Dependance

      Тихо ругаясь себе под нос, Намджун бредет по длинному коридору пустого офиса, сжимая в руке одноразовый стаканчик с кофе, что успел остыть. Нервы были на пределе, поэтому к напитку притронуться не удалось, и за это он безжалостно летит в ближайшую урну, когда Намджун был на подходе к своему кабинету. На часах практически за полночь, даже уборщики уже сделали свою работу, запихнув грязные швабры и средства с резким запахом в каморку, но только не Намджун. Работы было слишком много, она душила так сильно, что хотелось уже ей просто-напросто поддаться, чтобы было не так болезненно. Зачем мучать себя, если все бесполезно? Намджун боялся задуматься о том, сколько нервов потратил на должности детектива, вечно перерабатывая и берясь за самые сложные дела. Хорошо, что в свое время он не выбрал расследование тяжких преступлений, потому что если посмотреть на детективов из того отдела, то сердце кровью обливается только от одного их внешнего вида. Несмотря на дорогие костюмы, опрятный вид, у них на лице отображена усталость, впавшие скулы и мешки под глазами. Кажется, там вообще не знают, что такое нормальный сон и спокойный отдых. Открывая ключом свой кабинет, Намджун пускает немного в темное помещение искусственного света из коридора, попутно включая небольшой торшер, стоящий около шкафа. — Я скучал по тебе, — раздается внезапно из темноты, и Намджун от страха едва ли не подпрыгивает на месте. Если бы он не узнал этот голос, то явно бы рука уже тянулась к оружию в кобуре. — Хосок, мать твою, — ругается Намджун, разворачиваясь лицом к собеседнику. Хосок вальяжно сидел на столе, закинув ногу на ногу; на его шее, как всегда, дорогущий бриллиантовый ошейник за несколько сотен тысяч баксов, а рука плавно скользила по колену немного вверх. — Я решил сделать тебе сюрприз, — продолжает щебетать он, медленно раздвигая ноги, чтобы Намджун увидел не только тугие и узкие черные джинсы, но и белоснежную шелковую рубашку поверх которой был надет черный корсет, сильно обрамляющий тонкую талию. — Тебе нельзя быть здесь, — голос суровый и непоколебимый, будто Намджун привык к таким выходкам, хотя на деле так и есть, — что ты вообще забыл тут? — Я сплю один в нашей огромной постели несколько ночей подряд, я устал развлекать себя в одиночестве. Конечно мне никогда не бывает скучно с самим собой, но вдвоем всегда интересней, — голос Хосока мягок, но звучит так завораживающе, будто провожает в гипноз, которому поддаешься этому добровольно. Бархатистый низкий тембр приятно обволакивает, заставляя невольно подчиниться, но Намджун был непреклонен. — Наверное, потому что ты успел наломать дров, Хосок, — пытаясь хоть как-то сдерживаться, Намджун смотрит куда угодно, но только не на объект своего желания. Хосок слишком действует на него, заставив едва ли не зависеть от близости с ним, упиваясь его стонами и поражаясь изящными изгибами худого тела. — Подумаешь, я не так уж и много украл, — фыркает Хосок, демонстративно рассматривая свои ногти. Глубоко вздохнув, Намджун поправляет очки, пытаясь бороться одновременно с двумя противоречиями, что раздирают его изнутри. Конечно он брал на себя всю ответственность, когда около года назад не остановил афериста, который был известен за свои кражи драгоценностей. В тот вечер что-то в Намджуне перемкнуло, заставило опустить пистолет и не выстрелить, а потом Хосок нашел его сам, врываясь не только в личное пространство, но и в жизнь в целом, заполняя ее до краев. В один момент Намджун уже целует Хосока жарко, поддаваясь этому влечению, забывая о том, что они стоят на двух разных перифериях: Намджун на страже закона, он успешный детектив, а Хосок хитрый аферист, влюбивший в себя представителя закона. Их любовь похожа на вулкан, который время от время извергается бурными эмоциями, когда льет через край, а остановить эту стихию невозможно. Намджун отказывается верить, что ради Хосока подделывает отчеты, а после берет его на идеально выглаженных атласных простынях, позволяя Хосоку надевать различные украденные