Утро инсомнии

Дания всегда рано просыпается, когда остаётся ночевать у Норвегии. Он бы и рад поспать подольше, но у него никогда это не получается: он не может спать вне своего дома и вне своей постели. Но он никогда не жалуется на этот счёт. Не важно насколько поздно или насколько рано он лёг спать накануне ночью, насколько он вымотан, он неизменно просыпается около шести утра (даже если, как сегодня, ему удалось сомкнуть уставшие веки лишь в три часа ночи). Потом, от нечего делать, вновь забывается поверхностным сном, чтобы снова проснуться через полчаса, через час, через два… Крутиться около входа в сонный замок Морфея — но так и не попасть внутрь дальше фойе — , пока Его Высочество не изволит проснуться. А Норвегия тот ещё соня. Дания в очередной раз просыпается и обречённо вздыхает, ещё более уставшими, чем несколько часов назад глазами упираясь в тёмный потолок. Затем как можно тише приподнимается и чуть щурится — на электронных часах у противоположной стены призрачно светятся цифры «7», «2» и «3». «Семь двадцать три, значит. Семь двадцать три утра! Я бы успел ещё пару раз поспать», — вялые и ленивые мысли, как и он сам на данный момент, внезапно всплывают в сонном мозгу, подгоняемые другими, не менее ленивыми. Он подсчитывает, сколько ему ещё нужно притворяться подушкой норвежца — «Тридцать семь минут!» — , и опять несчастно вздыхает, проклиная свою неспособность уснуть. Впрочем, он всегда сам виноват: каждый раз забывает, что не может уснуть в чужом доме. И когда Норвегия напоминает ему об этом, отмахивается и уверяет, что в этот раз такого не будет, получая скептический взгляд от оного. Несмотря на то, что у него ещё целых тридцать семь минут, Дания уже не надеется уснуть. Он ждёт. Ждёт, пока не наступят восемь утра. В восемь можно будет разбудить Норвегию и выбраться из постели. Взгляд блуждает по потолку, по стенам, по полкам и их содержимому, задерживаясь на паре вещей, которые попали сюда с его лёгкой руки, и отмечая с трепетным удовольствием, что норвежец не «выбросил их к чёрту»; проходится по добротному шкафу — датчанин всё время посматривает на спящего и надеется, что он вот-вот откроет глаза — и натыкается на свои собственные ноги, укрытые и скрытые под простынёй; наконец, взгляд устремляется к окну, где видно часть улицы и полоску светлого неба. Дания несколько секунд размышляет, какая сегодня будет погода и чем они могут заняться днём. Скорее всего, отправятся за город, ведь день, кажется, будет погожим. Хотя даже планы погоды очень редко влияли на их собственные планы. Вспомнить хотя бы тот последний раз, когда они устроили прогулку с велосипедами в дождь. Дания с очередным страдальческим, хоть и довольно тихим вздохом переводит взгляд с незашторенного окна на часы — «7:29» — и на Норвегию. Ничего. Сопит себе преспокойно, умостив ладонь поперёк его груди. Обычно датчанин смиренно ждёт, когда его друг проснётся сам. Попытки же тихонечко выбраться из постели всегда оказываются недостаточно тихими и прорываются сквозь крепкий сон парня. Как будто у него срабатывает некая сигнализация каждый раз, когда датчанин пытается выбраться из плена подушек и простыней и оставить его в одиночестве. Вздох, чем-то напоминающий щенячье скуление. Дания, кажется, уже изнемогает от бездействия и бестолкового валяния в постели, брови страдальчески надломлены, как у ребёнка, оскорблённого несправедливым наказанием. Он мстительно и как можно сильнее дует в сторону Норвегии, мол, получи; однако, от этого дуновения спадающая на глаза во время сна чёлка второго только немного приоткрывает его лоб на секунду и невесомо опускается обратно. Слишком обезоруживающее зрелище. Вместо норвежца ветром уносит созревающее раздражение датчанина. Сам себя переиграл. Теперь уже с неким опасением — только бы не разбудить — он тянется к спящему и проводит ладонью по его волосам, пропуская их сквозь пальцы. И, наконец, на его лице появляется улыбка побеждённого. Даже если он и хочет злиться на Норвегию за то, что он так долго спит, у него это не получается. Дания немного меняет своё положение — слегка поворачивается на бок — и чувствует, как рука на его груди поднимается выше и ненавязчиво пристраивается на его плече, а рядом раздаётся