Испытание честолюбия

Крисания положила ладони Рейстлину на плечи. Так близко и по доброй воле к нему не приближался никто. Никому другому Рейстлин этого и не позволил бы. Крисания сознавала его могущество, но совсем не боялась. С первой встречи она установила между собой и магом равенство, и Рейстлин легко принял это. В столь непохожей на него женщине он узнал родственную душу. В Крисании чувствовалось схожее могущество и одиночество в служении. Она искренне отказалась от всего ради Паладайна, как и Рейстлин ради Магии. И так же как он жрица вызывала трепет уважения или завистливое восхищение. Несомненно, её внимания желали, её добродетелям льстили, а влияния боялись. Рейстлин считал, именно это взлелеяло в сердце жрицы гордыню и самонадеянность. Удивляло то, как она сохранила невероятную доверчивость и прямодушие. Это сделало её беззащитной перед человеческим коварством, но обезоруживало его в сердце Рейстлина. Маг подумал, что желал бы видеть её не орудием для достижения цели, но союзником. Искренняя поддержка и вера в его цель жрицы Паладайна еще более возвеличили бы его замысел. Рейстлин положил ладонь ей на затылок, осторожно погладил мягкие волосы. Даже в военном лагере Крисания не изменяла привычке собирать длинные локоны в причёску, хотя бы незатейливую. Это помогало жрице держаться с достоинством Посвящённой. Она оставалась строгой и отстраненной от невзгод, и вряд ли подозревала, что чуть вздернутый нос придавал ей трогательный вид, сводя на нет напускную важность. На щеках жрицы проступил румянец. Опущенные ресницы оттеняли глаза, и в сумерках их цвет казался синим. Её кожа источала манящий аромат мёда и молока. Рейстлин склонился ближе и замер в нерешительности, когда Крисания привстала на мыски и сама поцеловала его в уголок губ. Вышло робко, невинно и слишком мало. Рейстлин закрыл глаза и поддался соблазну. Всё оказалось проще и приятнее, чем когда-то. Это был первый поцелуй, который не хотелось прерывать, и не только ему. Посох в руке невыносимо мешал. Бросить его? Еще немного и они увлекут друг друга на траву, забыв и о кошмарах, и о Вратах в Бездну, и про запертого в ней бога, обо всём. Пусть всё катится в пропасть. Рейстлин. Знакомый голос вонзился в сознание, и мага точно окатило холодной водой. Неведомая сила заставила разорвать объятие и сделать несколько шагов назад, властно потащила прочь, вгрызаясь болью в каждую сопротивляющуюся мышцу. Крисания непонимающе протянула к Рейстлину руки, и замерла на месте с пустым взглядом, пока за её спиной медленно сгустилась мужская фигура. Наваждение Тьмы сковало подобно цепям, не давая пошевелиться. — Рейстлин, Рейстлин, — Тёмный Господин с упрёком покачал головой. Маг скрипнул зубами. Должно быть, статуи Паладайна в Храмах смотрят на прихожан с таким же искренним сопереживанием. В умении вызывать доверие Такхиз брату не уступал. Они тоже были непохожими близнецами: божественный рыцарь и чёрный демон. Один властвовал Светом, другой Тьмой. Рейстлин не раз задавался вопросом: когда мать продала душу, то сделала это ради сыновей или ради улыбки Тёмного Господина, кажущейся такой открытой и доброй? Отец бросил их, потому что бесхарактерный негодяй или потому что не вынес соперничества с богом? Но всё, что значило проявление милости у Паладайна, скрывало издёвку Такхиза. Он недолго благоволил Розамунд и убил её, наигравшись, не пожалев ни на миг. Но это Рейстлин понял через годы, а в детстве ничего не стоило заслужить доверие испуганного мальчика. Достаточно было лишь сыграть сопереживание. «Ты знаешь, у меня ведь тоже есть глупый братец, который ничего не смыслит в магии…» Потом Такхиз явился как защитник: «Прими свою силу, мальчик! Она защитит тебя и откроет многие тайны!» Он примерил роль наставника: «Я дам тебе знания высшие, доступные лишь избранным!» И даже отца: «Девы непостоянны, другое дело магия, верно?» Рейстлин верил ему, пока не понял, что друг хочет быть господином. «Я не оставлю тебя в покое, ничтожный предатель!» — пообещал навечно запертый в Бездне бог. И он держал слово, наводя иллюзии и кошмары. — А она действительно прекрасна, — Такхиз обошел Крисанию, окидывая её заинтересованным взглядом, затем кончиками пальцев коснулся приоткрытых, еще помнящих поцелуй губ. — Какая соблазнительная слепота и самомнение. Ты чудно смотрелся бы рядом с ней в белой мантии, перед алтарём моего братца. — Только в её воображении, — огрызнулся Рейстлин. Он с удивлением понял, что каждый оценивающий взгляд, обращенный к Крисании, откликается в душе бессильной яростью. — Хорошая игра, — отозвался в тон его мыслям Такхиз. — Мне было жаль вмешиваться. Он опустил руки Крисании, погладил по плечу, лаская, скользнул ладонью на грудь в область сердца. Крисания ахнула и сделала шаг вперед, но тут же застыла снова. Теперь на её лице отражалась растерянность, а в широко распахнутых глазах блеснули слёзы. — Как жаль ты не чувствуешь как бьется её сердце. Светлая душа тянется