Нет, он гордился им, поддерживал, но как же страшно ждать, не имея никакой информации. И это он — мужик! А каково приходится жёнам других ребят — об этом даже и думать не хотелось. Те же Катя с Мариной, вышедшие замуж за Славкиных однокурсников. Уже давно девчонки съехали, у каждой из них своя жизнь, а дружба осталась. Да и как не дружить, если судьба так переплела их.       Именно девчонки помогли пережить тот трудный момент, когда о связи с Егором узнали на Славкиной службе. Случилось то, чего Егор так боялся: Славка чуть не ушёл с любимой работы, потому что терпеть игнор и презрение невозможно. И вот тогда-то и подключились Катя с Мариной. Сначала прочистили мозги своим мужьям, и те поддержали, не дали Семёнову сделать глупость, а там как-то рассосалось, успокоилось. Не все, конечно, приняли, но мужики в подразделении служили серьёзные, судили не по словам, а по поступкам. А Славка уже не раз показал себя в деле, многим прикрывал спины и ни разу не бросил никого в патовой ситуации. Их оставили в покое. И даже стали приглашать на семейные праздники. Егор поначалу смущался, держался настороженно, но скоро привык и на подколы не обращал внимания.       А их было немало. Если Славке опасались что-то говорить, то ему спуска не давали. Шутки иногда были злые, на грани фола, но Егор держался и только дома давал волю чувствам, отпускал обиду. Славка не жалел, просто сидел рядом молча, держал за руку и выслушивал Егорово возмущение.       Гораздо позже он понял, что так его проверяли на вшивость, переживали за Семёнова, не верили в любовь между парнями. А они вот доказали, что есть она! Уже двенадцать… нет, тринадцать лет вместе, если считать с самой первой встречи. Ругаются, иной раз почти до драки дело доходит, но живут, любят и разбегаться не собираются. Смешно, но среди тех, кто так и не признал за ними права на счастье, тоже не было счастливых. Почти все разведённые или в одном шаге от развода.       — Карма! — с умным видом сказала Маринка, когда они говорили об этом. — Зависть — самое отвратительное чувство, бесследно не проходит.       — С чего бы они нам завидовали? — спросил тогда Егор. — Мы же пидоры.       — Чтобы я такого больше не слышала! — шлёпнула его по макушке Катя. — А завидуют, потому что сами врут всем вокруг.       — Да почему врут-то? — всё ещё не понимал Егор.       — Ну, смотри, — опять заговорила Марина. — Возьмём, к примеру, Сан Якыча. Он же первый тогда за Славку заступился. Да, возмущался, что неправильно всё, но так, для проформы. А всё почему?       — Почему? — как попугай повторил вопрос Егор.       — Потому что он в себе уверен, — ответила Катя. — Потому что он свою Инночку до сих пор боготворит, а они, на минуточку, почти тридцать лет женаты.       — И?       — Ну что «и?», Егор! Ну понятно же всё! — воскликнула Марина.       — Я, наверное, безнадёжно глуп, потому что мне — нет, — всё ещё тупил Егор.       — Да что непонятного-то?! Им самим с парнями попробовать хочется, а смелости даже себе признаться — не хватает! — категорично заявила Катя.       Ох, и смеялся же потом Егор, когда пересказывал этот разговор Семёнову, но тот веселья не разделил.       — Знаешь, — задумчиво сказал он, — а девчонки, пожалуй, правы…       Егор даже думать себе запретил, почему Славка так сказал — иначе от ревности наломал бы дров и потом жалел бы об этом.