украшения. И приходится признать, что ему самому нравится это. Нравится видеть Хосока в переливающихся разноцветными цветами ошейниках, которые были сделаны из драгоценного металла и редких камней, нравится во время прелюдии играться с этими украшениями, смотря, как они красиво контрастируют с мягкой кожей Хосока. Все это было похоже на какой-то сон, потому что как это возможно, что настолько правильный Намджун вляпается в подобное. Но его угораздило, а теперь Хосок опять совершил очередную аферу, хотя обещал завязать. Намджуну приходится врать, что расследование зашло в тупик, хотя специально уничтожил все улики, чтобы ему поверили. Начальник недоволен работой своего детектива, удивляясь, как это он все еще не смог найти виновных, а Намджуна трясет, потому что из раза в раз он подставляет себя, прикрывая Хосока. — Тебе нравится это, да? — внезапно начинает Намджун, подходя ближе, — нравится подставлять меня? Нравится заставлять меня переживать? Ты опять чуть не попался, Хосок, — злость искажается на его лице, когда Хосок смотрит так томно, будто не понимает, что происходит. — Понравился мой подарок? — ехидный смешок, и Хосок расставляет ноги еще шире. Казалось, что ткань его джинс вот-вот не выдержит и пойдет по швам. — О чем ты думал вообще оставляя свои интимные фотографии на месте преступления? — Что ты найдешь их, — отвечает он честно, потому что нисколько не сомневался в навыках Намджуна, — да перестань ты, Джуни, — Хосок вытягивает руки вперед, чтобы схватить чужие запястья и потянуть на себя, — я всегда верил в тебя и твои способности, а ты сейчас заставляешь меня злиться, — голос с мягкого становится более грубым, а взгляд властным, что хочется спрятаться от этой пары глаз, но Намджун смотрит в ответ с вызовом, позволяя Хосоку сжимать его запястья сильней, — я очень рискую, явившись сюда, и это твоя благодарность, м, Джуни? — Хосок заносит свободную руку над головой, отвешивая звонкую пощечину, но в ту же самую секунду припадает к пульсирующей краснеющей коже, осторожно целуя ее. — Тебе придется извиниться за такое поведение, — шепчет он на ухо Намджуну, облизывая языком ушную раковину и чуть прикусывая мочку. Желанные руки идут вдоль его худого тела, касаясь корсета, а после поглаживая рубашку, чтобы наконец-то коснуться любимого лица, но Хосок бьет по ладоням, всем своим видом показывая, что трогать его нельзя. И Намджун привык к этим играм, более того, он активно принимает в них участие, подчиняясь Хосоку, любой его прихоти, выполняя любое его условие. Отношения в их постели не были похожи на обычные, хотя бы потому, что Намджун, всегда находящийся в активной позиции, постоянно подчинялся Хосоку, который любил доминировать. Делал он это мастерски, издеваясь так, что это вызывало приятную тягучую боль, хотелось просто упасть перед ним на колени, выполняя все, что только пожелает. Каждый раз Намджун ловил себя на мысли, что упал на дно своей зависимости, находясь там с самыми извращенными желаниями, обрастая ими из раза в раз. А с Хосоком иначе не получалось, потому что он был таким. Таким настоящим, эмоциональным, живым. За свою жизнь Намджуну пришлось часто иметь дело с лицемерами, они были везде, даже на работе, но Хосок — это что-то другое, новое, не подвластное никаким объяснениям. Хосок чуть отстраняется, когда Намджун тянется за первым поцелуем — это его первое наказание, которое воплощается в жизнь. Такое время от времени было, когда Хосок не позволял себя целовать, будто еще больше провоцируя, но в такие моменты становилось даже немного тоскливо, что невозможно коснуться манящих губ. Поняв, что от него требуют, Намджун постыдно встает на колени, смотря на Хосока снизу вверх, который чуть подвигается к краю стола. Вид отсюда более заводит, и Намджуну становится жарко из-за чего он скидывает с себя пиджак за несколько тысяч баксов и швыряет в сторону, будто это дешевая тряпка. Тонкие и длинные пальцы Намджуна ведут по накаченным бедрам Хосока, позволяя ему облокотиться о свои руки, чтобы хоть как-то себя удержать. Даже