***
То, что почти ни один страх не оправдался, стало для неё огромным облегчением. Соседка ей попалась милая и дружелюбная, правда, помешанная на лапше быстрого приготовления — она говорит, покупать её экономнее. Оказалось, что если сдавать всё вовремя и не пропускать лекции, как и делала Хитока, отношение преподавателей будет более чем хорошим. Учиться иногда было сложновато, но это не застало её врасплох — она была готова к трудностям. А ещё, помимо прочего, неожиданно хорошего, в кампусе было кафе. Ячи всегда питала слабость к маленьким ресторанчикам и кондитерским, и пусть эту кофейню и нельзя было назвать небольшой, в ней была та же самая атмосфера, которая ощущается уютным теплом прямо в сердце. Она стала заходить сюда почти ежедневно. Если ей нужно было спокойствие, если хотелось побыть в тишине или поработать, она садилась за свой обычный столик у окна. Пусть она и была уверена, что бариста не помнят её, Хитоке нравилось чувствовать себя постоянным посетителем. А когда чай в её чашке заканчивался или был слишком горячим, чтобы пить его сразу, она наблюдала. Она часто оставалась одна — ей приходилось оставаться — и была незамеченной в коллективе, поэтому смотреть на людей, искать причину того или иного сказанного слова, замечать и понимать гораздо больше, благодаря едва уловимым жестам, вошло у неё в привычку. Ей всегда было интересно наблюдать, как человек, вдруг выдав себя, будто обнажает свою душу, и тогда Хитока искренне жалела, что она не талантливый художник, которому было бы под силу нарисовать эту звенящую хрупкость. Непременно, акварелью. В тот октябрьский день, когда Ячи спасалась от ливня в тёплой кофейне, грея руки о чашку зелёного чая и слушая перестук капель о подоконник, она начала вести счёт одиноких людей. Её любимое место стало таким не просто так — оно было укромно расположено в уголке, и большую часть кофейни, включая вход и стойку, было видно как на ладони. Девушка за столиком на двоих, что всё проверяла свой телефон и вглядывалась в дождливую пелену, шумная и весёлая компания, в которой лишь один человек молчит, кто-то, погружённый в книгу, и ещё, и ещё, и ещё. Пусть Ячи и заметила больше таких людей, чем было бы правильно, она понимала, что список неполон. Повернув голову, Хитока встретилась глазами со своим отражением в оконном стекле. Вот теперь — да. Прозвенел дверной колокольчик. Может, это случилось потому, что Хитока была в наблюдательном настроении, может, потому, что входящих невозможно не заметить. Он вошёл, впуская осень, провёл рукой по волосам, и она мысленно прибавила к грустному счёту единицу. Это кафе притягивает так или иначе одиноких людей.***
В один из дней, который она проводила в библиотеке, готовясь к первой сессии, её внимание привлёк рыжий вихрь волос, сейчас обречённо покоящийся сверху разбросанных по столу учебников и тетрадей. Хмурый парень, что сидел рядом, поднял рыжего за ворот футболки, не отрываясь от чтения. — Занимайся, а то не сдашь ведь, — перелистнул страницу. — А я и так не сдам, — хнычет он, уставившись на открытую страницу. — Ну, помоги, — тормошит друга за руку. Тот раздраженно её отдергивает. — Я что, похож на того, кто хорошо учится? По правде говоря, он, в самом деле, меньше всего похож на прилежного студента. И совсем не выглядит тем, кого это обстоятельство сильно волнует. Ячи не уверена, что это прилично — так пристально наблюдать за людьми, но эти двое действительно притягивают взгляд. Наверное, они со спортивного факультета. Не то что бы она придерживалась стереотипов о спортсменах, которые ничего не смыслят в учёбе, просто ребята выглядят очень тренированно, а ещё на них одежда, которая больше подходит спортивному залу. Может, потом у них занятия, а может, им