- А дальше где?

Солнце, ленивое и неповоротливое, светило прямо на жилые дома, делая их и без того светлые стены еще белее. Небо же, хмурое, пасмурное, темно-синее, обволакивало своей чернотой все на своем пути, норовясь закрыть своими лапами — громадными тучами, висевщими над городом — и наше яркое солнце. Но оно никак не хотело сдаваться, все сильнее ослепляя стены домов. Контрастность заключалась не только в погоде за окном, но и в самом летнем вечере. В спокойную обстановку квартиры, идеально пригодную для писательства или отдыха душой и телом, как ураган влетел взъерошенный Миша. — Да чтоб тебя! — выругался Андрей, подскочив на месте от неожиданного появления лучшего друга. — Нахера так пугать? — Чтобы не расслаблялся, — Горшенев улыбнулся так по-родному тепло, что у Князева аж ручка из рук выпала. Парень тут же наклонился ее поднять. — Та-а-акс, — по-хозяйски подходя к столу, нарочито-медленно протянул Мишка. Через секунду его пальцы зажимали край небольшого листка, а глаза бегло оббегали корявый почерк друга. — Что это у нас тут? — Эй, не трогай, — Андрей, уже позабывший о ручке, резко поднял голову, ударяясь затылком об стол. — С-сука-а. — Да чего сука-то сразу? — Миша перевел взгляд на Андрея. — Да не ты сука, — Князев вылез таки из-под стола, все еще потирая ладонью больное место. — А стол этот. Нога, обутая в бежевый тапочек, с грохотом пнула ножку письменного стола. Андрей зашипел от боли. — Вот, Андро, карма. — Горшенев усмехнулся. — Месть — самое ужасное на свете. — Да ну тебя, — Князев поморщился, посмотрев на Мишу. — Отдай листок лучше. — Не-а, — Горшок гоготнул, крепче сжимая в руках новое творение Князя. — Я не дочитал еще, погоди. —Ну не готово же еще, — заканючил парень и подошел к другу ближе. — Отдай, пожалуйста. Я потом дам прочитать. — Не мешай, — Горшенев фыркнул, вчитываясь в текст. Андрей, вероятно поняв, что обычной просьбой листок он обратно не получит, решил действовать решительно и незамедлительно, пойдя в наступление. Он резко вцепился в листок и потянул на себя, стараясь не оборвать его на две части, оставив одну в руках Миши. Миша же, от неожиданности слегка отпустивший край, в недоумении посмотрел на Князева. — Отда-ай! — с нажимом потребовал тот. Горшенев тихо рыкнул, снова «перетаскивая одеяло» к себе. Но и Андро был не таким уж и простым: цеплялся за бумажку, тянул, бормотал что-то безсвязное, а потом даже топнул ногой. В конце концов, подобная возня Михаила очень разозлила, к тому же, и надоела, что он тут же выразил своим громким «Заебало!» В одно мгновение невысокий и хрупкий парень, Андрей оказался зажатым между стеной и стеной. Одна из стен являлась обычной бетонной перегородкой, а другая — его лучшим другом, который, оскалившись, сейчас испепелял Князя своим тяжелым взглядом. Андрей замолчал и как-то инстинктивно отпустил и лист и все обиды на Мишу сразу же. — Я же сказал, что только почитаю! — прорычал Горшенев вжимая Андрея еще сильнее. — Жалко что-ли? — Н-нет. — просипел парень откуда-то снизу, словно сжался весь, стараясь провалиться под землю. — А что ты тогда ломаешься, будто я тебя здесь девственности лишаю? — взгляд карих глаз мертвой хваткой вцепился в свою жертву. — М? — Я-я. Нет, не то, чтобы Андрей боялся Мишу. Конечно нет. Но что-то странное заставило его щеки, усыпанные веснушками, заалеть, уши — побагроветь, а сердце — сокращаться чаще. А еще что-то очень теплое разливалось по телу от самой макушки до кончиков пальцев. Такое… странное ощущение. — Сам напросился, — Горшенев ухмыльнулся, все еще не отпуская друга и поднося лист ближе. — Уставшим путником войду в твою я спальню. Без приглашения, тайком, без лишних снов. — Миша, не надо. Михаил смерил друга недовольным взглядом, начиная читать громче и выразительней. — Возле тебя я сяду тихо на диване и пожелаю необычных, сладких снов, — читал он, иногда посматривая на и раскрасневшегося Андрея. — Зажгу свечу я, но будить тебя не стану. Не отрываясь, буду пристально смотреть. И этот миг мне силы даст, залечит мои раны и он сумеет сердце мне согреть. Дальний путь зовет меня, но уйти я не могу, возвращаюсь снова я. Твой облик в сердце берегу. — Миша, хватит. — А в полночь выйду я на лунную дорогу, — Горшок тихо рыкнул, вжав тело Князева в стену еще сильнее. — простившись навсегда с любимою своей. Тоска, оставь меня. Глупа ты и убога. Ты не подруга светлой памяти моей. — Миша, перестань! — срываясь на крик, попросил Андрей и в этот же миг уткнулся в плечо друга лбом, гневно дыша. — Когда проснешься ты, найдешь мои ботинки. Те, что случайно я оставил у тебя. «А в чем ушел же он?» — себя ты спросишь тихо. В чем я ушел? И сам того не знаю я. Андрей зажмурился. — Босые ноги возвратят меня обратно. Куда деваться? Отморожена ступня. Мне быть навязчивым не очень-то приятно. Возьму ботинки и уйду тот час же я. И вновь иду задумчивый по лунной я дороге, и дом твой в новь остался за моей спиной. Ботинки на ногах, но мерзнут мои ноги… а дальше где? — Миша посмотрел на Князя. Текста не было. — В пизде! — с силой оттолкнув от себя друга, тот вылетел из комнаты, оставив Горшенева одного. Тот же, слегка задумавшись, подошел к столу и взял в руки ручку. Мгновение — и стих был закончен. «Забыл штаны. О нет, о боже мой!»