Ночь темна, мир отчаянно пуст, Облака плывут домой. До тебя долетит моя грусть Упадёт с ресниц слезой.
Меркуцио любил ее. Посвящал свои ночи, писал стихи и пел серенады. Он был безумен. И каждый убеждался в этом, когда видел, как кудрявый юноша разговаривал, смеялся и плакал, глядя на стену. Он видел то, что не видели другие, и этот образ манил его сильнее всех тех дев, что согревали его перину. Паяц трогал ее тень на стене, представляя, что та может ожить. Иногда очаровательная незнакомка являлась ему физическим телом, которое можно обнимать, ласкать, вдыхать аромат волос. Меркуцио до потери пульса любил ее. Вот только все остальные ненавидели избранницу наследника.«Жизнь и смерть — всего лишь два мгновенья, Бесконечна только наша боль»,
все твердила она ему. А он слушал, проникался, верил. Он бросил Жизнь, терявшую оттенки, которой был так верен. Казалось, что они будут вместе целую вечность. Но грусть, неизбежность потери съедала его изнутри, а снаружи опаляла согретой водой, которая оставляла ужасные алые ожоги по всему телу. Он сам оставлял их на себе. Он разочаровался в Жизни. Меркуцио не подпускали к огню, а ванна его всегда наполнялась прохладной водой. Но раны не сходили, их становилось все больше, покуда мальчишку оставляли одного. Отчасти из-за того, что к подготовленной ванне он даже не прикасался. А ещё оттого, что он не был один. Все реже и реже Верона слышала радостный смех, укоризны и хвастовство. Как только юноша открывал глаза, пробуждаясь ото сна, он тут же смотрел в угол своей комнаты, где появлялась она. Меркуцио проводил с ней свои дни, а чаще — ночи. Веки его быстро опухли, а зелёный цвет глаз принял ещё более глубокий оттенок. Все лицо с каждым разом становилось темнее, словно сливаясь с волосами. Он перестал следить за собой, перестал есть. Одежда становилась влажной от пота, который на ней же и высыхал, не дожидаясь стирки. Меркуцио не встречался теперь со своими друзьями. Ему нужна была только она одна. Мальчик с гордостью для себя принимал факт того, что вырос из бессмысленных скитаний по городу и беспорядочных связей. Вот только то, что крона его дерева, олицетворяющая его, уперлась в садовый навес из камня, он не понимал.Тень луны скроет раны мои, Превратит в рубины кровь И оставит меня одного Умирать среди снегов.
Скалигер не хотел, чтобы она покинула его. Делал все: дарил ей розы, сорванные из его сада, угощал дорогим вином, но ей было мало. Ей нужно было только одно.Я хотел всю жизнь начать сначала, Но ее лишь можно оборвать.
…И был на это юноша готов. — Ты хочешь моей смерти? Я готов, я умру, умру ради тебя! И Смерть кивнула. Именно это было ей и нужно.Свет былой любви в конце пути… Моя душа к нему летит! Холод сковал тело моё В сотни цепей. Как простой солдат, В чужом краю удачу я искал свою… Как я был глуп, скажет мне смерть, скажет теперь.
Когда солнце скрылось за горизонтом, а на небе появились первые звёзды, освежающий ветер гулял по городу — как когда-то троица королей — проникая в покои через распахнутое окно, Меркуцио сидел на краю своей постели. Она была гладко заправлена, волосы паяца распушились из-за гребня, который он, все-таки, решил использовать за долгое время; на нем была белая парадная рубашка. Он хотел, чтобы возлюбленная надолго запомнила момент их воссоединения. На стене все плясала неугомонная тень: — Ну же! Сделай это! Ради меня! — выходила она из себя. — Ради тебя… Он встал, подошёл к столу и взял оттуда кинжал. Изящное лезвие с резной рукоятью. Этот кинжал подарил ему дядя, работа на заказ, стоил целое состояние. Мальчик снова вернулся к кровати, сел на неё. Кинул взгляд на стену, ища поддержки. Тень кивнула: — Не медли, прошу тебя, Меркуцио. Я так хочу быть с тобой! В следующий же момент тень обратилась в девушку. Совсем молодую, черты лица ее ещё не ожесточились жизнью, а в светлой головушке, должно быть, все ещё ютились яркие мечты. Светлые волосы были заплетены в причудливые косы, которые не мешали длинным прядям спускаться ниже плеч. Белое платье ее было потрепано и бедно, но оставался какой-то шарм, что придавал ей ещё больше красоты. В такую Смерть влюбился паяц. В такую невинность влюбился зверь. Девушка подошла к делла Скала и, не забирая клинок из его руки, поднесла лезвие к запястью Меркуцио: — Давай. Прошу тебя, — прошептала она. Меркуцио посмотрел на матово-блестящее лезвие, вглядываясь в свое отражение. Нет, это был не тот веселый и заносчивый мальчишка... Это был человек, потерявший всякую надежду, человек, который был молод телом, но стар душой, и эта душа уставшая от этой беспощадной, злой и отвратительной жизни просила вечного покоя. Он уже не сомневался, страх сменила решимость. Острое лезвие, словно плуг, двигаемый оратаем по девственной земле, разрывало белую кожу, оставляя на ней алую борозду. И еще, и еще. На порезах быстро выступали темные капли, неспешно собиравшиеся в мелкие ручейки. Меркуцио согнулся, сжав ладонь в кулак и зажмурился. Было больно, очень больно, хотелось кричать, но нет, нельзя. Меркуцио только смотрел своими болотно-зелеными, помутневшими от боли глазами на глубокую колею от кинжала. Кровь, медленно выступая на ране, будто капли дождя, скатывалась по руке, пачкая светлые доски. Меркуцио было плевать на друзей, на родственников, потому что он знал, ради кого он это делает. Он поднял голову, смотря на возлюбленную: — Теперь… Мы будем вместе? — прохрипел делла Скала. — Конечно, милый, — ответила она, подходя к окну. — Вот только страсть твоя мне ничего не стоит. Спасибо, что отдал свою душу, будучи живым и мертвым. И тело ее стало растворяться в лунном свете. — Что? Нет, нет! — голос срывался на крик. Меркуцио упал на пол, на котором уже образовалась небольшая лужа его крови. Ничего нельзя было изменить. «А я и подумать не мог, что умру в собственной крови. Какая низость!» «Но я в любом случае не смог бы жить без неё», — поймал себя на мысли Скалигер, закрывая глаза.Я вернусь к тебе дождем, Утренней метелью за окном. Серебро горстями брошу я К ногам твоим. Я вернусь к тебе грозой, Радугой воскресну над землёй. Погашу дыханием ветра Свет былой любви…