просто нравится удобно одеваться. — Не похож, — кисло отвечает рыжий юноша, скользит взглядом по залу библиотеки и внезапно смотрит прямо Ячи в глаза. Она чувствует себя пойманной с поличным и с некоторой долей паники пытается снова зарыться в конспекты. Когда на стол звонко опускаются ладони, она подпрыгивает на месте и чуть не роняет ручку. — Привет, меня зовут Хината Шоё, ты выглядишь умной-умной, поэтому помоги глупому-глупому мне подготовиться, а то я завалю зачёт, меня отчислят, и я умру, — тараторит он на одном дыхании, не делая пауз. — Пожалуйста. Хитока ошарашенно смотрит на него, и ей хочется зажмуриться, как будто перед ней полуденное солнце. — Ты сказал «пожалуйста»? — доносится от стола, за которым остался его темноволосый друг. — Сказал, — поворачиваясь, отвечает Хината. — Значит, должно сработать. — Это Кагеяма, — доверительно вещает Шоё. — Если будет раздражать, я могу его стукнуть. — Я все слышу, придурок. Позже, когда она уже тихо и немного робко произнесла своё имя, а Хината старательно пытался усмирить свой почерк, низко склонившись над тетрадью, Ячи думала о том, что именно такой смелости ей и не хватает. Думала, что ей даже немного завидно. Хитоке правда не хватает той весёлой непосредственности, с которой Шоё начал разговор. Умей она так, многое бы изменилось, наверное. Не то что бы Ячи была одинока, уже, наверное, нет. Если повезёт, они могли бы даже сдружиться с её новыми знакомыми. Заходя этим вечером в кофейню, Хитока радовалась, чувствуя себя на пороге чего-то хорошего.***
Шло время. Её одинокие посиделки в «Гранд Кафе» понемногу переставали такими быть — тогда, когда все трое оказывались свободными после пар, что случалось всё реже, они собирались под предлогом дополнительных занятий и просто болтали. Шло время, а Ячи ждала, всякий раз поднимая голову, стоило прозвенеть дверному колокольчику. Календарь отмерял неделю за неделей, месяц за месяцем, а юноша из того дождливого дня ни разу не пришёл снова. Пуловеры сменились футболками, на лицах всех, кого видела Хитока, затаенно или не очень проступало только одно — жажда жизни. Всё вокруг становилось ярче, искреннее и сильнее. «Я буду смеяться, буду петь, буду танцевать, буду свободным, позволишь ты мне или нет», — вот, что витало в воздухе весёлым вызовом, брошенным всему миру. Ячи любит лето, но хочет любить его ещё сильнее, хочет любить каждого, в ком заново загорелась жизнь, хочет разжечь её во всех, в ком она лишь теплится. Хитока жмурится на солнце и не может не улыбаться. Порой ей даже кажется, что ещё чуть-чуть, и она задохнётся, потому что её сердце слишком маленькое для того, чтобы вместить так много любви ко всему, что она заметила и продолжает замечать. Перемены коснулись и «Гранд Кафе» — на стойке появилось летнее меню, напечатанное на яркой бумаге с маленькими цветочками, полное холодных напитков. Сегодня Ячи одна, потому что Кагеяма с Хинатой, действительно оказавшиеся спортсменами, задержались на тренировке, отрабатывая съёмы (или разъёмы, она правда не разбирается в волейбольных терминах). На самом деле, это даже хорошо, то, что сегодня их нет рядом — от сочетания неугомонного Шоё и солнечного света она, привыкшая к одинокой тишине, немного уставала. Ей нужен был маленький перерыв, и пока они заняты, она может чуть-чуть перевести дух за стаканом мятного лимонада, что так многообещающе значился в новом меню. Вот только очередь. Очередь, которая не движется уже продолжительное время. Ячи всегда побаивалась высоких людей, а для того, чтобы увидеть что-то кроме лопаток парня, который отделяет её от стойки, ей пришлось бы не просто сильно задрать голову, а даже сделать шаг назад. Ясное дело, что она не спросит, может ли он отойти. Парень отпускал