Назови меня по имени.

       – Посмотрите, кто вернулся! – воскликнул довольно Лис, привлекая к себе внимание всех находящихся в раздевалке.       Тензо лишь устало выдохнул, замечая на себе сразу дюжину заинтересованных глаз.       Сначала он заставлял себя дойти до базы АНБУ, чтобы принять душ здесь, ибо прекрасно знал, что стоит ему только перейти порог собственной квартиры, как усталость тут же возьмет над ним верх, и Тензо так и сляжет весь грязный и израненный в свою постель. Если вообще доберется до нее. Теперь же, когда все внимание соратников было приковано к изможденному АНБУ, парню больше всего на свете хотелось оказаться где угодно, только не здесь.       Все вдруг зашумели, спрашивая у Тензо, как прошла его месячная миссия, словно не зная, что отвечать на подобные вопросы было нельзя. Похлопали парня по спине, потрясли за плечо да и отпустили наконец в душевую. Правда долго еще Тензо чувствовал своим горящим затылком взгляды, провожающие его до двери душевой.       Оглянувшись вокруг, Тензо с облегчением выдыхает, отмечая, что вокруг не было ни единой души. Не то, чтобы АНБУ стеснялся своих соратников... хотя да, теперь он их стеснялся, точнее, стыдился перед ними. С одной стороны, он мог бы уже давно принять случившееся, осознать, что он живет своей личной жизнью, и соратникам стоит к этому уже привыкнуть. Но с другой стороны, Тензо все равно продолжал нервничать каждый раз, когда замечал на себе сверлящие взгляды соратников, словно те пытались все что-то выискать на теле и лице сослуживца, изо всех сил пытающегося совладать с собой и не дать своему лицу залиться постыдной краской. Каждый раз, замечая на себе изучающие взгляды соратников, Тензо себя чувствовал все более и более раскрытой книгой перед ними, словно те, смотря на него, видели буквально все, что когда-либо Тензо смог пережить. Раньше такого не было. Никогда его не мучили подобные мысли, никогда он не стеснялся себя пред сослуживцами. Разве что, когда приходил в душевую, испещренный весь следами прошлых ночей. Да и то, стыд этот был абсолютно ничем по сравнению с тем, что испытывал АНБУ теперь.       Непослушными пальцами Тензо цепляет на крючок свое полотенце и проходит к душу, мечтая только о том, чтобы поскорее смыть с себя всю эту грязь, приставуче цепляющуюся к его волосам, коже и одежде на протяжении целого месяца. Горячая вода шумно стала бить в плитку на полу, заволакивая клубами пара все вокруг. Наконец, Тензо позволил своему телу ощутить хоть что-то приятное за последние долгие четыре недели, наполненные лишь изнурением мышц, постоянной концентрацией, постоянным отказом во сне и приеме пищи и далее, далее. Горячая вода столь приятно обнимала своими ручейками плечи и грудь Тензо, что тот, поддаваясь своей усталости, уперся лбом в холодную плитку на стене, покрытую испариной, и закрыл свои глаза, саднящие от переутомления.       Еще долгое время он просто стоял под душем, позволяя горячей воде быстро стекать по своему телу, согревая его после холодной осенней погоды, когда рядом с ним вдруг зазвучал еще один плеск душа. Не желая даже знать, кто стоит рядом с ним, Тензо молчаливо схватил мочалку, намыливая ее. Запах мыла быстро распространился по душевой, заползая в ноздри Тензо и приятно щекоча его нос своим душистым ароматом. На самом деле, ему даже не хотелось мыться. Казалось, что сейчас вместо крови по его жилам текла усталость, казалось, что кости его состояли лишь из нее, оттого все его тело и томилось в тягости, порой норовя свалить Тензо прямо на пол. Но парень все равно заставлял себя пересилить измождение, натирая жесткой мочалкой свое тело. Хотелось, наверное, чтобы мочалка была вообще железной, ибо непонятно было, справится ли с грязью эта. Пыль забивала практически все поры на коже Тензо – это он ощущал прекрасно. Песок, забившийся в нитки, сплетающие ткани его одежд, был и в волосах, и в глазах, и в ранах, которые по-хорошему бы надо было обработать да перевязать.       Буквально пытаясь содрать с себя кожу, Тензо продолжал водить мочалкой по своему телу, когда стоящий рядом вдруг заговорил:        – Капитан вернулся.       В тот же момент колени чуть не поддались усталости и не согнулись. Тензо еле смог удержать себя от падения, вновь упираясь лбом в стенку. Руки продолжали растирать пену мыла по коже плеч и шеи, царапаясь короткими ногтями. Хорошо, что капитан вернулся. Тензо был этому искренне рад, хоть по нему такого и не скажешь.        – Давно? – поинтересовался он, до сих пор не смотря на собеседника.        – Угу, – кивнул тот, – недели три назад.       Тензо захотелось ударить себя по лбу. Вот же дурак! Ушел на целый месяц, когда семпай вернулся уже через неделю, после отправления Тензо. Будь капитан рядом, то парню бы не было столь сложно находиться в компании своих соратников. На них бы Тензо, скорее всего, просто не обращал бы никакого внимания, даже не замечал бы их изучающих взглядов, что цеплялись буквально за каждую клеточку тела АНБУ, дабы подловить его и начать вновь обсуждать. Конечно, Тензо всегда понимал, что они делают это не из вредности, а лишь в шутку. Сослуживцы никогда бы не стали над ним смеяться во злобу, попрекая в чем-либо. По крайней мере, не эти. Но все равно, чем дольше они шутили, тем все более не по себе было парню, краснеющему, прятавшему свое непослушное лицо в шкафчике, словно старательно в нем что-то выискивая.       Знал бы семпай, что его кохая не было здесь столь долгое время просто оттого, что Тензо не хотел больше находиться здесь. По крайней мере, без него – Какаши. Терпеть на себе все эти взгляды, слушать шутки про него было уже просто невыносимо, и Тензо сам вдруг попросился у Третьего на какую-нибудь долгую отлучку, даже не подозревая, что на этот раз семпай управится с поставленной задачей столь скоро. Он-то думал, что Какаши не вернется в деревню еще долгое время. Но получилось так, что впервые, наверное, семпай ждал Тензо, а не наоборот.        – Ходят слухи, что ты ищешь себе новую квартиру, – отвлек от раздумий о своем провале Тензо собеседник, – ты это из-за нас?       АНБУ ничего не отвечал. По голосу он уже смог понять, что рядом с ним сейчас стоял Зенитсу, и тот был действительно приятным человеком. Он, конечно, любитель посмеяться над всем, вообще над всем, чем неоднократно испытывал на себе терпение сослуживцев. Но несмотря на это, Зенитсу оставался проницательным и добрым. Даже с такой работой, он был дружелюбным и уж больно простым, чем Тензо всегда симпатизировал.        – Ты же знаешь, что мы не хотели обидеть тебя..., – Зенитсу задумался, – там...расстроить...        – Я тебе девчонка пятилетняя что ли, чтобы обижаться? – насмешливо бросил Тензо, наконец смыв с тела пену.       Как же приятно, когда твоя кожа буквально скрипит от чистоты. Раны, конечно, щипало от мыла, да и то, что Тензо их так старательно драл, тоже не пошло на пользу. Из некоторых ран стали стекать по коже тонкие струйки крови, смешиваясь с водой и совсем теряясь в потоках, спадающих на пол. Этим же мылом Тензо и намыл свою голову, задумываясь над тем, чтобы и ее потереть этой мочалкой несчастной, а то уж больно грязными были его волосы, одного раза явно не хватит, чтобы они перестали лепиться друг к другу, превращаясь в непонятные сальные патлы. Даже с короткими волосами, за ними все равно требовалось слишком много ухода. Хотя парень все равно продолжал радоваться тому, что их было не обязательно расчесывать. Маленький бунтарь внутри явно ликовал.        – Просто знай, что пока ты нам не скажешь заткнуться, мы не перестанем шутить, – честно сказал Зенитсу, глядя на Тензо, в чьи глаза попало мыло, и он теперь изо всех сил пытался вымыть его, – пока ты будешь приходить к нам со своими засосами, мы все равно будем вспоминать, как ты обосрался.        – Да иди ты, – буркнул Тензо, плачущий от боли в глазах. – Ничего я не обосрался. С кем не бывает.       Зенитсу насмешливо хмыкнул:        – Ага, это я, наверное, должен был за тебя глушку сделать. В общежитие же все друг другу помогают, да?       Глушка. В этом все и крылось. Если бы Тензо не был столь тупым(!), то уж додумался бы, что семпай, скрывающий свою чакру, использовать техники никакие не мог. Он был настолько рад видеть Какаши в своей комнате в тот вечер, что даже не подумал о том, что никто не использовал заглушающую технику. А уж когда они оказались на кровати, Тензо даже и не вспомнил о том, что в общежитии тонкие стены, и что всё слышно буквально на пару этажей вверх и вниз. Пришедший на следующий день на базу, Тензо буквально чуть сквозь землю не провалился, когда вся база взорвалась возгласами, шутками и смехом. Было ужасно неловко, хотелось убежать. Серьезно, вот такой махине, как Тензо, хотелось просто убежать, чтобы больше не слушать все эти тупые шутки, про то, чем он там у себя в квартире занимался. Они даже не шутили над тем, что он был с мужчиной, им просто было достаточно того, что они услышали. И слава Ками-сама, они не узнали в голосе второго Какаши-семпая. Они не смогли расслышать, как Тензо называл его по имени. Конечно, соратники допытывались до сослуживца, что за "счастливец" был с ним, но Тензо продолжал настырно отмалчиваться, как бы яростно они его не мучили этим вопросом.       С одной стороны, Тензо все же понимал, что узнав, с кем он тогда был, то никаких бы шуток более слышно на базе не было. Никто бы просто не позволил себе шутить про капитана, по крайней мере, при нем или при Тензо. Вероятно, что парню было бы так легче жить, не слушая все эти шутки, не отнекиваясь от тупых вопросов. Но с другой стороны, также было ясно, что лучше получать все это в лицо, слушая, участвуя, чем знать, что за твоей спиной кто-то шутит о твоей личной жизни. Точнее, не так, конечно, не над личной жизнью, а над тем, что Тензо смог так глупо проколоться. Даже несмотря на стыд, Тензо все равно хотелось быть частью этого коллектива, что никак не мог поверить в случившееся.        – Семпай знает? – спросил он у Зенитсу, что уже заканчивал мыться.        – Наверняка, – пожал он плечами, не догадываясь, что Тензо от этого факта стало совсем паршиво. – Я, конечно, не припоминаю, чтобы мы тут все разговаривали об этом при нем... Мы вообще, знаешь ли, без тебя об этом не вспоминаем даже, – он посмотрел на Тензо и подмигнул ему. – Но все же думаю, что кто-то обязательно ему рассказал. Знаешь, о таком да промолчать...        – Да-да, Зенитсу, – отмахнулся от сослуживца Тензо, закрывая воду в душе, – спасибо, я понял.       Дорога домой казалась слишком долгой. Ноги передвигались совсем нехотя, словно налитые свинцом, тяжелые и неподъемные. Тензо казалось, что каждый шаг, сделанный им, был маленьким подвигом, ибо столь громоздкий груз, под названием "тело", все время норовил плюхнуться наземь, но АНБУ каждый раз удавалось его удержать. Наконец, показалось общежитие. Тензо откровенно повезло ухватить здесь целую квартирку с собственным душем и маленькой кухней. Правда, обеденный столик там не помещался, но Тензо с удовольствием ел и за письменным столом в спальне – единственной комнате, – когда, конечно, ему вообще удавалось есть дома.       Медленно скользя по стене вдоль лестницы, Тензо никак не мог перестать думать о семпае. Интересно, как он отреагировал на те слухи о своем кохае, что столь самозабвенно "развлекался" у себя дома, да так громко, что все общежитие на уши поставил? Злился ли Какаши на него за этот проступок? Было ли ему также неловко слушать это, как самому Тензо? Как же удобно сложилось, что на следующий же день семпая отправили в больницу, не известив о его возвращении Базу. Обеспокоенный тем, сможет ли капитан АНБУ выполнять свои обязанности дальше, Третий заставил Какаши-семпая пойти на обследование, где ему дали отдохнуть, залечили все его раны и дали наказания, как ему стоит следить за своим здоровьем дальше, чтобы не подкоситься прямо на задании. Тензо, слушая это, все усмехался, понимая, что семпай и сам все прекрасно знал, но молодые девушки-ирьенины все продолжали крутиться возле Какаши, окружая того чрезмерной лаской и заботой, словно не замечая откровенно незаинтересованный взгляд капитана АНБУ. И как же выгодно было семпаю сразу же после госпиталя отправиться на новое задание, так и не заглянув на Базу.       Тензо встал напротив двери в свою квартиру, буквально смотря на нее невидящим взглядом. Как давно он тут не был. Уткнувшись лбом в дверь, АНБУ лениво стал пытаться вставить ключи в замочную скважину, когда его кожа уловила нечто слабое, но до чертиков знакомое.       Долго еще Тензо стоял у закрытой двери, смотря перед собой и видя ничего, кроме расплывчатого дерева. Он не мог понять, не обманывает ли его чутье, вправду ли он чувствует то, что чувствует? Сердце стало ускорять темп, словно усталость куда-то исчезла из вен парня, вновь уступив место нормальной человеческой крови, что забила по вискам, напоминая Тензо о том, что тому срочно требуется отдых.       Наконец, повернув ключ в замке, парень медленно и скрипуче открывает дверь в квартиру. Ища глазами того, кого он чувствует, Тензо остановился в прихожей, так и не закрыв за собой дверь. Но никого внутри не было. Тихая темнота встречала хозяина квартиры, молчаливо обитающая здесь практически все время. Усталость вновь заполнила собой все сознание Тензо, который, наконец, решает закрыть дверь квартиры. Свет, исходивший с площадки, постепенно стал утекать обратно в коридор общежития, оставляя Тензо наедине с темнотой и тишиной – пожалуй, довольно-таки приятными сожителями.       Скрип двери прекратился, и Тензо снова уперся в нее лбом, закрывая свои уставшие глаза. Его кожа продолжала ощущать знакомую чакру, но та была столь слабой, что становилось ясно – семпай был просто неподалеку. Он, наверняка, не знает, что Тензо вернулся, наконец-то, в деревню. И парень не знал, радоваться этому или нет. Хотелось побыть с Какаши, очень хотелось. Но также очень хотелось спать, и очень не хотелось разговаривать с семпаем о том, о чем галдела уже с месяц База.       Только стянув с себя новый чистый жилет, до Тензо вдруг дошло, что маску свою он оставил в шкафчике на Базе. Мысленно вдарив себе по лбу за столь невежественное отношение к собственному обмундированию, АНБУ было уже подумал возвратиться обратно, как чакра семпая, галдевшая мирным шумом где-то вдалеке, вдруг стала стремительно приближаться, все сильнее ошпаривая своей силой кожу Тензо. Парню не нужно было иметь развитые сенсорные способности, чтобы ощущать всегда и везде своего семпая, стоило ему однажды просто запомнить это странное ощущение, когда Хатаке был рядом, и когда его глаз, подаренный Учихой, выделялся на фоне чакры Какаши подобием черной дыры, что засасывала в себя силы капитана АНБУ.       