сейчас Хосок предвкушает эту близость, не имея возможности сопротивляться. В конечном итоге он тоже человек, у которого есть свои эмоции, свои желания, и они скопом заполоняют голову, обнажая то самое истинное нутро. Действия Намджуна были медленные, неспешные, он с эстетическим удовлетворением развязывает сначала один шнурок дорогих кожаных ботинок, а потом второй. Обувь шумно падает вниз, а после и черные носки, по сумме стоящие, как неплохой телефон. В этом был весь Хосок — он любил дорогие вещи, тратил неимоверные суммы на подобные безделушки, потому что ему просто нравилось так жить. Ему нравилось бессмысленно тратить украденные деньги, чтобы каждый день на голое тело надевать подобные шмотки. Это прибавляло ему уверенности, заставляло верить в то, что он действительно в какой-то степени значим. Намджун губами аккуратно касается внешней стороны стопы, мягко целуя и ведя вверх до щиколотки, пока не упирается в грубую кромку джинс. Слышны первые тихие стоны Хосока, который начал расслабляться, как только чужие губы дотронулись до его кожи. Все происходило неторопливо, и Намджун сам начинал издеваться, решив затянуть прелюдию. Рука скользит по стопе, чуть надавливая на мягкую пятку, пока губы целуют каждый палец, нежно обводя их языком. И Намджун действительно где-то на дне, как какое-то животное, преданно целующее своего хозяина. Ему нравилось выцеловывать всего Хосока, даря ему максимум своей любви, а больше ему нравилось получать от него отклик, когда тело охотно реагирует на каждое прикосновение. Чуть выпрямляясь, Намджун подвигается ближе, чтобы вынуть пуговицу из петли, медленно потянув язычок молнии вниз. Узкие джинсы сползают очень лениво, оставляя после себя неглубокие полоски на внешней стороне бедер. Кожа Хосока уже горячая, и Намджун позволяет себе целовать икры, чуть сминая их руками, когда ненужная одежда упала на пол рядом с остальной. Он трется щекой об идеально выбритую кожу голени, чуть покусывая ее и массируя стопу. Хосок ерзает чуть нетерпеливо, будто заставляя торопиться, но никогда не попросит. Это не в его принципах, он будет лучше терпеть, но ни разу не молил ни о чем. Это издержки характера, к которым Намджун привык, мастерски пользуясь этим. Иногда хочется заставить Хосока чувствовать себя в подчинении, но выходит это редко. Сегодня тоже, потому что Намджун чувствует грубую хватку на своей макушке, как его силой поднимают наверх, приближая к паху. Хосок не хочет церемониться, он находился в одиночестве слишком долго, а жадная до секса натура терпеть больше не хочет. Все это время, проведенное наедине со своими фантазиями, из уст то дело протяжно вырывалось имя Намджуна, когда в очередной раз вибратор входит слишком глубоко. И Хосок никогда не признается, что действительно скучает, мучается в одиночестве, боясь остаться один. Он любил делить кровать с Намджуном, слышать его дыхание, заглядывая в глаза во время процесса, любил отдаваться именно ему, потому что Намджун умелый любовник, трахается просто потрясающе, то и дело выбивая рваные стоны. Хосоку хочется вновь почувствовать его в себе, утонуть в этой близости, забывая обо всем. И все это шоу с переодеванием в корсет, с риском быть пойманным было вызвано лишь страхом одиночества, нежеланием больше оставаться одним в этой чертовой квартире. Когда Намджун находился на одном уровне с пахом, то он замечает пробку, кончик которой блеснул в полумраке. — Она во мне уже несколько часов, — признается Хосок, выдавая эту фразу с придыханием, замечая, как Намджун невольно закусывает губу от предвкушения, но понимает, что ему не позволят так быстро перейти к основным действиям. Хосок просто-напросто запретит это сделать, ведь именно он здесь доминант. Кротко целуя поверхность внутреннего бедра, Намджун аккуратно, с присущей ему неторопливостью берет член в рот, ощущая, как он окончательно твердеет от мягких прикосновений языка. Чуть слышные стоны Хосока заполняют кабинет, который освещал лишь слабый свет от торшера. Дыхание мгновенно сбивается, когда Намджун уже