шутки, бариста их парировал, в общем, они оба были слишком увлечены, чтобы заметить одну очень маленькую и очень робкую Хитоку, отрезанную от мира широкой спиной, за которой, наверное, поместилась бы ещё одна точно такая же маленькая и робкая Хитока. Аккуратно выглянув из-за преграды, Ячи вновь посмотрела на летнее меню. Все эти фруктовые тона призваны задерживать взгляд на себе, и как дизайнер, она не может не отметить, что выбор в пользу слегка приглушенных, а не кричащих цветов, был очень разумным. На одном из занятий им рассказывали, как использовать цвет в качестве маркетингового хода. Преподаватель тогда упоминал наивность, вывески, влияние на психологическом уровне и подушки. Очевидны три вещи: меню выглядит до жути привлекательно, Хитока — тот самый попавший под влияние посетитель, а свой мятный лимонад она не получит. Впрочем, она может вернуться сюда и вечером. — Цукки, не мог бы ты отвлечься от флирта на минутку и принять заказ? — раздалось сзади, и Ячи обернулась, чтобы взглянуть в лицо своему спасителю, вероятно, специально присланному с небес, или откуда там обычно приходит помощь. А потом её сердце рухнуло вниз. «Я не флиртую», — недовольно буркнули позади. «О, ещё как», — ответил другой голос. Или не ответил. Может, никто ничего и не говорил вовсе, она правда не знает. В голове у Хитоки очень громко стучит и бьётся «это он, это он, это он», а сама она слишком сосредоточена на том, чтобы заставить свои пальцы не так сильно сжимать ремешок сумочки. О боже. Это и вправду он. У Ячи кто-то забрал все слова, и поэтому выговорить предложение для заказа так, чтобы бариста её услышал, оказалось сложным испытанием. С которым она, нужно отдать ей должное, всё же справилась. Запинаясь, но справилась. — Извини моего друга, — Хитока вздрогнула. Он ещё здесь. Он всё это слышал. О боже. — Иногда он попадает под влияние кое-кого. Друг-бариста кинул на спасителя страшный взгляд. Черноволосый и лохматый кое-кто отсалютовал откуда-то сбоку. — Меня зовут Ямагучи. Ямагучи Тадаши. Кстати. Щеки Ячи слишком горят, но когда Ямагучи Тадаши зачёсывает отросшие пряди назад и бормочет: «Не тот порядок слов», — она понимает, что отсутствие горящих щёк у него самого — удачная случайность. И от замеченного чужого волнения не становится легче, только наоборот. — Ячи Хитока, — выговаривает она. — И ты давно… часто здесь бываешь? — спрашивает он, не убирая руки от волос. Потом спохватывается, опускает её вниз и одергивает свою клетчатую рубашку. Он похож на дождь, как и несколько месяцев назад. Хитока кивает. О боже. Почему она не может поговорить с ним, как нормальный человек? — Спасибо за то, что помог. Вот, — получается на удивление складно. Правда, без «вот» в конце было бы определенно лучше. А ещё лучше было бы спрятать лицо в ладонях и сделать вид, что её не видно, потому что позориться перед ним вовсе не хочется. Лицо она, конечно же, не прячет. — Всегда пожалуйста, — улыбается он, и это, определённо одна из самых приятных улыбок, которые Ячи приходилось когда-либо видеть. Ямагучи хочет добавить что-то ещё, но его прерывает тот, кого он назвал Цукки: — Не мог бы ты отвлечься от флирта на минуточку и перестать мешать мне работать? Со стороны их разговор выглядит как флирт? О боже. Хитока ведь даже… не умеет. — Один-один, — улыбнувшись, щелкает пальцами Ямагучи. И на этот раз случайности в виде отсутствия румянца нет. Они сталкиваются руками, когда Ячи тянется забрать свой стакан с лимонадом. А она ещё думала, что смутиться сильнее просто невозможно. Хитока очень, очень ошибалась. Ещё несколько месяцев назад она и не надеялась увидеть его снова. Думала, что он так и будет одним из тех прохожих, что притянули её взгляд и исчезли. А сейчас Хитока уже знает