Тензо так и остался просто стоять в своей комнате, ощущая кожей приближение семпая, которого хотел было рассмотреть в окне, однако быстро сдался, понимая, что и зрение его не фокусируется, да и капитан не особенно-то позволит кому-то увидеть себя.       Усталость продолжала ныть по всему телу, капризничая, словно малый ребенок, не успевший вовремя заснуть. Хотелось свалиться на кровать, уткнувшись лицом в подушку, и отключиться так до утра. Но Тензо продолжал послушно ждать капитана, из последних сил стоя в комнате, окутанной мраком, что сейчас казался самым лучшим наполнением этого места, комфортным, тихим и ласковым. Хотелось взять этот мрак руками и обернуться им полностью, словно одеялом, натягивая на свои плечи и голову, прячась в нем, наконец, отдавая себя ему во властвование, бережливое и спокойное, словно дрейфующая лодка в ночном океане, где нет никаких границ, только толщи вод и бескрайний черный небосвод.       Мечтая о чем-то запредельном, Тензо и не заметил, как его глаза уже совсем закрылись, а тело постепенно ослабило свои мышцы, позволяя себе наконец пасть. Буквально подкашиваясь на месте, парень не смог даже до конца разлепить собственные веки, когда почувствовал нещадную гравитацию, победившую над уставшим АНБУ.       Казалось, он падал столь медленно, что даже семпай успел за это время добежать все-таки до дома кохая, с легкостью справляясь с закрытым окном и ступая неслышно, словно призрак, не имеющий веса, на дощатый пол комнаты. В то же мгновение щека Тензо растеклась по плечу Какаши, что вовремя нагнулся, ловя своим телом тело кохая.       Тишина продолжала оставаться единственным звуком, заполнявшим эту комнатку, в которой кроме нее, темноты и Тензо, был теперь и Какаши, медленно оглаживающий немое тело парня своими теплыми ладонями. Кохай ничего не говорил, не двигался вовсе, словно ему было удобно вот так полулежать на Какаши. Долго ждали, семпай? – пронеслось вдруг в голове Тензо, когда он наконец ощутил запах капитана, который буквально врывался в ноздри парня, приятно вороша воспоминания. Сил разговаривать, правда, не было. И Какаши, наверняка, это знал, однако все же спросил:        – Устал, Тензо?       Некоторое время парень набирался сил, чтобы наконец несвязно прошептать:        – Никак нет, семпай.        – Какая наглая ложь, – усмехнулся Хатаке, смотря прямо в пьянющие от усталости глаза Тензо, что расплылся вдруг в счастливой, но изможденной улыбке.       Аккуратно положив кохая на его постель, Какаши молчаливо уставился на измученное тело. Тензо лежал тихо, продолжая смотреть невидящим взором на капитана, неизвестно, о чем думая. Эта встреча была столь долгожданной, что теперь не верилось даже, что этот момент наступил. И маленькая часть внутри Тензо, та, что хочет, чтобы все было идеально (он отнюдь не был перфекционистом, но иногда его все же находило), сейчас была крайне недовольна происходящим. Оттого, наверное, Тензо и не позволял себе сомкнуть глаза, боясь провалиться в сон, так и не насмотревшись на Какаши.        – От тебя пахнет кровью, – выдохнул недовольно и тихо капитан, усаживаясь рядом с молчащим Тензо.       Кохай ничего не отвечал. Да и что было ответить? "Да, я тут поранился немного"? "Да, я убил парочку людей"?       Невесомыми касаниями, Какаши провел пальцами по груди Тензо, словно желая его погладить, но боясь дотрагиваться. Нащупав в темноте край безрукавки кохая, Какаши аккуратно потянул ее наверх, как бы негласно намекая Тензо, чтобы тот приподнялся. Конечно, АНБУ с ранами – вещь вполне себе естественная. Да вот только все равно не хотелось, чтобы Тензо вот так пустил все на самотек. В конце концов, даже самая маленькая рана может потом перерасти в нечто совсем нехорошее и опасное, а рисковать своим кохаем Хатаке вовсе не планировал. Хотя, что это он? Вся их жизнь сплошной риск...       Стараясь отвлечься от подобных мыслей, Какаши с трудом помог Тензо снять с себя безрукавку и вытянул из-под кохая тонкое одеяло, укладывая его куда-то себе в ноги, чтобы потом накрыть одеялом спящего Тензо, который вряд ли протянет еще долго.       Широкая и сильная грудь вздымалась медленно, кожа стала покрываться мурашками, и Какаши понял, что кохай мерзнет. Видимо отморозился совсем за месяц на миссии, что теперь даже в теплой квартире ему было холодно. Укладывая свою горячую ладонь туда, где у Тензо билось размеренно сердце, Какаши попытался дать ему хоть немного своего тепла, пока сам рассматривал полуголое тело, выискивая на нем кровоточащие раны. На самом деле, от Тензо пахло сильнее всего мылом, душистым, тем, что лежит в душевой Базы АНБУ, но все же шлейфом в нос проникал запах и крови, не чьей-то, а именно Тензо – ее запах Хатаке запомнил навсегда и ни с чем бы никогда не спутал. Было ясным, как день, что кохай, вернувшись со столь трудной и долгой миссии, из всех сил старался отмыть себя, а грязь, надо сказать, вымывается куда легче, чем запах крови. Откуда только Тензо взял столько сил, чтобы так отдраить себя перед приходом домой?       На груди было несколько порезов, но все они уже начинали затягиваться. Даже несмотря на то, что Тензо умудрился их побеспокоить, отчего те вновь немного закровоточили, однако столь слабым ранениям не требовалось много времени, чтобы вновь начать заживать. По животу тянулась темная полоса, словно кто-то пытался вспороть парню кишки, но, видимо, жилет спас АНБУ от столь неприятной и долгой смерти. Какаши поморщился, думая об этом, наконец замечая, что глаза Тензо были закрыты. Ресницы кохая дрожали, словно тот из всех сил пытался раскрыть свои темные очи, но сил на то совсем уже не осталось, и парень просто цеплялся за возможность побыть в сознании еще хоть немного.       Наконец, Хатаке нашел рану, из-за которой всего парня обволакивал металлический аромат крови. Прямо подмышкой, зиял рваный порез. Такой, словно обычную рану взяли и стали растягивать то вверх, то вниз, вправо, влево, в конце концов, изуродовав и кожу и мясо. Болела эта рана, наверняка, противно и муторно. Так, словно она ныла, но при этом на нее еще и сыпали соль. Какаши не думал, что это сделали с кохаем специально. Кожа, покрасневшая и потемневшая вокруг раны, прямо говорила, что она далеко не новая. Сукровица, видимо, распарилась, когда Тензо принимал свой последний душ, посему теперь она вновь кровоточила, медленно, словно мазутом измазывая ребра кохая. Оставался только вопрос, почему же Тензо не зашил ее сразу? Или почему не зашил ее хотя бы перед душем?       Спрашивать было уже не у кого. Забитый нос кохая засопел, и тот всем своим видом говорил, что сон окончательно захватил разум парня, окутывая того своими путами, словно щупальцами морского чудища.       