Без крыльев

      Франциско свернул в узенький переулок. Тут, припаркованное под неоновыми вывесками, стояло его авто.       Вытерев рукавом белоснежной рубашки покрытое капельками холодного пота лицо, мужчина сел в машину и включил кондиционер. В конце августа в Мехико стояла небывалая жара. Она, на пару с загрязненным до невозможности воздухом, раздражала дыхательные пути и жгла легкие.       С трудом переведя дух, Паленсия бросил взгляд на стадион родной команды «Пумас», которая была ему очень дорога. Несколько лет назад тут он завершил карьеру игрока, а в прошлом году президент этого футбольного клуба выдал Франциско небывалый кредит доверия, пригласив в качестве главного тренера.       А сегодня его цинично свергли, выгнали прочь, как собаку, к которой хозяева потеряли интерес. Выгнали болельщики, которые еще недавно готовы были его боготворить, на руках носить своего кумира, лучшего игрока команды.       Вспомнилось Франциско, как за выдающиеся футбольные заслуги он даже удостоился аудиенции у президента Мексики, как получил из его рук несколько грамот и ценных подарков.       Почему же из идола «Пумас» Франциско превратился в изгоя, которому можно угрожать в соцсетях, освистывать, обзывать последними ругательствами? Что же пошло не так?       Паленсия отлично помнил тот день, когда его представили команде. Недавно ушел в отставку его предшественник, злой, буквально одержимый, человек, который не только безбожно ругал футболистов, но и позволял себе распускать руки.       Капитан команды оценивающе оглядел нового тренера с ног до головы и, собрав товарищей в тесный круг, произнес едва слышно: - Он мне нравится.       И лукаво ухмыльнулся, сузив глаза. Франциско тогда еще не догадывался, что же значила та улыбка, но на пару мгновений ощутил себя живым товаром.       Новые подопечные Паленсии были запуганными, забитыми и ходили по струнке. Предыдущий тренер приучил их к дисциплине настолько хорошо, что они боялись лишнее движение сделать и всё с опаской поглядывали на Франциско: не рассердится ли, не накричит? - Да не бойтесь вы меня… - Паленсию самого напрягало, как игроки подозрительно на него косятся, - после матча предлагаю вместе пойти в кафе поесть пиццы. Я угощаю. Выиграем – едим пиццу. А проиграем… Всё равно едим пиццу.       Франциско отчаянно хотел подружиться с футболистами и очень их жалел. Видя, что его указания выполняются беспрекословно – это была заслуга бывшего наставника – мужчина тешил свое самолюбие, ведь его, человека мягкого и тихого, никто никогда особо не слушался, даже сын-подросток.       Впервые Паленсия дал попуск своим игрокам тогда, когда позволил вместо десяти кругов вокруг стадиона пробежать лишь пять. Второй раз – когда пренебрег парными упражнениями. А в третий раз – когда сократил время работы с мячом, ведь футболисты якобы устали, захотели отдохнуть и попить водички. - Не наглейте, мальчики, - изредка напоминал им Франциско, - я же к вам по-человечески… Так давайте и вы будете ко мне относиться так же…       Они и не наглели сначала и даже побеждали часто, как и подобает действующему чемпиону Мексики, а потом пронюхали, что на матчах можно не выкладываться на все сто, играть через пень-колоду. И за это ничего не будет. Все равно их тренер кричать и ругаться не умеет.       Даже если и проигрывали они матч, на пресс-конференции Франциско все равно хвалил и благодарил игроков, а, войдя к ним в раздевалку, даже слова плохого им не говорил, лишь смотрел печально и укоризненно, слегка прищурив красивые темно-карие глаза. А еще грустил и расстраивался до слёз.       Особенно тяжело было Паленсии после нагоняев президента «Пумас». Выходя из его кабинета после очередной взбучки, Франциско сглатывал горький и вязкий ком в горле, в отчаянии кусал в кровь губы, и сам себе обещал: «Вот с завтрашнего дня я буду тверже и жестче». Но задача эта казалась трудновыполнимой, ведь по характеру Франциско был добродушным и покладистым.       И вот в один прекрасный день, когда на тренировке Паленсия сказал: «Выполняем такое-то упражнение», игроки ответили ему «Нет». Просто нет. И точка. «Мы это делать не хотим. Мы лучше сделаем что-то другое» - эти слова обухом ударили по голове Франциско. Хотел было он возразить, спросить, почему, да неудобно стало ему, стыдно…       И поняли игроки «Пумас», что можно сесть тренеру на шею и свесить ноги, ни в грош его не ставить. Наиболее отчаянные даже дисциплину нарушать не боялись, позволяли себе приходить под конец тренировки, и хорошо, если трезвые. - Да будьте же вы людьми, - Франциско пытался взывать к совести своих подопечных, - что с вами случилось? Если так будет продолжаться и дальше, мы вылетим во второй дивизион.       Паленсия с ужасом осознавал, что он, один лишь он, виноват в происходящем. Он распустил команду. И это начало конца.       