его имя, Ямагучи держит её напиток, они направляются к любимому столику Ячи у окна, кажется, собираясь провести время вдвоём, и всё вместе это выглядит как какая-то книжная удача. Он садится напротив неё, и свет из окна вычерчивает его лицо. В мире существует множество слов, которые Хитока могла бы использовать для выражения своих сегодняшних — невероятно разнообразных — эмоций, но когда она замечает веснушки на лице Ямагучи, всё, на что она способна, это в который раз за эти невероятные несколько минут подумать: «О боже». «Перестань уже это повторять», — одергивает она саму себя вслед за этим. Ячи хочет поблагодарить его ещё раз, заметить, как солнечно на улице, сказать хоть что-нибудь, чтобы прервать это неловкое молчание. — Я жду друзей, — почему-то говорит Ячи. Ямагучи кивает и начинает подниматься со своего места. «Он решил, что я его прогоняю», — обреченно думает она. — Останешься? — получается даже слишком отчаянно. Он опускается обратно на своё место напротив неё, кажется, облегчённо выдохнув. Ямагучи оказывается интересным собеседником. А когда приходят Кагеяма с Хинатой, среди удивлённого гвалта, устроенного последним, обнаруживается, что они оба — их общие друзья. И сегодня Хитока не чувствует одиночества вовсе.***
Ячи узнаёт, что Ямагучи очень нравится кофе. — Американец, — шутит она. — Британка, — не остаётся в долгу он, кивая на её очередную чашку с чаем. Ямагучи становится тем, кому она показывает все свои снимки. Он восхищается. Она смущённо опускает взгляд и радуется. Тадаши фанат «Звёздных войн», узнаёт она от его лучшего друга Цукишимы Кея, который работает бариста в «Гранд Кафе». Правда, вслед за этим она случайно узнаёт и о пристрастии Цукишимы к динозаврам в любом их виде. Ячи приучает его к чаю, а он её — к кофе, начав с рафа, в котором большая часть — молоко или сливки. Ей нравится. Ему тоже. Они говорят обо всем на свете и молчат обо всем на свете тоже, когда прогуливаются по паркам, а на Ямагучи одна из его любимых рубашек в клетку. Они говорят о многом, но никогда о том, как Ячи впервые его увидела, никогда о том дождливом дне и долгих вечерах ожидания. Больше его нет, ожидания, остаются только долгие вечера, проведённые вместе с Тадаши, и иногда Хитока робко думает, что счастлива. Временами Ячи настолько боится его потерять, что переживает из-за сказанных вещей, но стоит Ямагучи улыбнуться, и она прогоняет все тревожащие мысли прочь. Он не уйдёт. Она точно знает. — Я хотела стать дизайнером, — однажды начинает она тихо, не поднимая глаз. — Шла к этому очень долго. Но в последнее время я всё думаю — моя ли это мечта? Я просто следую за мамой. — Хитока молчит, а её пальцы сжимают белые бока чашки. Он не торопит. — Иногда хочется, чтобы кто-то просто был рядом, — невпопад заканчивает она, и Тадаши слышит в этих словах не мольбу, нет, но безграничную усталость. Он понимает, что она наверняка жалеет о сказанном, потому что считает неправильным так запросто говорить о переживаниях другому человеку. Думает, что это невежливо, обременять его своими проблемами. Ямагучи хочет показать, что всё в порядке, что они могут рассказывать друг другу что хотят, и не бояться быть непонятыми. Что он вовсе не другой. Чувствует, что должен ответить откровенностью на откровенность. — Я был влюблён в лучшего друга. Ячи смотрит внимательно и будто бы с облегчением. Ему больше ничего и не нужно. — А он? — В музыку. В старые непонятные фильмы. В общем, не в меня, — хмыкает Ямагучи. — Сейчас?.. — Всё хорошо. Он замечает, как Хитока украдкой переводит взгляд на Цукишиму за стойкой, и думает, что она не ошиблась. А Ячи думает о том, как приятно кому-то доверять.***