Отцепив от штанов Тензо подсумок, Какаши, порывшись в нем, выудил из маленькой аптечки изогнутую иглу с толстой нитью. Обрубка нити должно было как раз хватить на то, чтобы рану эту зашить. Смазав ладони спиртовкой, хранившейся в стеклянной мелкой ампуле, которую Хатаке искал крайне долго в этой темноте, Какаши вдруг додумался, что зашивать рану в черноте ночи, опустившейся столь быстро на деревню, было не самым занятным делом. Но и нарушать сон Тензо не особенно-то хотелось, беспокоя мрак в его комнате включенным светом. Хотя, смотря на кохая, Какаши все же засомневался, что того вообще что-либо сможет отвлечь от столь сладкой дремы. Из-за забитого носа, простуженного, видимо, промозглым осенним ветром, парень дышал открытым ртом, и чем дольше шло время, тем больше слюней скапливалось у того в уголке губ. Забавное зрелище. Тензо столь быстро подрос, вымахал в здорового парня, бравого, так сказать, но спал по-прежнему по-мальчуковски: сладко и слюняво. Такие черты в кохае Какаши всегда отчего-то приятно волновали. В смысле на душе у него было непонятное ощущение, словно внутри груди что-то разливалось теплое и волновалось словно морем. Никогда бы Какаши не сказал о себе, что он нежный, любящий все вот это вот милое, ласковое. Но иногда, смотря на Тензо, зная его жизнь, зная все его болячки и видя, как тот мирно пускает слюну во сне на подушку – в такие моменты Хатаке искренне радуется умиротворению на душе его кохая.       Наконец, откопав в подсумке мелкий фонарь, Какаши зажал его между зубами, освещая белым лучом света рану подмышкой и стараясь не задеть свечением лица Тензо.       Зашивать Какаши умел. Может, швы он накладывал и некрасивые, а шрамы потом выглядят ну совсем тошнотворно, но что уж тут поделать? Тензо сам решил не зашивать себе рану, сам решил не идти в госпиталь к опытным ирьенинам. Да и кто увидит на его теле этот шрам? Ну, пара соратников из АНБУ, ну, Какаши – уж можно подумать, что Тензо будет стыдиться этого искаженного шрама. Пусть вообще считает это проявлением любви Хатаке, зашившего эту рану.       Кивнув самому себе, словно настраиваясь на то, что сейчас он сделает Тензо небольшой подарочек, Какаши, наконец, подносит свое лицо ближе к разинутому рту раны, протыкая кожу хирургической иглой. В то же мгновение Тензо недовольно шикнул, булькая слюнями, отчего Хатаке чуть не вздрогнул, настроенный лишь на тишину и концентрацию.       Абсолютно никак не отвлекаясь на недовольные шики кохая, Какаши уверенно зашивал рану, стараясь сделать это, как можно скорее, ибо представлял, каково это, проснуться весь изможденный от того, что кто-то там тебе иголкой под кожу лезет. Однако не отвлекаться долго не вышло – очнувшийся Тензо от сладкой дремы тихо заговорил с Какаши, устало сипя:        – Семпай, что вы делаете?       Хатаке даже не взглянул в темные глаза кохая, что бессильно пытались различить в темных пятнах капитана, лишь усмехнулся почти беззвучно, делая новый стежок.        – А что, так не понятно, что я делаю? – спросил он тихо, но не шепотом.       Тензо ничего не отвечал. Продолжал смотреть на нечто, напоминающее лохматую голову семпая, спрятавшегося за разливающим свечение вокруг себя, словно священный ореол луны, лучом фонаря. Терпеть уколы иглы было очень неприятно, и сил на то, чтобы сжать свои зубы посильнее, совсем не хватало. Щека была влажной, но рукой пошевелить, чтобы вытереть свои же слюни, Тензо не решался – боялся помешать серьезному капитану, зашивающему рану на теле кохая. Было холодно. Вообще, все тело Тензо прошибало мелкой дрожью, но он старался это контролировать, размеренно дыша через рот. Хотелось согреться, срочно хотелось обнять что-нибудь горячее, например, чайник, и укутаться в одеяло, прямо вместе с чайником, естественно.       Наконец, Какаши убрал луч фонаря от Тензо, пока не выключил его совсем. Вновь мрак полностью окутал все вокруг, и от семпая почти ничего не осталось, кроме черного пятна, особенно-то не выделявшегося ничем на фоне ночи. Тензо уже откровенно расслабился, позволяя дрожи пробить свое тело, да столь основательно, что плечи его крупно вздрогнули, а по коже прошлись болезненные мурашки, словно тысячей иголок прошибая плечи, грудь и руки парня.       Тут же, неожиданно для себя, Тензо еле улавливает движение в темноте, как теплое тело Какаши соприкоснулось с телом парня. Он, конечно, не был таким же горячим, как чайник, который Тензо себе напредставлял, но так было даже приятнее. Кохай хотел было прижать руками к себе Какаши и попросить у того накрыть их одеялом, но стоило ему только закинуть руки на плечи Хатаке, как капитан тут же поднялся, и холод вновь охватил тело Тензо, заставляя того мелко задрожать.       Немой вопрос глазами, который был проигнорирован то ли из-за темноты, то ли из-за нежелания нарушать тишину. Послышалось шуршание, после которого последовал немой ответ: Какаши аккуратно налепил большой медицинский пластырь на рану, предварительно смазав ее чем-то супер-ледяным. И тогда же зашелестела ткань, и Какаши аккуратно примостился рядом с Тензо, заботливо укрывая их двоих одеялом.       Стоило Какаши прикоснуться своими пальцами до груди Тензо, обнимая кохая, как кожа того тут же покрылась мурашками, и парень задрожал. Прижимаясь всем своим телом к Тензо, Хатаке желал отдать ему все свое тепло, но шли мгновения, а тело в объятиях все продолжало мелко дрожать, лишь изредка успокаиваясь на короткий момент.        – Надень кофту, – словно приказывая, прохрипел Какаши неуверенным тоном, боясь нарушить спокойствие тишины.       Капитан хотел уже вылезти из одеяла, выпуская кохая из своих теплых объятий, когда Тензо тихо прошептал:        – Лучше ты сними свою.       Потребовалась пара мгновений, чтобы Какаши понял смысл сказанного. Тензо столь сильно устал, что даже обратился к капитану на "ты", а такое кохай себе позволял довольно редко, настолько редко, что даже в постели обращался к Хатаке на "вы", чем чаще всего тешил самолюбие Какаши, который буквально весь дрожал, слушая надорванный голос Тензо, обращающийся к капитану, как следует, даже в такие интимные моменты.       Наконец, безрукавка АНБУ была снята, тело Какаши было обнажено, и теперь тот мог отдавать свое тепло Тензо куда больше. Хатаке вновь прижался всем своим телом к дрожащему кохаю, накрывая их двоих одеялом. Спина Тензо не была холодной, как и горячей она не была тоже. У него не было жара, и это радовало Какаши, который беспокоился о том, что в ближайшие дни Тензо только и будет, что валяться в постели с температурой. Не дай Ками-сама, еще и в госпиталь направят, где всякие бродят, падкие на военных.       Думая об этом, Какаши отчего-то вдруг разозлился и притянул Тензо к себе еще ближе, хотя было уже некуда, да сжал его в объятиях покрепче, чтобы тот точно знал, что семпай тут, рядом и никуда кохая своего не отпустит больше.       Хатаке был жутким собственником. Об этом, конечно, никому известно не было, разве что, может быть, Тензо подозревал. Все вообще считали Какаши безразличным и вечно скучающим извращенцем, читающим порнуху. И лишь последний пункт совпадал с описанием капитана. Тот же, на самом деле, просто никому и никогда не открывался, и никто и никогда просто не видел настоящего Какаши Хатаке. Вероятно, даже Тензо не знал семпая достаточно хорошо, но, слава Ками-сама, довольствовался тем, что имел, не докапываясь до Какаши, который и так слишком много доверил этому парню. Возможно, что именно из-за этого, Хатаке и стал так жутко ревновать Тензо буквально ко всему вокруг. Доверие доверием, но это не значит, что кто-то не может захотеть провести пару лишних часов с ним, пока Какаши бывает на одиночной миссии. Хотеть Тензо было нельзя. А уж пытаться близко взаимодействовать с кохаем было и вовсе опасно. Порой Какаши даже был готов уже шаринганом своим засветить этих людишек, что так и тянутся к доброму и открытому Тензо.       