почти недовольное сопение и едва различимое «не-е-е-ет». Датчанин приподнимает брови и давится тихим смехом. Всего секунду он подозревает, что норвежец очень натурально притворяется спящим, и то только для того, чтобы помучить его с утра пораньше. Но в то же время ему кажется невероятно забавным, как в первый раз, что бессознательный, спящий Норвегия бывает таким ревностным любителем объятий. — Да никуда я не ухожу, медведь ты… Бурый. Или белый… Он вновь гладит Норвегию по волосам и, затопленный нежностью, целует его в нос. Немного отстраняется и с расползающейся на губах улыбкой смотрит на него: на неаккуратно лежащие светлые пряди, на опущенные ресницы, на чуть приоткрытые губы. Словно бы ему мало одного созерцания — всегда мало, вообще-то — и любования, Дания приподнимается и проводит губами возле уха норвежца, щекоча дыханием мелкие волоски. — Норге, — тихо шепчет в самое ухо, — просыпайся, Норге. Мне скучно. Он упирается локтями о кровать по обе стороны от головы Норвегии и зарывается носом в его волосы, вдыхая его такой до невозможного родной запах. И, возможно, из-за этого, а может, и из-за того, что Дания слабо укусил его за плечо, Норвегия просыпается, несогласно мыча что-то несвязное. — Да ладно тебе. — Уже восемь? — в этот раз внятно спрашивает норвежец, прикрыв ладонью глаза. — Ага, — бессовестно врёт Дания, даже не взглянув на часы, и целует внутреннюю сторону запястья парня. Норвегия убирает руку и заспанно смотрит на нарушителя покоя несколько мгновений, затем притягивает его к себе для поцелуя. — А вот так начинается идеальное утро, — почти мурлычет Дания, и Норвегия, кажется, улыбается ему в губы. — Что-то ты слишком активный для восьми утра. Неужели ты сегодня по-настоящему выспался? Дания водит губами по коже Норвегии, покрывая его лицо лёгкими поцелуями, и вынужден прекратить, когда тот берёт его за подбородок и заглядывает в глаза. А посмотреть в эти глаза-океаны, пусть и подёрнутые дымкой недавнего сна, значит сдать себя с потрохами. Потому он только плутливо улыбается — нет смысла сочинять — и беспечно мотает головой, ожидая чего-то вроде «Я же говорил, что так и будет!». Однако… — Ты мог бы уже сварить нам кофе, раз тебе нечем было заняться, а не лежать тут бесполезной тушей. — Ты меня не отпускал, — смеётся Дания и закидывает руку норвежца себе на плечо, дальше цитируя якобы его сонный шёпот: — «Нет, Дан, не уходи!.. Самый прекрасный и верный из товарищей, не оставляй меня одного!»… Норвегия недоверчиво щурится на него и фыркает, тем не менее, улыбаясь. — Даже сымитировать меня правдоподобно не можешь. Я такого не говорил. — А вот и говорил. — Не-а. — Хорошо, я тебя на видео сниму и покажу тебе тебя в следующий раз, — не сдаётся Дания, не желая признавать, что слишком вольно воспроизвёл сонное бормотание Норвегии. Хотя иной раз он и правда выдавал занятные вещи. Норвегия со вздохом закатывает глаза. А потом запускает руку в волосы Дании. — В следующий раз я отправлю тебя домой. Или сам к тебе приеду. — Второе даже лучше. Я согласен, да. Дания млеет от поглаживаний по голове, от ощущения чужой тёплой ладони на его груди, от взгляда, направленного только на него. Он ещё раз наклоняется к Норвегии, и они неспешно целуются. Будто сговорившись, время в этот миг останавливается, а комната исчезает. Поцелуй вне времени и вне пространства, посреди времени и внутри темноты. Или это им только кажется. В любом случае, стоит подержать глаза закрытыми чуточку дольше, а губы задержать на чужих губах, промедлить, и застрявшее между измерениями прикосновение — почти явь. Комната появляется на периферии зрения и время тоже оживает. — Всё, задница, вставай — пойдём варить твой кофе! Дания откидывает простынь, скатывается на край кровати и садится, затем оглядывается через плечо и подтаскивает к себе Норвегию за руку. Норвегия зевает, благосклонно позволяет придвинуть себя к краю, успевая посмотреть на электронные часы со светящимися «7:51», и следующим внезапным движением толкает Данию обратно на кровать. — Кто последний на кухню, тот и задница! — и в несколько прыжков вылетает из комнаты. Возмущённый подобной подлостью Дания не думает дважды и припускает следом, громко при этом заявляя, что так не честно.