— Мы должны сходить на пикник, — выпаливает Хината, с размаху падая на диванчик в «Гранд Кафе». — Почему это должны? — отзывается Кагеяма, отпихивая развалившегося Шоё, чтобы освободить себе место. — Потому что это весело. — С тобой не бывает весело. — Ты просто зануда. Тобио, кажется, пинает его ногой под столом. На самом деле, у Ячи довольно расплывчатое представление о пикниках, основанное на кадрах из фильмов или случайно увиденных фотографиях. Но это не помешало ей поставить летний пикник в самый верх воображаемого списка под названием «Чем бы я хотела заняться с друзьями». До этого момента возможности поставить галочку напротив этого пункта не было. — Мне нравится эта идея! — с энтузиазмом говорит она, представляя клетчатый плед и корзину, наполненную чем-нибудь вкусным. — Правда, Цукишиму придётся уговаривать… — тянет Хината, ероша волосы рукой. — Он не любит пикники? — удивляется Хитока. — Он не любит нас, — разъясняет Кагеяма. Ямагучи рядом фыркает. Хината разворачивается и машет рукой Цукишиме, который протирает стойку. Ячи невольно думает, что пируэты, которые Шоё выделывает уже обеими руками, вполне могут быть частью какого-нибудь древнего танца индейцев. Но если боги, наверняка, охотно призывались на такие телодвижения, то Кей с этим не спешит. У Цукишимы такое выражение лица, что становится понятно — если его зовёт Хината, он даже со своего места не сдвинется, какой уж там пикник. — Давай лучше я, — не выдерживает страданий Хинаты Ямагучи. Он тоже машет рукой, и на этот раз Цукишима подходит. Может, всё дело в том, что его движения не были похожи на танец призыва, может — что более вероятно, — Тадаши Кей симпатизирует куда больше. И да, Хитоке стоит перестать проводить параллели с языческими танцами. — Отличный фартук, — показывает большие пальцы Шоё. — Цвет не мой, — холодно отзывается Цукишима. Хинату, похоже, только что опять пнули под столом. — Отличный фартук? Серьёзно? — яростно шепчет Кагеяма. — Ты сам сказал, что надо его задобрить, — не менее яростно шепчет Шоё. — Не розовым фартуком, ты, идиот. Интересно, думает Ячи, они понимают, что каждое их слово отчётливо слышно? — Думаю, будет более благоразумно общаться со здравомыслящим человеком, — говорит Цукишима и вдруг обращается прямо к Хитоке. — Вы, кажется, куда-то собираетесь? Он всегда старается говорить с Ячи мягче, чем с остальными, и она правда благодарна ему за это, потому что Кей высокий и выглядит довольно сурово. И все ещё остаётся тем человеком, который назвал их первый разговор с Тадаши — вспоминая который она до сих пор умирает от стыда — флиртом. В общем, за то, что она перед ним робеет, никто не может её осудить. — Да, — кивает Хитока. — Затеяли небольшой пикник. — И без тебя никак не обойдемся, — добавляет Ямагучи. Выражение лица Кея вдруг становится очень хитрым. — Я пойду, если он, — до сих пор обращаясь к ней, Тсукишима кивает на Тадаши. — Возьмёт гитару. О. Гитару. Ячи и не знала, что Ямагучи умеет на ней играть. Почему он не упоминал? Она поворачивается к нему и перестаёт понимать что-либо вообще, потому что Тадаши выглядит совершенно преданным. Он откашливается. — Я могу взять, ага. — Не просто возьмёшь её с собой, — в глазах у Ямагучи «только попробуй». — Сыграешь. И споёшь. Тадаши роняет голову на стол. — А ещё зовёт себя лучшим другом, — бубнит он, и Ячи замечает покрасневшие кончики ушей. Она понятия не имеет, почему Ямагучи реагирует так. В кофейню заходят посетители, и Цукишима отходит обратно к стойке. — Он, кстати, в самом деле отлично играет, — говорит Кагеяма. — Ой, замолчи. Тадаши так и не поднял голову со стола, поэтому голос звучит глухо. Ей хочется провести по его взьерошенным волосам. А ещё хочется узнать как можно больше об этой внезапно открывшейся стороне.***