Все сильнее и сильнее злился Хатаке, думая о том, как тут время свое проводил Тензо, пока капитан был вынужден скакать по стране, выискивая своих жертв. И все крепче и крепче сжимал в своих руках бедного парня, что в какой-то момент стал дышать совсем сипло, заставляя Хатаке, наконец, очухаться от нахлынувшей с ничего ревности и ослабить хватку.       Шло время, казалось, вечность, а сон все не шел. То капитан сожмет слишком сильно, то кашель пробьет, заставляя усталый мозг вновь проснуться, то ветер за окном застучит ветками деревьев, заставляя парня вздрогнуть. Как бы Тензо спать не хотелось, уснуть у него все никак не выходило. И оттого АНБУ начинал злиться на себя. С каких это пор у него бессонница? Никогда такого не было, и вот-те-на! Еще и семпай тут весь напряженный за спиной лежит, как камень, разве что судорогой его мышцы еще не свело от того, как тот их напряг. То зубами своими скрипнет, то задышит как-то громко и яростно, словно еще немного и зарычит вовсе прямо на ухо Тензо, что изо всех сил пытался заснуть. Тепло семпая передавалось быстро, кожа его была совсем горячей, будто у того был жар, и под одеялом в какой-то момент Тензо стало совсем душно.       В очередной раз, когда Какаши скрипнул над ухом своими зубами, Тензо устало выдохнул, слегка повернул голову на семпая, не видя его, и шепотом спросил:        – Все в порядке?       Реакции капитана долго ждать не пришлось. Тот вдруг поднялся на локте, заглядывая в лицо кохая столь недоумевающим глазом, будто он совсем не ожидал, что эти его упражнения по сжиманию в руках Тензо могли помешать тому спать.        – Ты что, еще не спишь? – спросил он, искренне удивляясь.        – Уснешь тут, – хмыкнул кохай, наконец, отворачиваясь от Какаши.       Капитан ничего не ответил. Лег обратно, снова прижался к Тензо, обвивая его своими руками. Невесомо касаться своими пальцами груди кохая у него уже не выходило. От жары под одеялом ладони его вспотели, как и само тело Тензо тоже покрылось влажной испариной. Теперь пальцы липли к его коже, а поглаживания стали казаться попыткой просто ощупать тело АНБУ, из всех сил игнорирующего капитана, который словно и вправду не понимал, насколько же сильно мешают все его прикосновения сну Тензо.       В какой-то момент "касания" Какаши стали настойчивее, теперь капитан и вправду просто трогал Тензо. Сжимал мышцы груди, заставляя парня напрягаться; гладил его живот, водя влажной ладонью от шеи до резинки штанов по влажной коже. Мурашек от таких прикосновений больше не появлялось, движения были грубыми, касания жесткими и липкими. Не то, чтобы Тензо не было приятно, наоборот, – очень даже; ему нравилось такое внимание Какаши, просто не было в этом никакого завораживающего ожидания. И так было ясно, что последует за такими откровенными прикосновениями.       Капитан был скуп на долгие и томительные ласки, он всегда делал все так, что Тензо прекрасно понимал, чего семпай хочет. Как Тензо понимал и то, что если он этого хочет, то нет никакого смысла отпираться. Нет, капитан его бы не изнасиловал, конечно; но смотреть потом на эту недовольную физиономию кохаю не хотелось вовсе.       Наконец, рука Какаши дошла до точки назначения. Грубо, уверенно семпай сжал через штаны буквально все, что могло в этих штанах находиться, сгребая в ладонь и заставляя Тензо вздрогнуть и напрячься. Медленно и томительно Какаши провел большим пальцем вдоль слегка набухшего члена, надавливая, отчего внизу живота кохая стала разливаться тягучая и приятная истома. Тензо шумно выдохнул, чувствуя твердую руку капитана, сжимающую его член с яичками, и от этого звука Какаши почувствовал, как возбуждение стало охватывать его разум, занимая место здравого рассудка. Приблизив свое лицо к шее Тензо, Какаши выдохнул носом, остужая потоками своего дыхания, влажную от испарины, кожу и заставляя кохая вновь напрячься. На этот раз поток мурашек все же прошелся по шее и спине Тензо. Особенно контрастировало это прохладное дыхание на фоне того, что происходило под одеялом, где в жаре семпай настырно гладил и сминал твердеющий член кохая. Дыхание еще не сбивалось, но становилось с каждым мгновением все тяжелее, и Тензо понимал, что чем развязнее тот будет дышать, тем быстрее семпай потеряет контроль, а с этим хотелось повременить, ибо усталость до сих пор не хотела покидать АНБУ.       Но Какаши потакать своему кохаю вовсе не собирался; капитан и сам уже был готов довести себя до потери этого злосчастного контроля, которого Хатаке лишался лишь во время ночей с Тензо. Загоняя себя самого в место под названием "животное возбуждение", Какаши с великим удовольствием прижался губами к лопатке кохая, буквально вдавливая в уставшие, набухшие мышцы свое лицо. Громко и смачно чмокнув, он с удовольствием отмечает дрожь, мелко прошибающую тело Тензо, покрывая кожу тысячами мурашек. Слегка влажное из-за жары тело кохая было куда вкуснее, чем если бы он до сих пор сохранял свежесть после душа. От этих мыслей Какаши лишь довольно облизнулся и сильнее сжал в ладони яички парня, что до сих пор все дергался от каждого движения семпая. Широко Хатаке провел своим языком по лопатке Тензо, доходя до самой шеи, наконец, вцепляясь в нее своими зубами и всасывая кожу.       Какие к черту попытки сдержать семпая, если тот этого не хотел сам? У Тензо не оставалось никаких сил на то, чтобы стараться ровно дышать. Стоило Какаши вцепиться ему в шею своими зубами, преследуя желание оставить на своем кохае собственническую метку, как Тензо тут же задохнулся и сразу же судорожно выдохнул, однако отчего-то выдох этот прозвучал забитым стоном. Хатаке дважды прислушиваться к такому звуку было незачем; член Тензо стоял колом, твердый, подрагивающий, даже сквозь мягкую ткань он ощущался тверже камня, и Какаши чувствовал это прекрасно – и все это сводило с ума.       Некоторое время Какаши еще вылизывал шею Тензо, кусал ее, самозабвенно, больно, обсасывал, словно кость, шумно дышал на ухо кохая, то дул на влажную кожу, то кусал мочку, то проникал своим языком в само ухо, громко хлюпая им внутри. Этим он и сдерживал себя, и изводил одновременно. Вылизывать Тензо было так приятно, так вкусно и горячо, но чем дольше он это делал, тем большего ему хотелось. И самое сложное при всем этом было то, что нельзя было никак забывать об усталости кохая. Чем дольше будет Какаши изводить себя и Тензо, тем хуже же будет последнему.       Наконец-то, проникая рукой под штаны и нижнее белье, Какаши чувствует своей ладонью горячую плоть Тензо, нежную, шелковистую и в то же время твердую и сильную. Выдергивая свою другую руку из-под шеи кохая, Хатаке поднимается на локте и чуть ли не переваливается через тяжело дышащего Тензо, заглядывая тому прямо в глаза, саднящие от изможденности и невидящие за сладкой поволокой возбуждения.        – Поцелуй меня, – чуть ли не приказывая, сказал Какаши, не дожидаясь особенно реакции и лично впиваясь кохаю в губы.       Тензо отвечал охотно, но все же позволяя капитану овладеть собой даже в собственном рту. Громко и сладко чмокая, Какаши с остервенением изучал рот кохая, то оглаживая его зубы своим языком, то щекоча им небо, то сплетаясь с языком самого Тензо, громко, слюняво, грубо. Целовать вот так кохая было чем-то сродни истинного проявления любви. Отдаваясь в этом поцелуе полностью, Какаши получал не меньше, чем жертвовал. Тензо позволял сжимать свой затылок и управлять своей головой семпаю, позволял хозяйничать в своем рту, позволял играть со своим языком, который то придавливали к небу, то всасывали до боли, то совершенно игнорировали, просто полностью овладевая его устами. Рука Какаши продолжала оглаживать грубыми движениями член парня, иногда опускаясь к его яичкам, сжимая их, массажируя, отчего Тензо, сам того не желая, начинал толкаться навстречу ладони семпая, словно надеясь получить еще больше прикосновений к этим местам.       Наконец, полностью перевернувшись на спину, Тензо позволил Какаши стянуть с себя остатки одежды. Прохладный воздух, застывший в комнате, неприятно обнял кожу парня, заставляя того покрыться мурашками и мелко вздрогнуть. Даже несмотря на то, что Тензо успел полностью отогреться под одеялом, промерзшие кости все еще желали тепла. Но капитан, как назло, не собирался укрывать кохая, он навис над телом Тензо, жадно рассматривая загорелые живот, грудь, раздвигая его ноги и устраиваясь между ними, продолжая голодными взглядом изучать каждый изгиб, каждую выпирающую мышцу. Смотреть вот так на кохая было очень приятно, хотелось его трогать, сжимать, кусать. Иногда Какаши казалось, что в порыве страсти он способен даже съесть бедного Тензо, что сейчас продолжал мерзнуть, но не смел попросить семпая укрыть его одеялом, чтобы согреться.       Его член продолжал подрагивать каждый раз, когда дрожь пробивала тело Тензо особенно сильно. И внимая эти движения, Какаши упивался наготой кохая, боясь сорваться и не растерзать такого большого и приятного Тензо на куски, желая впиться собственными клыками в каждую венку, извивающуюся вокруг нежного и большого члена обнаженного парня.       Тензо тяжело дышал, его грудь судорожно то вздымалась, то опускалась, словно воздух в комнате стал плотнее и теперь ему было сложно насытить свои легкие кислородом. Его взгляд протрезвел от прохлады в комнате, но усталость не давала парню раскрыть свои очи до конца, потому и смотрел он на пошлое лицо Какаши из-под дрожащих ресниц, стараясь уловить каждую эмоцию капитана, предугадать то, что тот задумает сделать, увидеть воочию то, насколько сильно возбуждает Тензо своего семпая. Видеть на себе его жадный и возбужденный взгляд всегда для Тензо было особенно привлекательным. Поначалу, помнится, кохай чувствовал себя в такие моменты очень неловко, отводил свои глаза, сжимал свою челюсть и елозил все на простынях, желая скрыться от столь пристального и изучающего взгляда. Теперь же Тензо и сам наслаждался наслаждением семпая. Если капитану было так приятно смотреть на обнаженного кохая, то тому приятно было от самого факта, что Тензо ему так нравится.       Наконец, взгляд Какаши достиг глаз нагого парня, смотря прямо в самую их глубь, словно желая проникнуть внутрь головы кохая и передать тому свое дикое возбуждение при виде его тела. Какаши не собирался отводить своих глаз от Тензо, надеясь запечатлеть в памяти то, как будут сменяться эмоции на лице у того. И судорожный выдох не заставил себя долго ждать, когда парень заметил медленно опускающегося капитана между своих ног. Какаши не стал бы никогда изводить ни себя, ни Тензо в сладких томлениях, как любил делать это сам кохай. Потому, лишь широко и горячо лизнув член Тензо, пройдясь своим языком по всей его длине и услаждая свое обоняние его терпким запахом, Какаши, более не медля, обхватил своими губами красную головку члена, ощущая на своем языке вкус предэякулята и придавливая им головку к своему небу. Тензо шумно выдохнул, закидывая свою голову назад и выгибаясь навстречу рту капитана, но вскоре взгляд, хоть и затуманенный от наслаждения, вновь возвратился к лицу Какаши, что самозабвенно вылизывал головку члена и заглатывал его так, что казалось еще немного и Тензо достигнет горла Хатаке. Его руки шастали по всему телу, сжимали, царапали короткими ногтями, прижимая к себе тело ближе, вдавливаясь грудью в ягодицы Тензо. Выпуская член изо рта, характерно и пошло чмокая, он жадно расцеловывал нежную кожу, пытаясь ее всосать, словно желая оставить и там свою метку, вылизывал яички, закрывая свои глаза от удовольствия, слушая тихие стоны Тензо, упиваясь его вкусом, его напряженностью. Каждое движение Какаши вызывало столь огромный шквал эмоций, бушующих внутри кохая, что и самому Хатаке становилось все дурнее, думая о том, насколько же хорошо себя сейчас чувствует парень под ним. Сам Тензо, уставший до невозможного, хотел уже сейчас спустить в рот семпая, но тот каждый раз выпускал его член, и каждый раз сие действие сопровождалось расстроенным стоном, который кохай из всех сил старался удержать где-то в недрах своей груди.        – С-семпай, – прошептал он, пытаясь разглядеть голову Какаши между своих ног.        – М-м-м? – вопросительно протянул Хатаке, не прекращая сосать.        – Г-глушка-а-а..., – на этом моменте Тензо, не выдержав, простонал. – ...з-заглушающую технику...н-на-а-адкх...       Капитан недовольно промычал, вновь выпуская изо рта член Тензо, и направил свой взгляд на лицо кохая. Тот тяжело дышал, стараясь усмирить себя, стараясь быть как можно тише, его глаза вновь закрылись, не в силах больше пытаться сфокусироваться, а голова откинулась обратно на подушку, которая сейчас казалась неудобной и вообще почему-то лишней. Какаши самодовольно ухмыльнулся, отмечая состояние Тензо.        – Брось, Тензо, – пренебрежительно заговорил Хатаке, не прекращая сверлить своим взглядом задыхавшегося кохая, – все уже спят. Никому нет дела до нас.       Тензо поднял голову и не доверяя уставился на Какаши, самодовольно ухмыляющегося и до сих пор склоняющегося над членом парня.        – Тогда в прошлый раз что-то, видимо, пошло не так, – буркнул он прежде, чем подумать.       Однако слова его не возымели практически никакого влияния над Какаши. Тот ничего не ответил, лишь шумно усмехнулся остужая разгоряченную нежную кожу члена Тензо, после чего медленно поднялся, чтобы смачно поцеловать кохая под собой.       Тензо оставалось лишь следить за движениями Хатаке, не в силах даже приподняться хотя бы на локтях. Какаши же, отстранившись от парня, зашарил рукой где-то под кроватью и выудил оттуда, наконец, свой подсумок. Покопошившись в нем с мгновение, наполненное тихими чертыханиями себе под нос, вытащил оттуда нечто, напоминающее Тензо лишь черное пятно, сверкнувшее на мгновение от света луны.       