более активно шевелит головой, касаясь носом паха, вбирая член целиком. В уголках глаз быстро собирается влага, когда раздраженное быстрыми фрикциям горло, привычно саднит, но Намджун продолжает позволять управлять им, наблюдая за тем, как Хосок блаженно закидывает голову наверх и стонет более откровенно. Его хватка на мгновения слабеет, когда тело погружается в приятную истому, расслабляя, но Хосок находит в себе силы вернуться в реальность, вновь стягивая волосы на макушке. Намджун сосет слишком потрясающе, с его подбородка уже капает вязкая слюна, но Хосок не собирается его щадить. Отрывая его лицо от своего члена, он резко вбивается опять в податливый рот, ощущая, как горячие стенки горла приятно обволакивают головку. В этот момент Намджун чувствует, как начинает задыхаться, использует буквально миллисекунды, чтобы вздохнуть, перед тем, как в очередной раз разрешить Хосока иметь его. И он не чувствует унижения, страха, что может воздуха не хватить, нет, единственное, что пронзает его тело, так это сильнейшее возбуждение, вызванное данным процессом. Пару раз Намджун ударяет по ляжкам Хосока, тем самым показывая, что ему становится слишком тяжело, и его на какие-то жалкие доли секунд жалеют, разрешая отдышаться. Намджун резко отстраняется, быстро дышит, ощущая, как весь рот в слюнях, а с глаз невольно капают слезы, горло саднит, но он любит эту боль, кайфует от нее настолько, что самостоятельно возвращается к члену, продолжая раздирать свою глотку. Хосок не знает куда себя уже деть от возбуждения и желания, что разрывает его изнутри, а еще эта пробка, которая добавляет дополнительных ощущений не позволяет долго сдерживать себя. Но он все же заставляет себя остановить Намджуна, всматриваясь в его раскрасневшиеся глаза, наблюдая за тем, как он тыльной стороной руки вытирает слюну, что осталась на члене тоже. — Ты такой прекрасный сейчас, Джуни, — щебечет Хосок, понимая, что влюбляется еще больше. Просто от этого вида, просто от того, насколько Намджун сексуальный в данный момент: растрепанные волосы, пара пуговиц рубашки расстегнуты, а еще он поправляет дрожащими руками очки, которые Хосок снимает, наклонившись, — я хочу тебя в себе, — и это признание срывает все тормоза, но Хосок умудряется продолжать игру. Когда Намджун выпрямился, то он наконец-то получает долгожданный горячий поцелуй, такой пошлый, как и все их действия в этой комнате. Хосок целует откровенно, едва ли не насилуя чужой рот своим языком, будто до этого ему не хватило. И Намджун поддается, позволяет сначала избавиться от ремня, который Хосок не торопится откинуть в сторону, а вместо этого, вновь прервавшись, он накидывает холодную кожу на шею Намджуна, затягивая так, что это было ощутимо. — Ты же не думал, что будет все так просто? — Хосок усмехается, наконец-то слезая со стола, ведет Намджуна по направлению к креслу, крепко удерживая его за самодельный поводок. Ничего не остается, кроме того, как повиноваться, но Намджун вновь не против, потому что давно продал свою душу этому человеку. И что бы между ними не происходило, Намджун прекрасно понимает, что всегда будет выбирать Хосока. Это его зависимость, которую он подкармливает из раза в раз, не забывая погладить по голове в качестве благодарности. Хосок толкает Намджуна, чтобы тот уселся в кресло, приказывает медленно снять брюки вместе с нижним бельем, томно добавляя, — я хочу на это посмотреть. Я так скучал по тебе, — Хосок трогает себя самостоятельно, плавными движениями, не разрывая зрительный контакт. Ему так хорошо не было давно, и кажется, он говорит это вслух, когда видит, что дорогие брюки летят в сторону. — Я бы это снял, — Хосок указывает на корсет, который красиво обрамлял его талию, — но в чем тогда его смысл, верно? — он уже не помнил, где приобрел его, но точно откопал среди кучи развратных и слишком дешевых корсетов, которые еще и сиськи подтянут и жопу, а найти обычный, именно для талии было сложно, но когда Хосок увидел его, то идея самостоятельно возникла в его голове. Подвигая стул для