к тебе так искренне. Рейстлин собрал всю свою волю и попробовал мысленно разорвать путы, но точно с разбега ударился о каменную стену так, что вышибло дух. Он закашлялся и почти повис, удерживаемый силой Тёмного Господина. Выровняв дыхание, Рейстлин собрался с духом, чтобы взглянуть на жрицу. Сознавала ли она то, что с ней происходило или же её одурманенное сознание погрузилось в кошмарное видение? Лучше бы так. — Похоже, ты влюблён? — Такхиз с интересом смотрел из-за плеча Крисании. — Я не так глуп, чтобы попасться на крючок! — магу очень хотелось верить в эти слова. — Приворотные чары — не любовь. — Чары? Значит, она лишь кукла в наших руках? И ты не хочешь остаться с ней? — Такхиз вопросительно вскинул брови. — Я бы остался. В подтверждение этого он обнял Крисанию за плечи. Рейстлин молчал. Такхиз что-то прошептал Крисании на ухо, и она снова вскинула руки, потянулась к магу, точно молила о помощи. Взор её по-прежнему оставался затуманенным. Странная, застывшая картина хищника и жертвы рвущейся из его когтей. Смотреть на это было действительно невыносимо. — Тогда может позвать твоего брата? Кажется, он всё же не ушел… Изо всех сил Рейстлин снова рванулся из невидимых пут, и мышцы скрутило болью так, что он упал на колени. Такхиз азартно засмеялся. — Каким гневом горят твои глаза! Будь у тебя шанс, ты убил бы меня, верно? Любовь – череда обмана или самообмана. Но разве власть над чистым сердцем не стоит власти над миром? Рейстлин сжал зубы. Чего он хочет? Унизить, обозлить, заставить потерять голову из-за Крисании… а она только ключ. Разве не так? Тогда отчего снедает такое бешенство? Такхиз прекрасно знал о природе этой ярости, как и то, что честолюбивый маг не захочет признавать эту природу. Не захочет до тех пор, пока не станет слишком поздно. Рейстлин был готов взвыть, понимая, что уже проиграл. Да, одна лишь мысль, что Крисания может принадлежать кому-то, лишала возможности мыслить трезво. Да, он нуждался в ней, и, не имея на это никакого права, давно, собственнически воспринимал своей. Да, ни Такхизу, ни Карамону, ни кому другому не следовало посягать на неё, как если бы она была частью самого Рейстлина или его магии. Такхиз толкнул Крисанию в спину, и она слепо пошла вперед. Её беспомощность, отчаяние во взгляде, протянутые в пустоту руки отзывались в душе стыдом, жалостью и яростью, которые сплетались в один ревущий клубок. «Да. Она красива и была добра ко мне. Я полюбил её», — признал Рейстлин, — «Пусть так. Никто не смеет играть тем, что у меня на душе!» Бессилие отхлынуло как волна, а стихийная ярость переродилась в расчетливый, могущественный гнев. Рейстлин напитал его своими силами и вложил в одно слово: — Убирайся! Невидимые путы разметало в прах. Крисания ахнула и осела на землю, не дойдя до мага пару шагов. Такхиз зло хохотал. — Убирайся! — заорал Рейстлин, впиваясь пальцами в землю. Силуэт Такхиза потемнел и растворился в сумерках. Ты дурак, Маджере. — Убирайся… — Рейстлин обессилел. Перед глазами мельтешили тёмные пятна, а звуки слились в общий гул. Сквозь него прорывался один, нежный, зовущий. Рейстлин узнал голос Крисании, а потом своё имя. Он наугад протянул руку. Почувствовав прикосновение, ухватился и притянул к себе, с облегчением уткнулся лицом мягкие волосы, вздрогнул, когда почувствовал ответное объятие. Жрица тоже дрожала. — Ты прогнал его, — всхлипнула она, — Это было так страшно. Так мерзко! Я не могла представить, с чем тебе приходится бороться. Так нельзя жить! — Нельзя, — согласился Рейстлин. — Но я живу. Он погладил Крисанию по плечам, по спине, чтобы успокоить и её, и себя. — Не бойся, он больше не придет. Не сейчас. Голова раскалывалась от боли. Он не сразу понял, что застонал. — Тебе нужна помощь! — в голосе Крисании тревога смешалась с заботой. Рейстлин почувствовал благодарность за это и облегчение от того, что больше не пытался отрицать очевидное. — Нет, — он стиснул объятие крепче, когда жрица попыталась отстраниться. — Не уходи. Просто побудь рядом… и станет легче. Крисания согласно замерла в руках, погладила по голове, запуталась пальцами в растрепанных, вьющихся волосах. Она тихо, умиротворяюще зашептала что-то, должно быть, упрашивая Паладайна спасти заблудшую, чёрную душу. Это было бесполезно, но Рейстлин не возражал. Пусть шепчет, пусть просит, только не уходит. — Мы откроем Врата, и… я пойду с тобой, — сказала Крисания. Рейстлин отстранился и взглянул в её глаза. Пойдёт, и жизнь отдаст в жертву за торжество его честолюбия. А он сможет на это просто смотреть? — Нет, — ответил Рейстлин. — Теперь Бездна знает мою слабость. Она убьет тебя. Я справлюсь один. Крисания обняла его снова. — Прости меня. Я буду ждать твоего возвращения, — пообещала она. — Я попрошу у Паладайна помощи. Глупышка. Рейстлин не верил, что Паладайн станет помогать в убийстве своего брата. Он же в точности как Карамон. — Я вернусь, — солгал маг. Окажись возвращение возможным, он был бы не против.