На абсолютно ничего непонимающий взгляд кохая, Какаши довольно оскалился, вновь склоняясь к лицу парня, продолжая все улыбаться, да столь счастливо, что Тензо почувствовал себя неловко. Однако глубокий поцелуй семпая смог с легкостью растворить дискомфорт. Тепло разлилось по всему телу, дыхание замерло, в то время, как сам Какаши дышал шумно, Тензо бы сказал, даже громко, но от этого становилось еще дурнее, еще слаще.        – В прошлый раз ты сказал, что хотел бы на это посмотреть, – горячо прошептал на ухо Какаши, сразу же проникая языком внутрь; Тензо не понимал, о чем тот говорил. – Думаю, сегодня наилучшая возможность показать тебе.       Какаши отстранился от удивленного парня, все также слащаво улыбаясь ему. Сердце внутри груди Тензо отчего-то стало заходиться в бешеном темпе, норовя проломить грудную клетку ко всем чертям собачьим. Ожидание того, что семпай хотел показать, даже несмотря на то, что Тензо абсолютно не понимал, что же это могло быть, буквально сводило его с ума.       Слетевшие на пол штаны и нижнее белье не предвещали ничего не пошлого вкупе с последними словами Хатаке. И увидев, насколько последний был возбужден, Тензо вовсе не смог даже вздохнуть от мнимого вожделения своего семпая, что был откровенно прекрасен. Непонятная вещица, которую Какаши так старательно выискивал в своем подсумке, хрустнула крышкой, и от знакомого звука Тензо всего прошибло крупной дрожью.       Абсолютно нагой, жутко возбужденный семпай сидел подле изможденного Тензо, не способного даже приподняться со своей неудобной подушки, и при всем этом, выливая себе на пальцы смазку, которая сверкала при свете луны. Тензо судорожно вспоминал их последнюю ночь, пытаясь хотя бы представить себе, что он мог такого сказать Какаши, находясь в состоянии крайнего возбуждения. В такие моменты Тензо не то, что не запоминает, что говорит, он даже не думает об этом. Слова, сказанные в подобное время, напрочь вылетают из головы кохая, ибо говорит он их, совершенно себя не контролируя.       Тем временем, Какаши, откровенно не заботящийся о запутавшемся в собственных мыслях кохае, повернулся к Тензо спиной, усаживаясь на свои колени и широко их расставляя. Потребовалось лишь одно мгновение, прежде чем до парня позади него, наконец, дошло, что хочет сделать его семпай, когда Какаши, выгнувший до невозможного свою спину, уже проник в свой анус одним пальцем. Сдержанный выдох прозвучал с его уст, когда сзади послышался жалкий скулеж, который Тензо искренне даже не пытался подавить. Все, что он сейчас мог делать – просто смотреть, восхищаясь красотой Хатаке, не силах придвинуться к нему, чтобы помочь.       Аккуратно вводя внутрь себя один палец, Какаши старался разработать себя для Тензо. Проникнув уже вторым пальцем, он выдохнул еще громче, но продолжая контролировать себя. И Тензо, казалось, удалось сделать это не хуже, судорожно выдыхая сквозь зубы. Он попытался дотянуться рукой до Какаши, но силы, оставившие его тело задолго до этого, не позволяли ему подняться, и оттого рука глухо упала на простыни, когда Хатаке, откровенно склонился вниз, приподнимая свои бедра и выгибаясь еще сильнее, позволяя своим пальцам проникнуть еще глубже. Абсолютно не стыдясь, Какаши двигал внутри себя пальцами, тяжело дыша и, видимо, задевая собственную простату, отчего мозг в голове Тензо буквально плавился. Когда третий палец с трудом вошел внутрь Какаши, тот сжал зубами простыни, тихо постанывая от удовольствия и закатывая свои глаза. Видел бы его лицо сейчас Тензо... но тому, было достаточно и того, что показывал ему Хатаке, судорожно трахавший себя пальцами. Кохай тихо мычал, и если бы Какаши сейчас обернулся, то был бы серьезно недоволен и одновременно восхищен тем, как Тензо нетерпеливо ласкал свой член, внимая каждое движение пальцев, яростно двигающихся внутри капитана.       Наконец, Какаши кончил растягивать себя. Некоторое время он пытался отдышаться, прежде чем повернуться обратно к Тензо, что не мог перестать касаться себя. Член ныл, яички начинали болеть. Хотелось прикоснуться к Какаши, который в мгновение убрал руку кохая с его же члена и по-собственнически облизал возбужденный орган, смотря прямо в пьяные глаза Тензо, словно бы ревнуя.        – Семпай, – прошептал обессиленно парень, смотря как капитан ловко усаживается сверху, ни на секунду не разрывая их зрительного контакта и довольно улыбаясь.        – Тензо, – ответил он.       Склоняясь для поцелуя, Какаши впился в губы кохая, вновь опуская свою руку к члену Тензо. От ощущения тепла руки капитана, парень судорожно вздохнул, от мыслей, что тот этой рукой только что делал, парень задохнулся. А когда его ноющий член уткнулся головкой в горячий и маслянистый анус Какаши, Тензо несдержанно проскулил любовнику прямо в рот, заставляя последнего от возбуждения нетерпеливо закусить губу.       Горячие стенки кишечника постепенно начали сжимать член Тензо, который терял последние капли рассудка от подобных ощущений. Какаши насаживался медленно, растягивая удовольствие и привыкая к чувству наполненности. Член Тензо был таким толстым, что Хатаке буквально сходил с ума от мыслей, что он сейчас был внутри него.       Наконец, полностью опустившись, Какаши поднялся от лица Тензо, откидывая свою голову назад, и несдержанно громко простонал, отчего кохай под ним успел и испугаться, что их услышат, и сойти с ума от такого красивого звука. Шокированные раскрытые глаза Тензо пьяно смотрели на капитана, грудь парня судорожно поднималась и опускалась, и казалось, что он сейчас просто напросто задохнется. Какаши, вернувший свой взгляд на него, с истинным наслаждением на лице смотря сверху вниз, вновь приподнялся и опустился. И вновь громко простонал:        – Ах-х-х, – глубокий вдох, вновь поднялся, – Тензо-о-о...       Вновь опустился и вновь застонал.       Тензо, лишенный рассудка, продолжал смотреть на Какаши, скачущего на нем, закатившего глаза, громко стонущего, и буквально задыхался. От подобного вида, от того, что слышали его уши, Тензо явно долго не продержится. Руки Хатаке, упирающиеся об торс кохая, тряслись от напряжения, голос его звучал хрипло, ягодицы из-за пота прилипали к ногам Тензо, а член ударялся о лобок. И все это сопровождалось тем, как глубоко входил член внутрь кишечника Какаши. Если сначала капитан и стонал специально, чтобы заставить Тензо занервничать, то теперь он просто не мог сдерживать свои хриплые стоны. В уголках его глаз появились капельки слез, нижняя губа была искусанной, пальцы вжимались в кожу кохая.       Руками Тензо дотянулся до члена Какаши, понимая, что до развязки ему оставалось совсем немного, и, крепко сжав возбужденный орган, провел по нему сверху вниз, слушая, как надрывисто над ним простонал семпай. Сжимая свои челюсти, Тензо дрочил Какаши, скуля от удовольствия.        – Назови меня по имени, Тензо, – простонал Хатаке, умудряясь скакать на члене кохая и долбиться в неистовстве тому в руку.       Кохай не отзывался, он продолжал внимать движения Какаши, задыхаясь, скуля, раскусывая свою нижнюю губу и не контролируя собственную руку, которой дрочил семпаю.        – Тензо-о-о, – продолжал стонать Какаши, – хорош-ш-ший мой... А-ах! А-ах! Тензо-о!       