Он ненавидел себя за свою слабость, неумение проявить себя как личность. На очередную тренировку он шел с тяжелой душой, а его сердце судорожно сжималось и отчаянно колотилось при виде футболистов. Он боялся их. Франциско проклинал себя за то, что пошел на подобную авантюру и согласился тренировать взрослую команду.       «Мой удел – пяти-семилетние дети, - жаловался он жене, - да и среди них бывают такие, которые не празднуют никого».       К проблемам на работе добавились проблемы в личной жизни. Франциско все чаще чувствовал холодность супруги, как медленно, но уверенно она отдалялась. Иногда ему казалось, что скоро они забудут, как друг друга зовут. Дома после работы они расходились по разным комнатам, как по разным полюсам. И если раньше властная и уверенная в себе сеньора ругала мужа за малейшую повинность, то теперь смотрела на него, как на пустое место. И от этого было больно.       Часто сдержанного и уравновешенного Франциско пытались вывести из себя тренеры соперников. Они давали ему обидные прозвища, называя то леди Паленсией, то моделью фирмы «Avon», то шлюхой с авеню. Последние две прозвища он получил за сводящую женщин с ума привлекательную внешность, которая так бесила мужиковатых, быдловатого вида, наставников других мексиканских команд. Но Франциско был непоколебим и не отвечал на оскорбления, а просто поворачивался спиной и уходил, за что получил еще одно прозвище – «Толстая кожа, глухие уши».       Как он ни старался, а сдерживать свои эмоции, молчать, когда кричать хочется от безысходности, ломающей волю, становилось все труднее, и все чаще мужчина заглушал моральную боль алкоголем.       Именно тогда и появилась она. Франциско вот уже несколько лет снисходительно наблюдал, как время от времени пишет ему в Директ некая Анна, неустанно повторяющая, что «в далекой Украине тебя, Франциско, знают и любят». Тренер всегда с интересом читал лестные сообщения этой девушки, но отвечать на них не то чтобы не решался – скорее ленился.       Однажды Паленсия не выдержал груза навалившихся неприятностей и сильно напился. Жена долго что-то ворчала, потом, с раздражением бросая свои вещи в чемодан, твердила что-то про последнюю каплю. Когда за супругой захлопнулась дверь, Франциско почувствовал себя таким одиноким, что плакать захотелось. Но он не сломается, он ведь мужчина. В тот момент он впервые отважился начать видеочат с Анной. - Сеньор Франциско, - с другого конца света, на ужасном ломаном испанском заговорила Анна, - не боитесь ли Вы, что я умру от счастья тут, в Украине? - Можно на «ты» и без «сеньор», - заплетающимся от выпивки языком ответил Паленсия.       С тех пор общение по видеозвонку стало почти ежедневным, не смотря даже на разные часовые пояса. Исходя из длительных разговоров, Франциско узнал, что они почти коллеги. Анна работала воспитателем в детском саду, и на её долю тоже хватало неприятностей. Девушка рассказывала своему мексиканскому другу и о неуправляемой девочке, к которой никто не мог найти подход, о мальчике, разрубившем лоб на прогулке, и теперь его мамаша грозилась написать на безответственную воспитательницу жалобу в прокуратуру, о своей напарнице, с которой она очень хорошо сработалась, о методистке, которая придиралась к любой мелочи.       Франциско тоже делился с Анной наболевшим, жаловался, что игроки «Пумас» вконец обленились и потребовали повышения зарплаты непонятно за какие заслуги. А Паленсия не нашел даже, что им ответить. - А ты наори на них, - улыбнувшись, Анна поправила белокурые волосы, - я вот со своими не церемонюсь. Воспитанников нужно держать в ежовых рукавицах, только тогда будет толк. - Но ведь тогда мои подопечные не будут меня любить… - возмутился Франциско. - Хуанито, ты что, опять пьян? – Анна вскинула большие, ярко накрашенные голубые глаза и громко засмеялась, - они и так тебя не любят. Тебя есть кому любить и без них.       Мужчина все чаще ловил себя на мысли, что ему нравится эта веселая и разговорчивая девушка, с ней ему было легко и комфортно, с ней он мог не притворяться, быть самим собой. А ей ведь намного тяжелее, чем ему. Он – успешный состоятельный мужчина со счетами в банке, а она – простая воспитательница с маленькой зарплатой. Но именно Анна оставалась оптимисткой и не падала духом.       А что же Франциско? Долгими ночами, лежа в холодной постели, он без конца прокручивал в голове дневные диалоги с игроками, придумывал свои варианты ответов на наиболее обидные реплики и корил себя за то, что не мог дать отпор зажравшимся футболистам. - Можно, я приеду к тебе? – сам того не ожидая, выпалил Франциско, перебив веселый щебет Анны о рабочих буднях в детском саду и о ее замечательной заведующей, которая держит в тонусе всех сотрудников.       Вместо ответа - лишь кивок девушки, от ошеломления она не могла и слова вымолвить. Паленсия наперед знал, что Анна согласится.       