В руках у Ямагучи в самом деле массивный чехол, и поэтому Цукишима тоже тут, скептически наблюдает за привычной перепалкой Хинаты и Кагеямы, пытающихся расстелить плед. Он у них не в клетку, а в полоску, но в остальном это действительно выглядит как пикник, который Ячи представляла себе так много раз. Она чувствует себя частью компании друзей, а ещё — что её мечта сбывается. Хитока глубоко вдыхает тёплый воздух и ловит на себе улыбающийся взгляд Тадаши. Он знает. Она улыбается в ответ.***
На лакированной поверхности бликуют солнечные лучи, когда Ямагучи настраивает гитару, поочередно трогая струны и подкручивая какие-то штучки. Хитока делает себе заметку когда-нибудь узнать, какие именно. Закончив, Тадаши для проверки берет пару аккордов и садится поудобнее. — Я могу волноваться. Я уже волнуюсь, — говорит он. Ячи видит, что он на самом деле переживает. — Поэтому это может быть не лучшим моим… выступлением. Просто предупреждаю. Вы сидите тут все, смотрите на меня, и… — Мы понимаем, — перебивает его Цукишима. — Ты сам всегда говорил что главное — пройти через первое волнение. Тем более, все мы знаем, как ты поёшь. — Почти все, — тихо отзывается Тадаши, и Ячи, наконец, всё понимает. — А вообще, резонно, — кивает он. Затем длинно выдыхает, стараясь не смотреть на них. — I have a secret I want to tell you, — начинает тихо и немного шершаво. Хитоке хочется помочь ему перестать волноваться, но она не знает, как. Наверное, для начала стоило бы перестать так пристально на него смотреть, но она не может, потому что это Ямагучи и он впервые играет на гитаре при ней. Ритм иногда сбивается, но вскоре начинает течь ровно, как и слова. Голос крепнет, пальцы уверенно скользят по грифу. Она чувствует, что близится припев, чувствует, как что-то тёплое внутри растёт и увеличивается. — Do you remember me? — ей хочется закрыть глаза. — Taking pictures of you, — теплота не взрывается, как ждала Ячи. — As the light came through, — она медленно растекается внутри, и всё вдруг становится таким отчётливым. Тёплый ветер, что лениво шевелит их волосы. Кусочки солнца, что пробились сквозь листву, осев на ладонях и щеках. Затихший Хината, что подался вперёд, широко открыв глаза. Мимолётно скользнувшую улыбку Цукишимы, которая тут же спряталась в глазах, Хитока замечает тоже. Вокруг так много того, что должно быть прочувствованным и увиденным, но больше всего лета и Тадаши. — You were running away, — поёт он своим мягким и внезапно глубоким голосом. — And I asked you for a place to stay. Do you remember me? При переходе на другой аккорд рукав рубашки немного поднимается, и Ячи видит, что на запястье Тадаши завязан плетёный браслет, один из тех, что у неё никогда не получались. Лучи просвечивают сквозь растрёпанные волосы, осторожно гладят россыпь веснушек, а сам Ямагучи, прикрывший глаза, весь среди переплетений голоса со звуком струн. Он и не подозревает, как он… Вокруг Хитоки всегда было неисчислимое множество маленьких вещей, вещей побольше и совсем больших, вроде неба, от которых захватывало дух. Которые хотелось сохранить вместе с чувствами, что они вызывали. Поэтому она и училась фотографировать — потому что в мире слишком много красоты, чтобы просто проходить мимо. А сейчас больше всего на свете она хочет сфотографировать Ямагучи Тадаши. Песня подходит к концу, и первым, что он видит, открыв глаза, становится Хитока. Они улыбаются друг другу, повсюду так много солнца и лета, и ей кажется, что они сами солнце и лето тоже. И она снова любит всё вокруг до невозможности сильно, но на этот раз точно знает, что всё вокруг любит её в ответ. «Do you remember me?» — слышится эхом, и Ячи думает, что да, она помнит и никогда не сможет забыть тот момент, когда её одиночество навсегда исчезло, не оставив и следа.