Хатаке совершенно не мог контролировать даже то, что говорил. Удовольствие, разливающееся по всему его телу, уже начинало скапливаться в тягучее чувство внизу живота. Напряженный до невозможного Тензо мелко дрожал под ним, продолжая смотреть, и от этого Какаши становилось еще приятнее. Рука кохая, твердо сжимавшая член, двигающаяся совершенно неконтролируемыми движениями, выбивала последние силы.        – Назови... а-а-ах! Назови, Тензо... мх... а-а-ах! Ах! Ах! Назови...        – Какаши, – прошелестел кохай, сжимая другой рукой ягодицу Хатаке и заставляя того насаживаться на себе еще жестче. – Какаши..., – перешел он на рык. – Мгх... Какаши! Ксо! Какаши!       Он продолжал выкрикивать имя Хатаке, вдалбливаясь собственными силами в податливое тело семпая, соврешенно не контролируя себя. Ноги Какаши тряслись, голова опустилась обессиленно. Пальцы сжали кожу Тензо, и все его тело напряглось.        – Тензо, – бредил он, – Тензо! Тензо! Мгха-а-а-а-ах!       Горячая белесая сперма Какаши брызнула вверх, каплями оседая и на груди Хатаке, и на животе и груди Тензо.       Отпуская член Какаши, кохай ухватился обеими руками за ягодицы капитана, насаживая того на себя в последний раз прежде чем скинуть обессиленное тело семпая на свою грудь, заливая тому спину и раздолбленный анус своей спермой, гортанно при этом стоная. С затуманенной головой, постепенно расслабляющимися мышцами, Тензо, не думая ни о чем, кроме наслаждения и близости, с толикой грубой нежности сжал в руках ягодицы Какаши, притягивая того к себе ближе и вовлекая в глубокий поцелуй, наполненный истинным удовольствием.

***

      Все тело продолжало сладко ныть от прошлой усталости, когда Тензо тяжелыми шагами двигался по коридорам Базы, в целях забрать свою маску. Был прекрасный день для проведения такового в постели под шумный ветер за окном и тепло, ожившее в комнатке. Хотелось бы, наверное, чтобы еще и семпай находился весь этот день рядом с Тензо, однако последний понимал, что будь оно так, парень бы просто не смог собраться, чтобы дойти до Базы. Но семпай покинул его еще ранним утром, а сам Тензо был уже возле раздевалки, в которой в шкафчике пряталась его забытая маска.       Здесь, как и всегда, были его соратники: кто-то только вернулся с миссии, кто-то собирался на нее. Раздевалка была наполнена разговорами, веселыми и громкими – теми, что происходят до обеда, но не утром.       Неспешно ступив в помещение, Тензо со всеми громко поздоровался, интересуясь сразу у каждого, как обстоят у тех дела. Такая привычка для него хоть и была странной, однако он быстро приучил себя к тому, чтобы интересоваться настроением его соратников, с которыми ему искренне нравилось поддерживать почти дружеские отношения.        – Спал сегодня просто отвратительно, – с нескрываемой улыбкой ответил Лис, поддерживаемый сразу парой кивков других АНБУ.        – А-а, – подтвердил Енот, – полночи заснуть не мог.       Может, Тензо и умел скрывать свои эмоции, но сейчас такое казалось невозможным.        – О, – протянул он тихо, знатно при этом краснея, – вот как.       В то же мгновение все помещение заполнилось гулким смехом, и Тензо показалось, что ноги его, еще не окрепшие после месячной миссии, сейчас его подведут, и тот упадет на пол.        – Так, кто же тот счастливец? – счастливо улыбаясь, поинтересовался Зенитсу, оказавшийся вдруг за спиной Тензо.       Все взгляды тут же направились обратно на допрашиваемого, искренне желая услышать ответ, однако Тензо мог лишь удивленно смотреть на Зенитсу, не сознавая, как же эти люди могли слышать, происходившее прошлой ночью в его комнате, но не расслышать, как тот, ни капли не стесняясь, называл семпая по имени.        – Что за гогот? – от знакомого голоса, Тензо чуть не подскочил, и краска на его лице стала еще более очевидной.        – Да ничего, Какаши-семпай, – пожал довольно плечами Енот, – просто общаемся.       Капитан многозначительно кивнул, одаривая неловкого Тензо не читаемым взглядом.        – Тензо, – обратился он к кохаю, – пройдись со мной.       Кто-то за спиной прыснул, не в силах удерживать свой смех. Тензо захотелось просто исчезнуть, чтобы не разговаривать об этом со своим семпаем. Может, Какаши просто хочет обсудить какую-то миссию, которую им двоим выдали с утра, а Тензо об этом еще ни сном ни духом? Нет, – покачал сам себе головой парень, – дело явно не в этом.       Под тихий шепот, Тензо быстро забрал свою маску из шкафика, нацепив ее набок головы. На пожелание от Зенитсу отлично провести свой выходной, Тензо молчаливо кивнул, выдавив из себя неискреннюю улыбку, и покинул раздевалку, выискивая глазами в коридоре семпая. Тот покорно ожидал его чуть поодаль от комнаты, упершись спиной о стену и сверля кохая все тем же не читаемым взглядом.        – Пойдем, провожу тебя, – спокойно сказал он, отталкиваясь от стены.       Почти до самого выхода шли они в абсолютной тишине. Мимо проходившие АНБУ одаривали Тензо двояким взглядом, отчего парню становилось все более неловко, в то время, как Какаши шел все также беззаботно, как и было ему свойственно: лениво, с полуопущенным веком, скрывающим темную радужку глаза, чуть сгорбившись, с руками в карманах.        – Как себя чувствуешь? – поинтересовался он, когда до выхода с Базы оставалась какая-то пара шагов.        – Отлично, семпай, – по выправке ответил Тензо.       Какаши усмехнулся, наконец, посмотрев на своего кохая, что продолжал смущаться.        – Вот поэтому, – заговорил Хатаке, указывая тонким пальцем прямо в красное лицо Тензо, – они и смеются.       Кохай опешил.        – П-поэтому? – переспросил он.       Какаши кивнул, улыбаясь:        – Знаешь, почему ко мне никто не пристает с этим? – Тензо отрицательно завертел головой. – Потому, – капитан подошел ближе, – что мне плевать, слышали они что-то или нет, знают они, что мы вместе или нет. Думаешь, ко мне с этими шутками не приставали? – Тензо не отвечал, лишь удивленно хлопал своими раскосыми глазами. – Если бы я также краснел перед ними, то от меня бы точно так просто не отстали.       Какаши отодвинулся от Тензо, махая проходящему мимо капитану и беззаботно при этом улыбаясь. Капитан в ответ уверенно кивнул, совершенно не обращая своего внимания на то, что мгновение назад Хатаке буквально дышал прямо в лицо своему кохаю.        – Так, все знают? – неуверенно спросил Тензо, убедившись, что вокруг них больше никого не было. – Что мы... ну, это...        – Вместе? – договорил за него Какаши; кохай кивнул. – Это же очевидно, Тензо. Конечно, все об этом давно знали. А то, так трудно заприметить мою чакру по ночам, зная, что я живу далеко не в твоем общежитии.       Тензо не мог сказать ни слова, лишь удивленно смотрел на Какаши, совершенно не в силах нормально проанализировать все только что сказанное.       Хатаке вновь улыбнулся:        – Ладно, – положил он свою ладонь на плечо Тензо и потряс его, – иди отдыхай. И так уж набегался за месяц. Я бы на твоем месте вообще неделю с постели бы не поднимался, – Тензо молчаливо в ответ дотронулся до своей маски, покоящейся сбоку его головы. – Уж принес бы я ее тебе, – все так же беззаботно улыбаясь, кивнул семпай на маску.       И кивнув в ответ, Тензо лишь смог одарить Какаши своей спокойной улыбкой, после чего покинул Базу, чувствуя затылком, как взгляд семпая еще долго его провожал до ворот.