посетителей этого кабинета, Хосок усаживается на него перед Намджуном, продолжая играть в свои блядские игры, хотя самому тоже уже не терпелось. — Все эти дни, я думал о тебе, трогая себя здесь, — Хосок гладит себя по шее, задевая воротник рубашки, — и здесь, — он спускается ниже, где стоящий член блестел от смазки и чужой слюны, — а потом я брал свои любимые игрушки, представляя, что все, что я делал с собой, ты делаешь со мной, — рваный стон мягко окутывает комнату, когда Хосок тянет за пробку с настоящим драгоценным камнем и вновь вводит ее в себя, — даже зная свое тело в совершенстве, я не могу доставить себе настолько сильное удовольствие, которое доставляешь мне ты, — пробка еще несколько раз скользит внутрь, прежде чем Хосок окончательно вынимает ее, откидывая в сторону. У Намджуна реальность раскалывается от возбуждения, потому что фантазия рисует слишком откровенные сцены, где Хосок остается наедине со своими желаниями, лаская себя беззазорно. Он растягивал себя для Намджуна, и несмотря на то, что доминант, в нем проглядывается эта нежность и любовь по отношению к партнеру. Любовь такая мягкая, нежно персикового-цвета, отдающая чем-то сладким, но Хосок в этом никогда не признается. Вжимаясь в кресло, Намджун ощущает жар чужого тела, когда любовник забирается на него сверху, чуть ерзая. Хосок не торопится, он сначала вновь властно целует, удерживая Намджуна за поводок и лицо, тем самым сведя движения на минимум, а после наконец-то позволяет в него войти, чтобы по комнате разнеслись расслабленные выдохи. Хосок принимает в себя член полностью, ощущая пульсирующую плоть в себе и закатывая от наслаждения глаза. Двигается сначала не так быстро, совершая круговые движения, но уже через несколько минут его действия стали более уверенными и резкими. Даже в такой позиции Хосок оставался доминантом, он трахал себя членом Намджуна, время от времени дергая его за поводок, чтобы толчки были более агрессивными. Насаживаясь на член с новой силой, Хосок красиво прогибается в спине и стонет гортанно, ощущая, как близок к кульминации. Намджун в очередной раз доказывает насколько хорош в сексе, насколько превосходен в своем подчинении, а яркий след, что виден из-под кожаного ошейника является еще одним доказательством. Рвано дыша, Хосок двигается более интенсивно, кладя свободную руку себе на член. Она быстро скользит вдоль всего ствола, добавляя приятных ощущений, особенно с членом внутри себя. Намджун позволяет себе немного грубости, хватая Хосока за волосы, когда тот изливается себе в руку, заляпав корсет и чужую рубашку, а стонет, как всегда прекрасно. В такие моменты Хосок не похож на себя, он расслаблен, разморен ярким оргазмом, поэтому становится более податливым, и как Намджуну приятно иметь такое расслабленное тело, которое лениво отзывается на толчки, но по инерции отвечает. Внутри Хосока горячо и тесно, и кажется, что каждая клеточка его тела теперь похожа на натянутую струну, реагируя намного острее, чем до этого. Поэтому Намджун откровенно вдалбливается в любимое тело, наблюдая за тем, как Хосок от удовольствия балансирует между реальностью и иллюзиями, как хватка от поводка чуть слабеет, потому что организм погружается в приятную нирвану. Еще несколько толчков, что сопровождались стонами обоих, и Намджун чувствует, как его тело пронзают миллионы маленьких иголок, как он сам попадает в омут и тонет в нем, одновременно целуя Хосока страстно и даже по-хозяйски. Он все еще остается в своем любовнике, наблюдая за тем, как его грудь вздымается из-за сбитого дыхания, ласково стирает испарины со лба, нежно касаясь уголка губ. Сейчас Хосок настоящий, не такой дерзкий, властный, грубый. Он тот, кем является на самом деле, но Намджун любит его любым, и поэтому готов тонуть в этих глазах цвета орехового дерева, любоваться ими, понимая, что ради Хосока пойдет на все, упадет перед ним на колени, и как преданная шавка будет ползать, целуя ноги. Намджун принял свою зависимость, как и Хосок принял свою, и кажется, что они достигли той самой идиллии.