***

      Воспоминания, воспоминания… Сколько всего произошло за эти годы, и лишь одно оставалось неизменным: Егор знал, что ему никто кроме Семёнова не нужен и никто кроме него не сделает его счастливым. Когда-то давно мама говорила ему, что если, встретив человека, захочешь состариться вместе с ним — значит, это твой человек. Тогда Егор думал, что это чушь полнейшая, у самой мамы с этим как-то не задалось, а сейчас соглашался, но только с маленьким дополнением — чтобы и человеку захотелось дожить до старости с тобой. И тогда всё получится, все беды перемелются, а счастье и радость останутся.       Он разгладил смятый стикер, ещё раз перечитал написанное: «Малыш, прости, срочно вызвали», — и только сейчас заметил приписку на другой стороне: «Не злись, люблю, твой грёбаный Карлсон».       — Смотри-ка, какой догадливый, — усмехнулся Егор в пустоту. — Но зря надеешься, милый…       Ждать, просто глядя в окно, невыносимо, и Егор решил, что дома неплохо бы провести генеральную уборку, суббота же — на работу не надо. Но сначала он позвонил девчонкам. Катя так и не ответила, а Маринка подтвердила, что да, вызвали всех, кто был в городе.       — Может, с нами в парк сходишь? — предложила она. — А то наши без отцов совсем не слушаются.       — Нет, не могу, — поспешил отказаться Егор. — Убираться буду.       Он, конечно, ничего против подруг и их шпаны не имел, но только когда рядом находились отцы семейств, потому что сам понятия не имел, как справляться с детьми, так и норовящими втянуть его в свои игры. Вот Славка мог с ними часами возиться… Острой иглой кольнуло чувство вины, и Егор поспешил отогнать его, включив пылесос.       К вечеру квартира блестела — Семёнову бы понравилось. Да вот только его всё ещё не было, и телефон так и молчал. Егор уже в который раз посмотрел на дисплей — ну же, хоть коротенькое сообщение! Нет, ничего…       Одному не спалось. Вроде должен уже привыкнуть и смириться, но нет, лежал, прислушивался, не повернётся ли ключ в замке, а телефон положил на Славкину подушку.       Прокрутившись всю ночь, под утро поднялся и пошёл варить себе кофе. Чёрт бы побрал тебя, Семёнов! Неужели нельзя было разбудить и сказать всё, что написал, лично?!       Вот вернётся, и Егор обязательно выскажет Славке, какой тот гад! Только скорее бы уже возвращался, а то так муторно. Вон, светает уже, а от него ни слуху ни духу. И кофе не лезет — зачем только варил…       Егор пропустил момент, когда на парковку въехала знакомая машина. Увидел только, что Славка закрывает дверцу одной рукой, а вторую прижимает к себе. Неужели…       — Так, спокойствие, только спокойствие, — пробормотал Егор, выскакивая на балкон.       Опоздал — Славка уже вошёл в подъезд, и он метнулся к двери, прислушиваясь к гулким шагам. Вроде бодро поднимается, ещё и приговаривает там чего-то.       Егор распахнул дверь как раз тогда, когда Семёнов поднялся на площадку.       — Ты! — прошипел он, чтобы не разбудить соседей.       — Тише, не пугай ребёнка, — улыбнулся Славка, переступая порог. — Смотри какой…       К груди он прижимал щенка — никаких ранений, слава Богу. Можно было выдохнуть, но прежде кое-что уточнить.       — И что ты с ним делать собрался? — ткнул в щенка пальцем Егор.       — Воспитывать, — пожал плечами Славка и опустил псину на пол. — Обиделся? — он обнял Егора и прижал к себе. — Ну прости, ты так сладко спал.       — Ты мне зубы не заговаривай! — возмутился Егор, но из объятий выбираться не торопился. — Зачем нам собака?       — Малыш, — Славка поцеловал его в висок, — у каждого уважающего себя Малыша должен быть не только Карлсон, но и собака. Неужели забыл? — шутливо спросил он.       — Чёрт с тобой, — вздохнул Егор, вдыхая родной запах.       Щенок так щенок, пусть живёт. Вдвоём ждать будет веселее. Лишь бы этот грёбаный Карлсон не привёл в дом какую-нибудь Фрекен Бок — вот этого Егор точно не потерпит!