Однажды он все-таки последовал совету украинки и рассердился на своих подопечных, когда они, по мнению Франциско, пересекли опасную черту – проиграли шесть матчей подряд. - Ты чем вообще там занимаешься? Как так можно? – президент «Пумас» орал до поросячьего визга на стыдливо опустившего взгляд Паленсию. - Ты только и умеешь, что прически делать, шмотки дорогие выбирать да по салонам красоты шляться. За год ты развалил команду… Ты знаешь, сколько ты мне теперь денег должен? - Что же мне теперь делать? – смущенно вперив глаза в пол, спрашивал сам себя Франциско, и горько ему было. Он любил хорошо выглядеть, красиво одеваться, ухаживать за собой… Как это вообще связанно с тренерскими навыками? За что же его упрекают?       Впервые в жизни он ругал своих воспитанников до боли в горле, до темных кругов перед глазами, до ужасной одышки. Но ни один игрок «Пумас» не воспринял его гневную тираду всерьез, ведь голос Франциско дрожал и срывался, а на глазах виднелись слезы, готовые в любой момент предательски брызнуть.       Домой Паленсия явился в прескверном настроении, воспаленные голосовые связки болели, как неродные, сердце кололо и билось о ребра, словно птица в клетке. Франциско без сил упал на диван, разместив на коленях ноутбук. Мексиканец знал, кто может его утешить. В истерзанной душе Франциско зарождались хрупкие ростки нежности, когда он видел в глазах Анны не только искорки и «чертинки», а восхищение, обожание и, хотелось верить, любовь. - А я ухожу! – на экране появилась знакомая Паленсии, - я больше не воспитатель. Я теперь буду медсестрой в детском саду. - Да как же это ты? – Франциско в недоумении чесал затылок и не знал, радоваться ли ему за Анну, или огорчаться финишу ее педагогической карьеры. - Мне просто нужен тайм-аут, Хуанито. Может, я еще и вернусь к детям. Но нескоро. Я устала. Иногда нужно просто уйти. Иначе итог может быть очень печальным.       «Может, и мне подать в отставку? – размышлял Франциско под холодным душем. Вода медленно смывала усталость и добрила, тонкими струйками стекала с его иссиня-черных волос, с украшенной татуировкой шеи, с рельефного пресса, - Но тренерство - мое призвание. Анна вроде бы и сильная, но как же быстро она сдалась.»       Финальный свисток арбитра зафиксировал седьмое подряд поражение «Пумас». Оголтелые болельщики неистовствовали, сыпали последними ругательствами, бросали на поле всякую ерунду: объедки, пластиковые бутылки, даже мобильные телефоны.       Самые заядлые фанаты зарядили, что было духу «Прочь, Паленсия» и, через несколько мгновений эту фразу подхватил весь стадион.       Франциско уходил под свист разъяренных болельщиков, униженный и посрамлённый. Он едва успел увернуться от летящего ему в голову, безжалостно вырванного вандалами, пластикового сидения.       Расторопные секьюрити среагировали мгновенно, и, прикрыв маленького Паленсию своими телами, увели в подтрибунное помещение.       Отогнав воспоминания как можно дальше и уняв нервную дрожь во всем теле, Франциско с удивлением обнаружил, что на улице давно стемнело. Но в машине он в безопасности.       На айфоне было несколько сообщений от Анны. «Она одна не отвернулась от меня. Ей одной я нужен. Даже сын – и тот волком смотрит, настроенный против меня мамой и бабушкой» - подумал Франциско и, дабы хоть немного поднять себе настроение, тихонько включил магнитолу.       Внезапно в окно автомобиля постучали. Мужчина опустил стекло и, увидев полную кудрявую мексиканку с черными, как две терновые ягоды, глазами, облегченно вздохнул. Это была преданная фанатка Паленсии и опасаться ее, как ему думалось, точно не стоило. - Прости, Франциско, что не подошла сразу после матча. Что ты теперь будешь делать? Подашь в отставку?       Тренер выключил магнитолу и, в бессилии закрыв глаза, откинулся на спинку сидения. Если бы он знал… - Возможно, но не факт. А, может, уеду. Далеко отсюда. В Европу. И возглавлю там какую-то команду. - Ты никогда не сдаешься, - девушка улыбнулась и одобрительно подняла вверх большой палец, - именно это и делает тебя блестящим тренером.       И, развернувшись, собралась уходить. Франциско расслабленно выдохнул и приготовился завести машину, но вдруг почувствовал, что его шею пронзила горячая сверлящая боль, как будто раскаленный прут всадили. Тишину пронзил резкий хлопок выстрела.       Паленсия инстинктивно попытался зажать рану на шее пальцами, которые тут же обдало чем-то теплым и до тошноты противным. Он нащупал пульсирующую и плюющую кровью артерию совсем рядом с татуировкой. Хоть все тело сковала неприятная ватная слабость, а в голове стоял непроглядный туман, Франциско еще какое-то время жил. Ровно столько, сколько живут люди с растерзанной и почти вывернутой наизнанку сонной артерией.       Боясь быть пойманной, девушка платком стерла с пистолета отпечатки пальцев, небрежно бросила оружие в салон авто и скрылась во тьме ночи.